Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток Страница 35

— Самое приличное из того, что рядом, — «Пицца-Хат» на Тверской, недалеко от памятника Пушкину, — ответила она. — Все остальное — рестораны при гостиницах.

Ей отчаянно хотелось вернуться домой, она промокла и продрогла, и в то же время хотела продлить эту прогулку с Мариком, так похожую на настоящее свидание влюбленных. Она упорно цеплялась за свою юношескую мечту и надеялась, что настанет хотя бы один момент, похожий на ее сладкие и тревожные давние грезы. Пусть не тогда, пусть только сейчас, но она переживет эту волшебную минуту иллюзии взаимной любви.

На Тверскую тоже отправились пешком, Марик, казалось, не замечал непогоды и с упоением рассказывал Наташе обо всех встречавшихся на их пути зданиях и о том, как он приходил сюда в юности, о чем думал в эти минуты, о чем мечтал. Ей было не интересно, но она делала вид, что внимательно слушает, и даже вопросы какие-то задавала, и кивала, и улыбалась. Про себя Наташа решила больше не навязывать Марику тем для разговора, пусть сам задает вопросы и сам рассказывает. В конце концов, он приехал в Москву, имея собственные цели, у него были свои представления об этой поездке, свои желания, свои интересы, и какое право Наташа имеет в это вмешиваться? Он хотел пройтись по улицам, с которыми у него связаны счастливые и теплые воспоминания, — пусть ходит. Он не хочет говорить о неприятном — и не надо. Он хотел окунуться в свою юность, и Наташа не станет навязывать ему проблемы немолодого, обремененного ответственностью человека. Не за проблемами он сюда ехал, а за радостью.

В ресторане они заняли столик на двоих и заказали пиццу и красное вино. Наташа согрелась, и ситуация уже не казалась ей такой раздражающей.

— Сколько дней ты пробудешь в Москве? — спросила она, отпивая вино из бокала.

— До десятого декабря.

— Как жаль! — вырвалось у нее. — Одиннадцатого у Иринки свадьба. Порадовался бы за нее.

Марик равнодушно пожал плечами.

— Но я же все равно не смог бы там присутствовать, я ведь не родственник. Я имею в виду — официально.

— Ты не прав. Все знают, что девочка — сирота и у нее никого нет, кроме соседей по квартире, которые фактически заменили ей родственников. Твоя мама будет на торжестве, это уже решено. И ты мог бы пойти, это выглядело бы совершенно естественно.

Наташа ожидала шквал вопросов: кто жених, из какой семьи, где будет организовано свадебное торжество, какое платье будет на невесте, какие предполагаются подарки, что ему самому подарить дочери. Был и еще один вопрос, которого она боялась, но к которому была готова: а почему на этой свадьбе будет только Бэлла Львовна, но не будет Наташи с мужем? Сказать Марику правду о том, что она боится быть узнанной отцом жениха, невозможно, поэтому заранее была заготовлена версия о нежелании Иринки считаться протеже известного режиссера Вороновой. Версия была, конечно, правдоподобной, ведь в институте Ира твердо придерживалась именно этого. Но для отсутствия на свадьбе выглядела, конечно, слабовато, ведь на торжестве предполагалось присутствие только родственников, и никаких институтских друзей и подружек, для которых появление Вороновой могло бы иметь хоть какое-то значение. Однако никакого другого объяснения у Наташи не было, и она полагалась исключительно на уверенность в голосе и способность заразить собеседника своей правотой.

Но, вопреки ожиданиям, никаких вопросов не последовало. Марик начал перечислять своих старых друзей, с которыми поддерживал переписку после отъезда и с которыми хотел бы повидаться, рассказывал о тех, кто, как и он сам, уехал в Европу и Америку, о том, как сложилась их жизнь и чего они достигли, радовался их успехам и без конца повторял, что если бы они остались в России, то вынуждены были бы прозябать в нищете и унижениях. Наташа сначала пыталась горячо возражать, приводила в пример семью Инны Левиной-Гольдман, ее отца и мужа, да и саму Инку: все сделали прекрасную карьеру в бизнесе, процветают и на жизнь отнюдь не жалуются, сейчас строят особняк за городом на месте старой дачи, ездят каждый на своей машине. Гриша Гольдман — уважаемый врач, кандидат медицинских наук, он считается лучшим диагностом среди московских врачей-гинекологов, к нему на консультации ездят даже из других городов и платят огромные деньги. Но Марик как будто не слышал ее, твердя одно и то же: там лучше, там свободнее, там прекрасно и удивительно, и если бы он не уехал, его жизнь не состоялась бы. В какой-то момент Наташа перестала слышать его, оглушенная внезапной догадкой: он абсолютно безразличен к своей дочери, она ему не нужна и не интересна, и он вовсе не пытается оценить результаты Наташиных трудов по взращиванию и воспитанию Иры. Он давным-давно и думать о ней забыл. Тогда, в июне 1972 года, накануне отъезда в Израиль, он еще был здесь, в Москве, в их старой коммунальной квартире, и проблемы одинокой стареющей матери и маленькой дочери, растущей в неблагополучной семье, казались ему важными и серьезными. Тогда он попросил Наташу не бросать их, заботиться о них, и она дала ему слово. Однако, как только самолет оторвался от взлетной полосы, вся эта жизнь в Москве стала для него далекой и нереальной, она стала НЕ ЕГО жизнью, потому что тогда, в 1972 году, не было возможности вернуться или просто приезжать, тогда уезжали и расставались навсегда. Он забыл о своей дочери через очень короткое время. Навалились новые заботы, устройство на новом месте, поиски работы, безденежье, адаптация в чужой среде, изучение языка — сначала иврита, потом английского. Родились дети. И все реже всплывала в его памяти маленькая девочка — плод случайной связи с красивой, но нелюбимой разбитной соседкой. Одна минута слабости — и родился ребенок. Еще одна минута высокого душевного порыва не оставить этого ребенка без заботы — и он взял с Наташи слово не бросать девочку на произвол судьбы. Две минуты, только две минуты… А скольких седых волос и бессонных ночей стоили Наташе эти минуты. Нет, она ни о чем не сожалеет, она любила Иринку и будет ее любить как свою младшую сестренку, она все равно растила бы ее и воспитывала, кормила и одевала ничуть не меньше и не хуже, чем если бы Марик ни о чем ее не попросил. Но… В самые тяжелые минуты Наташа цеплялась за мысль о том, что делает это ради человека, которого любила и который на нее надеется. Он оставил дочь на ее попечении, и она не может подвести и обмануть его доверие. И вот сейчас, сидя в уютном «Пицца-Хате» и без аппетита пережевывая жесткую пиццу, Наташа понимает, что ему все это было совсем не нужно. Ему это безразлично. И если бы оказалось, что Ира сидит в тюрьме или лечится от алкоголизма, что она превратилась в бродяжку или дешевую вокзальную проститутку, у него в душе ничего не дрогнуло бы. Наверное, пожал бы так же равнодушно плечами и промолчал, не задав ни единого вопроса.

За два дня до отъезда Марика Наташа вернулась домой около девяти вечера, и тут же Вадим обрушил на нее неожиданное сообщение:

— Сегодня приходили из риэлторской фирмы, разговаривали с Бэллой Львовной. Они предлагают нас расселить. Ты представляешь, Наташенька, у нас будет своя квартира, отдельная! И нам это не будет стоить ни доллара, ни копейки! Пойдем скорее к Бэлле Львовне, она нам все расскажет, и вместе обсудим.

Глаза у мужа возбужденно горели, и понятно было, почему. Вадим никогда в жизни не жил в коммуналках, не готовил на общих кухнях и не пользовался общими для нескольких семей ванными и унитазами. Он был от природы брезглив, любил чистоту и аккуратность и приходил в бешенство, увидев на ванне или раковине недостаточно тщательно смытые следы мыльной пены. Конечно, норов свой ему приходилось сдерживать, он — человек хорошо воспитанный, а Иринка и в особенности Бэллочка с ее ухудшающимся зрением далеко не всегда оставляли сантехнику в идеальном состоянии. Переехав в Москву, он вынужден был мириться с условиями совместного с чужими ему людьми проживания, но мечту об отдельном жилье лелеял. И вот мечта уже почти сбылась!

У Наташи было к проблеме принципиально иное отношение. Она прожила здесь всю жизнь, привыкла, ничего иного не видела. И Иринка, и Бэлла Львовна — не чужие ей, они давно стали членами ее семьи, Иринка — сестрой, Бэллочка — бабушкой для ее сыновей, мальчики даже называют ее бабой Бэллой. И убирать за всеми Наташе вовсе не в тягость, она и к этому с детства привыкла, еще девчонкой мыла полы и стирала вместо беременной Ниночки и ослабевшей от пьянства старой Полины. И вообще всем помогала. Для нее такая жизнь — норма. И еще одно: как же Бэлла Львовна останется одна, если они разъедутся? То есть одна-то она, конечно, не останется, Наташа будет приезжать к ней, привозить продукты, убирать квартиру, стирать, готовить. Но ведь это нужно будет делать каждый день. А если Бэллочка, не дай бог, заболеет и будет нуждаться в постоянном уходе? Где взять время и силы? Сейчас Наташа готовит сразу на всех и времени на переезды из квартиру в квартиру не тратит, а потом как будет? Нет, нельзя ей разъезжаться с Бэллой Львовной.