Алексей Макеев - Чистосердечное убийство Страница 34

Не доезжая поворота на НПЗ, они увидели возле киосков все ту же аварийную машину. Тот самый знакомый Виталика покупал сигареты и воду. Михаил просил Гурова заскочить по дороге в автомобильный магазин и купить литровую бутылку антифриза. Он увидел вывеску «Автомасла» и тоже свернул к киоскам.

Михаил остановил машину, выключил двигатель, но не успел дать собаке команду сидеть и охранять. Граф вдруг одним движением выпрыгнул в окошко из «Волги» и оказался на улице. Он со скрежетом когтей рванул по асфальту к аварийной машине НПЗ. Мужчина в спецовке чуть не выронил бутылку с водой, когда ему под ноги кинулась здоровенная овчарка, принялась скалить зубы и лаять.

Михаил чертыхался и проклинал бестолковую собаку. Ее сегодня перехвалили, а она совсем потеряла стыд и позорила своего хозяина. Михаил кинулся спасать мужика в спецовке. Он схватил Графа за ошейник и потащил назад к машине, то и дело извиняясь и прикладывая руку к груди. Наконец, собаку удалось успокоить, но вид у нее был весьма недовольный. Как будто ей не дали выполнить свой собачий долг. Аварийка уехала. Михаил запихнул Графа на заднее сиденье «Волги» и поднял стекло так, чтобы он даже носа оттуда не смог высунуть.

Михаил стоял перед машиной и задумчиво смотрел на собаку, присмиревшую на заднем сиденье.

Гуров перехватил его взгляд и спросил:

— Ты что, Михаил? Вспомнил что-то?

— Лев Иванович, понимаете, я с собаками с детства вожусь, — задумчиво проговорил Спирин. — Потом в армии, теперь с Графом. Вы уж поверьте, я прекрасно понимаю, что у них на морде написано и в головах происходит. У меня сейчас полное ощущение, что Граф учуял человека, который эти ботинки носил.

— У собаки свои… — начал было Седов, но тут же сбился. — Нет, если разобраться, то у этого аварийщика спецовка чистая и ботинки тоже. Такое ощущение, что он в них только в машине ездит, а с механизмами и оборудованием работает в чем-то другом.

— Ну да, — согласился Гуров. — С механизмами работает или овощи перебирает. Одна загвоздка: где овощехранилище, где НПЗ, а где ботинки и бомж. Чушь какая-то.

— Вы и правда так считаете? — поинтересовался Седов.

— Ох-хо-хо, Леша! — Гуров вздохнул. — Чтобы считать иначе, мне нужно придумать, каким образом и зачем слесарь по оборудованию с нефтеперерабатывающего завода выбросил свои рабочие ботинки, еще годные к носке, в мусорный бак возле овощехранилища. От Самары до НПЗ — километра три, от завода до Лыкова — примерно двенадцать. И ботинки. Миша, а может, ты ошибся? Вдруг от этого слесаря с аварийки просто пахло плохо или точно так же, как от того мужика, который в прошлом году в твоего Графа запустил кирпичом?

— Все может быть, — угрюмо ответил Михаил и пошел за антифризом.

Он тоже явно был в недоумении и не мог найти связи между моментами, упомянутыми полковником.

К этому допросу Гуров готовился всю ночь. Это была хитрая система, моделирующая работу детектора лжи, но без применения какой-либо техники. Тут нужны были наблюдательность, хорошая память и четкое понимание того, что ты делаешь. Принцип простой. Основывался он на индивидуальных поведенческих особенностях человека, его моторике, мимических движениях лица. Неважно, какой перед тобой человек, лишь бы не робот. Мы ведь не следим за собой, если не знаем, что нас проверяют.

Допустим, вы зададите собеседнику вопрос и поймете, что он вам соврал. В этом случае нужно зафиксировать в памяти все индивидуальные особенности его реакций. Еле заметный прищур, скажем, правого глаза. Может, у него в этот момент чуть дернется мизинец, он едва заметно шевельнет левым уголком губ. Или совсем наоборот. Когда человек с вами просто беседует, говорит правду, у него масса мимических проявлений, движений пальцев, головы. А вот если он что-то от вас скрывает, то его лицо становится каменным.

Все это нужно понять, задавая серию проверочных вопросов, которые помогут создать систему. Первый с расчетом на заведомо правдивый ответ, второй точно такой же, третий… восьмой, а потом такой, на который собеседник обязательно соврет. И фиксировать внешность!

Прибор глубоко анализирует все изменения пульса, влажности кожи и так далее. Но он фиксирует это у человека, который знает, что его проверяют. А тут все проще. Собеседник не видит подвоха.

Коновалов, как и обещал, ждал московского полковника в кабинете. У Гурова ужасно болела голова, но он собирался стоически все стерпеть.

Полковник знал, что Коновалов начнет беспрестанно курить, а от этого в душном помещении голова разболится еще сильнее. Но ничего. Сигарета в руках человека — это еще тридцать процентов подсказок, дополнительные реакции. Ведь каждый человек, который давно курит, привык это делать сугубо по-своему. До мелочей! Нет людей с одинаковыми папиллярными линиями на пальцах или узором сетчатки глаза. Так и с курением.

А еще все утро они с Седовым тренировались в фиксации беседы скрытой камерой. Важно иметь запись, которую потом можно проанализировать.

Коновалов встал из-за стола, где красовалась пепельница, полная окурков. Значит, курил много, даже не успел выбросить в урну. Почему? Торопился что-то сделать? Дописать какую-то бумагу, с кем-то договориться по телефону? Это связано с приходом полковника Гурова из Москвы или с какими-то своими делами, не имеющими ничего общего с визитом столичного гостя?

Гуров выбрал для беседы удобный образ чертовски уставшего человека, который ему сейчас диктовало его самочувствие. Для него этот разговор — чистейшая формальность, сплошная мука. Голова болит нестерпимо, а тут езжай, опрашивай свидетеля. Очень хочется поговорить о чем-то приятном, постороннем, не связанном с трупами, кровью, убийцами.

Гуров начал беседу издалека. Вопросы у него звучали как обычные фразы. Он произносил их с такими интонациями, за которыми уже, по логике беседы, должен был следовать ответ. Так оно и получалось.

Почти час Гуров просто разговаривал о жизни, потом перешел к опросу, предупредив, что это чисто дежурная процедура. Эти бланки объяснений он, дескать, просто обязан привезти в Москву, чтобы отчитаться о работе. Потом еще примерно час Гуров беседовал с Коноваловым на самые различные темы, которые то резко менялись, то плавно перетекали одна в другу.

За этим последовал резкий обрыв разговора. Полковник сослался на срочное дело, о котором, учитывая свое состояние, забыл совершенно.

Реакция на это была очень четкой. Коновалов почувствовал облегчение. Все это время он врал, причем весьма умело, используя все, чему его научили за четыре года на актерском факультете. Только Коновалов не знал, что перед ним сыщик, который имеет жену — профессиональную актрису. Теперешний юрист врал как раз чисто сценически. Он даже перебарщивал, но Гуров заметил это лишь потому, что знал, что такое актерская игра. Ему заведомо было известно, что его собеседник будет играть.

Специальные жесты поддержки образа, которые в жизни не применяются, чуть-чуть излишняя мимика, слишком уж хорошо поставленные актерские интонации голоса. И все потому, что Коновалов побаивался этой беседы.

В результате Гуров вышел из здания администрации с совсем уж разболевшейся головой и уселся на скамейке в сквере. Весь его организм настойчиво требовал свежего воздуха, а мозг — еще и спокойного, неторопливого размышления.

«Значит, Ершов сказал правду, и Коновалов совершенно определенно знает, кто на самом деле убил Бурмистрова, — думал сыщик. — Это раз! Второе. Бурмистрова застрелили в присутствии Коновалова. Третье. Бурмистрова убил не Ершов. Четвертое вытекает из предыдущего. Ершова просто подставляют. Он в этом преступлении не замешан. Наверное, просто оказался в ненужном месте не в то время. И пятое. Коновалов не случайный свидетель случившейся трагедии, а сообщник убийцы и член преступной группы, которой смерть Бурмистрова была нужна.

Запись, которую я сделал во время беседы, потом нужно будет несколько раз просмотреть, проанализировать, хотя уже ясно, как расставлены в этом деле известные и пока скрытые величины. Но знать наверняка — это не то же самое, что иметь на руках доказательства вины, которые нужны будут суду. Сегодняшний разговор так и останется оперативным мероприятием».

Гуров увидел доцента Захарова и сразу испугался, подумал, что вернется вчерашняя головная боль. Преподаватель университета и известный в городе эколог выглядел весьма непрезентабельно. Мятая рубашка с грязным воротником, одутловатое лицо, огромные мешки под глазами. Значит, опять вчера топил что-то в водке. Совесть? Проблемы? Увы, ни то, ни другое в вине, в смысле в водке, не тонет.

«Значит, стоит подождать, — решил Гуров. — В таком состоянии Захаров долго на кафедре не пробудет. Здоровья не хватит. А пить в наше время в стенах университета не всякий рискнет. Вот слесарь из здешней котельной, если бы таковая существовала, тот да, осмелился бы. А доцент вряд ли.