Павел Амнуэль - Мир «Искателя», 2004 № 04 Страница 34

— Это ты? — спросила она. Он кивнул. — Я знала. Поэтому и пришла.

Он потянул ее руку вниз, она присела на корточки, коленом коснувшись его локтя. Ему это напомнило что-то далекое, бесконечно далекое сейчас и отныне. Столь далекое, что воспоминания о нем кажутся картинками, виденными в глянцевых журналах, что продают порой на лотках близ станций метро предприимчивые молодые люди. Поблекшими от безнадежно прожитых времен картинками. Некогда ублажавшими взор, а потом приевшимися и заброшенными за ненадобностью в самый дальний угол пыльной, плохо проветриваемой памяти.

Он вспомнил и невольно поднял руку и положил ладонь ей на колено. Просто для того, чтобы вспомнить это промелькнувшее перед его взором ощущение, прочувствовать выхваченную из тлена памяти картинку, прежде чем снова расстаться с нею. Теперь, наверное, уже навсегда.

— Его нашли час назад, — продолжила она. — И… другого тоже, вместе, в подвале.

— Я знаю.

Она повернула его лицо к себе, чтобы он не смотрел непрерывно на лежащее перед ним тело.

— Ты так сильно хотел этого? — спросила она.

— Не я… она… она тоже. Нам нужно было… — он хотел объяснить то, что чувствовал в эти минуты и ранее, немногим более часа назад, но для этого необходимо было говорить, долго говорить, подбирая слова и складывая их в знакомые фразы, старые избитые слова и пошлые фразы… он знал, что не сможет этого сделать… ни сейчас, ни когда бы то ни было. Слова не предназначены для того, чтобы объяснять, они едва могут передавать самые простые вещи, элементарные сведения, те, что естественны для каждого… но сейчас… ему пришлось бы создавать новые слова и строить новые фразы… Она бы еще долго не понимала его. Поняла бы? — кто знает?

Он произнес только одно слово, странное слово «высвобождение» и сделал знак рукой, точно выплывал с ее помощью на поверхность бурливой реки, откуда-то из глубины, с извечной тишины и покоя на свежий воздух, в шумливые волны, к свету, к теплу, к извилистым берегам. И в этот момент она поняла его. И, поняв, внезапно прижала его голову к груди.

Перед этим он сказал еще одно слово, хотел произнести еще что-то, видно, очень важное, но она прижала его голову к груди, и все последующие слова, кроме первого, успевшего вырваться из уст, остались при нем.

Он сказал: «теперь» — и замолчал.

И снова она поняла его. И почувствовала то же самое, что чувствовал в эти мгновения он. Точно им не требовалось слов, чтобы понимать друг друга.

И она опустилась на колени, рядом с ним, потому как еще долго им предстояло сидеть, вот так вот, прижавшись, прежде чем разлучиться навсегда, все так же держа его голову на груди, чувствуя, как по щекам текут слезы: по его и по ее щекам. И они где-то смешивались, эти слезы, несмотря на то, что в действительности, в реальном мире этого не могло произойти, но они смешивались и текли уже вместе, соединившись одна с одной в единое целое, на тот срок, что предстоит быть вместе, пока сухой и холодный ветер не развеет последние их следы.

Где-то далеко пискнула сигнализация какой-то машины. Пискнула и смолкла, не в силах пробиться сквозь наступившую на город тишину.

А они еще крепче прижались друг к другу и долго, очень долго, пока не приехали люди в форме, молча сидели на полу, как два человека, пережившие потерю своей путеводной звезды и уже не надеющиеся отыскать ее снова.

Евгений ЛЕДЯНКИН

МАЛЕНЬКАЯ РЫБКА, ДОРОГОЙ КАРАСЬ

ЧАСТЬ 1

— В глаза, в глаза мне смотреть! — Капитан Колотилов медленно свирепел. Его всегда выводило из себя, когда допрашиваемый упорно игнорировал его вопросы. Вот и сейчас был именно такой случай. Привели какого-то мужика без документов, смуглый, похож на араба или кавказца. И уже пятнадцать минут сидит — ни слова не проронил.

— Ты будешь говорить?! И сними свои дурацкие очки!

Капитан перегнулся через стол и смахнул с лица смуглого черные очки. Колотилов открыл рот, чтобы изрыгнуть на допрашиваемого очередной фонтан брани, но слова застыли в горле и он мог только тихо хрипеть да с ужасом смотреть враз остекленевшими глазами.

Незнакомец поднял голову и взглянул на капитана. Его красные глаза с желтыми зрачками смотрели сквозь Колотилова, лицо и все тело меняли очертания. На глазах остолбеневшего капитана незнакомец превращался в какого-то дикого монстра из низкопробных фильмов ужаса.

Он протянул свою огромную, даже не руку — лапищу, и, ухватив бедного Колотилова за горло, рывком вырвал его из-за стола. Из пасти монстра вытянулся язык и лег на голову капитана. Послышался чмокающий звук, словно язык присосался к голове десятком присосок. После чего язык задрожал, завибрировал и вместе с ним завибрировал монстр.

Через минуту все было кончено. Колотилов лежал на полу; монстр, вновь принявший прежний образ, медленно и тяжело подошел к окну и легко вырвал решетку. Осмотрев напоследок кабинет, он выскочил через окно и смешался с толпой.

Когда Сергей подъехал к отделению, он сразу понял: что что-то случилось.

— Что стряслось? — спросил он у сержанта Белова.

— Колотилов умер.

— Как — умер?

— Нормально умер. Никаких внешних повреждений. Впрочем, вскрытие покажет. А вот куда делся допрашиваемый, да еще выломав решетку на окне, — это, брат, еще тот вопрос.

Сергей ничего не понял и прошел к себе. Через минуту всех собрали на оперативку. Было дано указание бросить все и искать исчезнувшего задержанного. Всем раздали фотороботы и словесное описание. После чего под крик «Что еще непонятно? Марш работать!» оперативный состав отделения пулей вылетел на улицу. Впрочем, Сергей вернулся.

Дежурный уже сменился, но домой, еще не ушел. Сергей подошел к нему.

— Слышь, Михалыч, кто того субъекта притащил?

— Кононов. Самое главное, Колотилов уже домой собирался, но остановился. Мы как раз протокол оформлять начали, а этот тип молчит и ни слова не вымолвит. Кононов говорит, что и когда они его забирали, он все тоже молчал. Колотилов послушал, послушал да и велел к нему в кабинет отвести. Нам что, нам приказали, мы и отвели. Кто ж знал, что все так обернется?

— Кононов уже сменился?

— А то.

— А где он этого молчуна подцепил?

— На остановке. Возле стройки.

— Ага. Ну ладно, Михалыч, иди, отдыхай.

— Ну, бывай. Ты, кстати, когда в отпуск?

— С понедельника.

Сергей вышел из отделения и закурил. Вообще-то настроение было отпускное. Его даже не испортила смерть Колотилова, тем более что Сергей его не любил. А тут все брось, иди лови того, не знаю кого. Хотя интересно, как он решетку-то выломал?

На остановке никого не было. Сергей огляделся. Лоток с газетами, два киоска с табаком и мороженым да еще что-то коммерческое на другой стороне. Без особой надежды Сергей начал опрашивать продавцов. Сам факт задержания запомнили почти все, за исключением продавщицы коммерческой палатки. Зато она видела нечто, о чем вначале не хотела говорить.

— Все одно не поверите. Да еще в психушку свезете.

— Вы расскажите, а я там разберусь, верить вам или нет.

После долгих уговоров продавщица сдалась.

— Мужик тот, о котором вы спрашиваете, как из-под земли появился.

— То есть?

— Не было его, и вдруг возник.

— Как «не было»?

— Да никак. К остановке он не подошел, не подъехал. Я еще на остановку смотрела, хотела разобрать, чего там в рекламе написано — вон там, видите? — и вдруг раз — мужик!

— Может, вы не обратили внимания, раз рекламу разглядывали, он и подошел незаметно.

— Ну вот, вы и не верите.

— А вдруг он со стройки через забор перемахнул? А вы за остановкой не видели?

— Может, но вряд ли. Забор, вы видали, какой? Через такой трудно перелезть. Да вы спросите на той стороне, там, может, видели.

Мысль о возможном появлении незнакомца со стройки немного успокоила продавщицу, которая уже начала всерьез волноваться о своем здоровье.

Продавцы напротив ничего не видели. Через забор никто не перелезал, как мужик на остановке появился — не видели, ведь стенки остановки из гофрированного металла, непрозрачные. Да они и не присматривались.

Сергей понял, что здесь ловить уже нечего, и поехал в отделение.

Степан Петрович Корытин ругался с женой. На этот раз до драки дело не дошло, но Степан Петрович вышел из дома в скверном расположении духа. У подъезда он увидел какого-то «чурку», который стоял и пялился на их окна. Степан Петрович понял, что их с женой прослушивали, и впал в ярость.

— А тебе что здесь надо, носорог чернож…й?

Несмотря на свои пятьдесят четыре года, Степан Петрович был весьма задирист, чему в немалой степени способствовала его медвежья фигура. Сила тоже была соответственная. А тут под руку подвернулся чужак, на котором можно было сорвать зло.