Даниэль Клугер - Побег из «Школы искусств» Страница 34

Расплатившись с водителем комичными цветными бумажками, имеющими хождение в нынешней Украине, Виктор вышел из машины и направился к одиноко стоявшей даче.

Дом выглядел добротно, можно сказать – солидно. Не дача, а нормальный особняк для постоянной жизни. Каменный – в рост человека – забор, железная калитка, крашенная зеленой краской. Даже электрический звонок был под жестяным козырьком.

На крытой железом крыше дома закреплена была телевизионная антенна. Словом, все это говорило об отнюдь не периодическом пребывании здесь старого черноусовского приятеля. Не сказать, чтобы это разочаровало Виктора, скорее наоборот.

Он позвонил. Из двора отозвался басовитый лай сторожевой собаки, долго не успокаивающейся.

Только на второй звонок, доведший собаку почти до истерического состояния, из дома раздался строгий окрик. Лай мгновенно стих, послышался звук открываемой двери, затем неспешные шаги.

– Кто там? – неприветливо спросили из-за калитки. – Что нужно?

Черноусов узнал голос Синицына.

– Ты всегда говоришь с гостями через забор? – спросил он. – Или только старые друзья у тебя не в чести?

Послышалось невнятное восклицание, калитка тотчас распахнулась. Синицын, на первый взгляд, почти не изменился. Разве что волос поубавилось. А так – все тот же здоровый мужик. Он был в одних джинсах, вылинявших до белизны, под гладкой загорелой кожей играли мускулы. Синицын исподлобья смотрел на гостя. Неприветливый взгляд Виктора не обескуражил, Володя всегда выглядел мрачновато. Сторожевая собака, оказавшаяся несмотря на громкий голос непропорционально крохотной дворняжкой, силилась просунуться между его ногой и дверным косяком – то ли чтобы цапнуть пришельца, то ли чтобы познакомиться. Во всяком случае, лохматый хвост-крендель неистово колотил псину по бокам.

Черноусов уже открыл было рот, чтобы напомнить склеротичному другу свое имя, когда Синицын наконец произнес:

– Виктор… – лицо его прояснилось. – Вот черт… Я и не надеялся… Откуда ты взялся?

– Слава Богу, – сказал Виктор. – Я уж думал, так и не узнаешь… Ты как: впустишь меня? Или будем говорить через порог?

Синицын отодвинулся, впуская его внутрь и одновременно придерживая басовитую собаку, норовившую прыгнуть на гостя. – Ну, привет, фермер, – Виктор протянул руку. Володя немного помедлил, потом обнял пришедшего. Отстранившись, он внимательно осмотрел Черноусова, отмечая изменения, происшедшие за десять лет.

– Постарел, – неожиданно сказал Синицын. – И борода вот. Тебе сколько сейчас?

– Тридцать восемь.

– Совсем седой. А в общем, – он хлопнул приятеля по спине так, что тот невольно закашлялся, – типичный иностранец. Очки, курточка… Ладно, пошли в дом, что мы у ворот стоим?

Войдя в прихожую, Черноусов снова огляделся. Положительно, дача Синицына и внутри не походила на дачу. Приличная мебель, ковровая дорожка. Что Виктора по-настоящему удивило, так это охотничий карабин, стоявший в углу у входной двери. Синицын никогда не баловался ни охотой, ни рыбалкой.

– На всякий случай, – пояснил Синицын в ответ на удивленный взгляд. – Всяко бывает. Время неспокойное. Проходи. Выпьем за встречу. Ты как, принимаешь? Или там, в своих палестинах завязал?

– Не волнуйся, я в порядке… – Виктор улыбнулся. – Хорошо устроился, Володя. Свежий воздух, физический труд. Ты, по-моему, еще здоровее стал.

– Это точно… Кстати о свежем воздухе, – сказал он, – чего дома париться? Айда в сад. Я сейчас все туда принесу.

В саду стоял большой деревянный стол, окруженный плетеными стульями. Через минуту появился хозяин, держа в руках рюмки и бутылку.

– Тебе помочь?

– Сиди, сам справлюсь, – он снова исчез и появился с глубокой миской овощного салата. Еще через мгновение на столе появилась прочая закуска.

– Все домашнее, – с гордостью сообщил Синицын, быстро нарезая соленые огурчики. – Кроме горючего.

Они выпили ледяной водки, закусили салатом и колбаской, словом, проделали ритуал встречи старых друзей. Черноусов почувствовал себя несколько лучше. Он и сам не знал – то ли из-за встречи с другом, то ли просто подействовала водка.

– Ты что, все время живешь здесь? – спросил он, окинув взглядом вполне ухоженный садовый участок и свежепобеленый дом с островерхой черепичной крышей. – Или наездами?

– А что мне делать в городе? – в свою очередь спросил Синицын. – Лежать перед телевизором и накачиваться этим пойлом? – он кивнул на бутылку. – Нет уж, я так, на свежем воздухе. Нормальный образ ненормальной жизни. Как в город выберусь – тоска смертная. Отвык. Так что я все больше здесь.

– Понятно… – Виктор вытащил пачку «Мальборо», предложил ему и закурил сам.

– Надолго к нам? – спросил Володя.

– На неделю. Потом уезжаю в Москву. Работа.

– Хорошая работа. Загранкомандировки. Или у вас там этим особо не удивишь?

– У вас сейчас, по-моему, тоже… – разговор не клеился и обещал скоро увянуть вообще. Похоже было, что они все время ходим вокруг да около, описывают словесные пируэты вокруг того, что больше всего интересовало – и гостя, и (Черноусов был в этом уверен) хозяина. Синицыну надоело первому.

– Может, расскажешь – зачем приехал? – спросил он, глядя на кончик дымящейся сигареты.

– Расскажу, – Виктор отодвинул в сторону рюмку. – Ты же не поверишь, если скажу, что соскучился?

– Это через десять-то лет? Без единого письма, без весточки? Не рассказывай сказки. Конечно, не поверю, – ответил Синицын. – Даже по пьяни.

– А если скажу, что в командировку? От газеты, написать тут о вашей жизни?

– Да ладно тебе… То же, охотник за сенсациями. И в это не поверю.

– И правильно, – сказал Черноусов. – В это только мой начальник поверил. И, слава Богу, подбросил деньжат… – он помолчал, глядя в стол. – Наверное, ты прав. Я свинья. Мог бы, конечно, написать. Или даже позвонить. Особенно после девяностого года. А вот не сделал. Ни того, ни другого, ни третьего. И вдруг приехал – и сразу же к тебе. К старому другу, о котором десять лет не вспоминал. Так? То есть, думаешь ты так, правда?

Синицын настороженно смотрел на Виктора, ничего не отвечая. Черноусов помолчал немного, потом сказал:

– Посмотрел сегодня на Симферополь. По дороге, когда к тебе ехал… Трудно узнать. Что-то изменилось. С одной стороны – появились красивые витрины, киоски. Люди как будто прилично одеты.

– С турецкой барахолки, – вставил Синицын.

– Что? Неважно. Во всяком случае, не с фабрики имени Крупской… Вот, а с другой стороны – дома какие-то ободранные, обветшавшие, – Виктор засмеялся. – Помнишь, как к Олимпиаде красили фасады? И оказалось вдруг, что в городе полным-полно красивых зданий. Даже с лепниной. Помнишь дом Грибоедова, дом Воронцова?

– Помню, конечно. И красили, и даже кое-что реставрировали. Кстати говоря, с тех самых пор и не перекрашивали. А ты говоришь – ветшают. Обветшаешь тут…

– Да, верно… Так я к тому говорю, что вернулся в Симферополь – а впечатление, что просто приехал в чужой город. Что-то знакомое есть, но не настолько, чтобы, как говорится, сердце екнуло. Проступает что-то, будто сквозь туман. Неясное… – он прервал сам себя. – Извини, я наверное не очень понятно выражаюсь.

– Ну почему же, все понятно. Чужой город, – Синицын усмехнулся. – А чего ты, собственно говоря, хотел? Сам же и уехал. А теперь приехал в гости и хочешь ощутить близость и родство. Ты к брошенной женщине когда-нибудь возвращался?

– Случалось.

– И что? Сразу чувствовал близость и родство? И большое ее желание пасть в объятия вернувшегося любовника? Сердце у него не екнуло– Скажи пожалуйста, какая тонкая натура! Соскочил, вернулся. Ну и что? Тебе что, приветственный плакат вывешивать? Красную дорожку стелить?

Это Синицын попал почти в десятку. Но именно – почти.

– Володя, – сказал Черноусов. – Ты знаешь, почему я уехал?

Синицын покачал головой.

– Точных причин, конечно, не знаю. Почему уехал… – нехотя произнес он. – Почему люди уезжали? И сейчас уезжают. Иной раз в аэропорте оказываюсь в воскресенье – диву даюсь: бегут люди, бегут. Лучшей жизни ищут. Нормальной жизни ищут. Так и ты – хорошей жизни искал. Все правильно, тебе же еще тридцати не было, естественное желание.

– Да уж… – Виктор вспомнил десятилетней давности вечерок. – Естественное желание, – в его словах он слышал тщательно скрываемую обиду. Что бы он ни говорил сейчас, но тогда Володя почти наверняка счел своего друга предателем. Виктор спросил: – Тебя никакие странности в моем отъезде не смущали? Внезапность, таинственность. Никому ни слова. А?

Вопрос немного озадачил Синицына.

– Как сказать… – он задумался. – Конечно, было некоторое недоумение. Но, если честно, мне тогда не до глубоких размышлений было.

– А что так?

– Неважно, – Синицын слабо махнул рукой. – Было да прошло. Тебе что, так уж важно – как думали, почему думали… Комплекс вины? Или как?