Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна Страница 34

Зря мы с Лешкой приперлись сюда вдвоем. Если уж он желает экзотических выездов, я, так и быть, окажу ему услугу, поработаю над рутиной. Я остановилась у кровати, на которой лежал покойник. Он лежал на спине, вытянувшись по струночке, укрытый потертым байковым одеялом но самую шею. На вид — лет семьдесят, бескровное восковое лицо с обострившимися чертами запрокинуто к потолку, глаза закрыты, редкие волосы откинуты со лба. Наверное, умер во сне. Я уже собралась предложить медику взглянуть на труп попристальнее и определиться, напрасно мы тут время теряем или все же есть над чем поработать, но Горчаков тем временем успешно доругался с дежурной частью и вцепился в участкового:

— Кто труп обнаружил?

— Участковый врач, — нехотя ответил милиционер, обоснованно подозревая, что сейчас его погонят в поликлинику за врачом, опрашивать или вести сюда для снятия показаний. — Он врача вызывал утром…

— Зачем? — быстро спросил Горчаков. — На что жаловался?

— Да я почем знаю? — удивился участковый. — В общем, врач пришла, дверь открыта, ну и…

Дальше он рассказывать не стал, и так все было понятно. А на что покойный жаловался, следователь сам выяснит, запросив поликлинику. Если, конечно, в этом будет необходимость. А скорее всего, такой необходимости не будет, потому что труп некриминальный. На самом деле такие трупы — умерших в преклонном возрасте, в собственной постели, без внешних признаков насильственной смерти, да еще и обнаруженных врачом из районной поликлиники, испокон веку оформляли участковые, не тревожа понапрасну специалистов, которые могли бы принести пользу обществу на других происшествиях, но в последнее время ситуация изменилась, наше начальство стало гонять следователей на все трупы без исключения. Может, и правильно.

— Личность его установлена? — склочничал, тем не менее, Горчаков. — Документы дайте.

Участковый, кряхтя, поднялся с кресла, обнажив дыру, протершуюся на обивке спинки, сделал два шага к серванту, достал оттуда паспорт и протянул Горчакову, тот открыл документ и прочитал вслух:

— Горохов Петр Наумович, 1939 года рождения…

— Ну, вот видите, — развел руками участковый, что, очевидно, означало: не майтесь дурью, человеку было семьдесят лет, самое время помереть, так что идите себе обратно в Следственный комитет и не морочьте людям головы.

В паспорт была вложена какая-то бумажка, на первый взгляд — лист формата А4, сложенный вчетверо, но пока это не имело никакого значения.

— А кто он такой был? — допытывался Лешка.

— Да я откуда знаю, — бесхитростно ответил участковый. — Пенсионер…

Мы с Лешкой переглянулись. Долгие годы работы бок о бок не прошли даром, и я без труда могу истолковать этот его взгляд: ну что, старушка, зря прокатились? Поехали на базу? Или сыграем до конца в принципиальных следователей?

Сыграем до конца, решила я, и Горчаков это понял и согласно кивнул, без энтузиазма, впрочем. Очень кстати прибыл криминалист. Оценил обстановку и скорчил обиженную гримасу: наверняка его дожидались серьезные происшествия — квартирные кражи, например, где без него не обойдутся. А вот мы бы запросто обошлись, говорил нам его укоризненный взгляд.

Но делать нечего; пока криминалист фотографировал, нам всем пришлось выместись на лестницу и подышать ядовитыми испарениями подвальных вод. Каждый раз я диву даюсь, как это в нашем славном городе, почти европейской столице, еще остались такие дворы, такие парадные и такие подвалы, словно дыры во времени: выезжаешь на происшествие — и проваливаешься лет на двадцать назад, а то и больше. Жизнь за прошедшие годы изменилась очень сильно, и изменилась везде, кроме таких домов. Я не уверена даже, что в этих домах знают о смерти Брежнева.

Пока стояли на лестнице, участковый порывался сбежать, но Горчаков его придерживал. Наконец мы вернулись в квартиру, и судебный медик, выдвинувшись в авангард, торжественно поднял одеяло, прикрывавшее мертвое тело.

Мне почему-то сразу не понравилось то обстоятельство что труп лежал под одеялом в костюме, рубашке и галстуке. Чуть позже я заметила, что не только в костюме, но и в ботинках тоже, то есть при полном параде. У участкового же при виде этого облачения мускул не дрогнул.

Дальше стало еще интереснее. Судебный медик расстегнул пиджак на покойном, оживился и показал нам пятнышко крови на рубашке, аккурат соответствующее области сердца. Да, и под рубашкой на груди оказалась рана, колотая, нанесенная острым тонким орудием: шилом, гвоздем, заточкой.

— Ну что, работаем по полной программе! — обратился Леша к медику.

Тот сосредоточенно кивнул. Теперь это само собой разумелось. Каким-то таинственным образом на месте происшествия тут же материализовался начальник убойного отдела Костя Мигулько, такое впечатление, что он ждал под дверью.

Мы с Горчаковым быстро поделили сектора осмотра. Ему достался труп и комната, мне — прихожая и кухня. Не так уж мало, если открыть кухонные шкафчики и начать подсчитывать запасы круп, сахарного песка, консервов мясных и овощных и, что меня больше всего поразило, — запасы спиртного, специфического, явно полученного по талонам в смутное перестроечное время: батареи бутылок рябины на коньяке, водки «Столичной» с пробочкой из фольги. Обалдеть, неужели у кого-то эти запасы еще сохранились? Хозяин квартиры в случае нужды мог бы пересидеть с этими запасами третью мировую воину или всемирный ледник. Я невольно оглянулась на подоконник, где стояла аккуратно накрытая марлей трехлитровая стеклянная банка с чайным грибом. Зато в холодильнике — я это уже проверила и даже записала в протокол — продовольственного изобилия не наблюдалось, в основном там хранились лекарства. Хозяин явно предпочитал сухой паек свежим продуктам.

Я расположилась со своей частью протокола на полу, глядя в разверстые дверцы нижнего кухонного шкафчика, — мне гак удобнее было пересчитывать пакеты, банки и бутылки. Понятые, соседи, лишь мельком заглянули на кухню н отпросились к телевизорам: начиналась передача в жанре «Суд идет», и наблюдать уголовный процесс по телевизору куда как интереснее, чем живьем.

— Ни фига себе, какое богатство! — присвистнул Мигулько, склонившись надо мной и заглядывая в продуктовые ряды. — А нельзя нам из этих закромов в отдел чуть-чуть своровать? Мы бы долго на этом протянули. Имущество-то выморочное…

Я даже не стала отвечать, понимая, что Мигулько так шутит. Они у нас не мародеры.

— Доставать? — спросил он, кивая на штабеля продуктов, теряющиеся в недрах кухонной мебели.

Я покачала головой:

— Не надо, так посчитаю. А ты ведро мусорное посмотри.

— Думаешь, стоит? — поскучнел Мигулько.

На долю оперов и следователей частенько выпадают такие приятные обязанности, как-то: осмотр мусорного ведра, и хорошо, если там сухой и невонючий мусор, а бывает и наоборот. Вариант — осмотр содержимого унитаза, на предмет обнаружения в сливе орудий убийства или презервативов. Неприятность состоит в том, что в слив иначе, как рукой, не залезешь, и повезет, если твоя рука будет при этом в резиновой перчатке.

— Работаем по полной программе, — напомнила я ему установку, данную Горчаковым.

— Ох-хо-хонюшки! — расстроился он, но послушно полез за мусорным ведром под раковину.

Мусор в ведре оказался сухой и невонючий, одна беда — его там было много, хозяин явно выносил на помойку мусор не чаще чем раз в неделю. Хозяин курил, это, в принципе, было понятно по запаху, въевшемуся во все предметы обстановки его квартиры, и почти половину содержимого ведра составляли окурки и сгоревшие спички. Рассыпав все это богатство на расстеленной бесплатной газете, которую он нашел в прихожей, Костя методично ковырялся в нем вилкой из кухонного шкафчика, рассудив, что хозяину она уже не понадобится. Раскидав сильно пахнувшие «бычки» от каких-то самых простецких папирос с душераздирающим табаком, Мигулько вдруг присвистнул:

— Посмотри-ка.

Я обернулась.

В центре газеты, обсыпанная табачными крошками и пеплом, лежала целая кучка надорванных банковских бандеролей, которыми скрепляют пачки денег. Судя по их количеству, деньги, с которых они были сорваны, едва влезли бы в портфель или чемодан. Было такое впечатление, что хозяин притащил в свою убогую каморку мешок денежных знаков (интересно, откуда притащил? Ограбил местное отделение Сбербанка или снял со своего счета в «Креди Сюисс»? Или наконец сдал бутылки?), долгими весенними вечерами освобождал пачки денег от бандеролей и наконец освободил все, и куда-то вложил свою наличность. Что ж, если в банковских пачках была валюта, то наш потерпевший запросто мог бы купить вместо своей каморки приличные апартаменты в Монако.