Екатерина Островская - Путешествие по ту сторону Страница 35

– Знаете, например, как на санскрите будет «собака»?

– Нет.

– А я вам скажу. На санскрите это звучит как «шанака». Улавливаете русское слово «щенок». Но я отвлекся немного… так вот тот парень был хорошо образован, а главное – силен духом. И вот что лейтенант задумал. Нашел где-то здоровенный гвоздь, расплющил его и стал точить о камни. Короче, сделал длинную такую заточку. Ждал, когда приедет Гитлер. Тогда военнопленных построят, фюрер пойдет вдоль рядов, а он выскочит и убьет его…

– Не дождался? – спросила Лариса.

– Нет, конечно, – ответил Сергей Николаевич, – вы же историю не хуже меня знаете. А когда все поняли, что никакого фюрера не будет, лейтенант решил хотя бы коменданта лагеря убить и стал планировать, как к нему подобраться. А того ведь голыми руками не взять, начальника тоже охраняли… Но лейтенант надеялся, что когда-нибудь его отправят делать в доме коменданта уборку, потому что он, один из немногих военнопленных, в совершенстве знал немецкий. В общем, ждал, ждал, но однажды в их бараке капо… Знаете, кто такой капо? Это не надзиратель даже, а просто старший по бараку из таких же военнопленных, выслужившийся. Капо пришел в барак и увидел, что один содержавшийся там человек не может выйти на работу. А тот вообще был слабым и физически, и морально. В плен, кстати, сдался сам: когда его роту окружили немцы, бойцы поначалу отстреливались, а потом командиры погибли, и рядовые, кто жив остался, вышли из окопа и руки подняли. Так вот, начал капо этого ослабевшего избивать, и никто за него не вступился, лейтенант не выдержал и вонзил свою заточку в грудь гада капо. Потом его, конечно, казнили. И вышло, что он, лучший среди всех и самый достойный жизни, отдал свою собственную за самого убогого и беззащитного… Теперь возьмем, к примеру, меня. Сейчас я живу, как червяк: боюсь, что изобьют, не накормят. А кого я боюсь? Не людей даже, наши охранники – мелочь, пустое место… Короче, я понял: главное, надо уважать себя, свою жизнь и свою смерть. Жить надо так, чтобы умереть, а не сдохнуть. Ведь жизнь – это всего-навсего один поступок, за который не стыдно. Вот такая история…

– А что стало с тем солдатом, за которого лейтенант жизнь отдал? – спросила Лариса.

– Освободили их лагерь в сорок пятом войска 2-го Белорусского фронта. Посадили освобожденных доходяг в теплушки и отправили на родину – без пересадок до Магадана, в другой лагерь. Там до пятьдесят шестого года он и пробыл. Когда вышел, женился, потом уже с семьей приехал сюда – Узбекистан восстанавливать после землетрясения. Тот солдатик – мой отец, если вы не поняли. И он многие годы мучился ощущением своей вины, до последних дней переживал, почему ему, такому слабому, ничтожному, выпало жить так долго, а человек, которым могла бы гордиться вся страна, погиб, вступившись за него. Отец жил с этим чувством и умирал с ним, считая, что сделал для людей слишком мало, чтобы заслужить прощение Бога…

Сергей Николаевич замолчал, протянул руку, чтобы погладить собаку, но та зарычала, предупреждая его о том, что не допустит такой фамильярности. Мужчина отдернул руку и посмотрел на Алексея.

– Чуть было не забыл. Не знаю, какое завтра, то есть уже сегодня, число, но сейчас конец августа, а значит, у меня, возможно, скоро день рождения.

– Сегодня двадцатое, – вспомнила Лариса.

– Замечательно. Выходит, именно сегодня мне исполняется пятьдесят.

Вечером, когда вернулись с поля, ужина не оказалось. В этот день у казана остались те две девчонки, которых охранники постоянно таскали к себе, но им, видимо, не дали заняться готовкой. Костер не горел, казан валялся на земле, девчонок не было видно. На крыльце домика возле весов сидел Матрос, а рядом с ним на корточках трое узбеков с автоматами. Все были пьяны.

Рабы, выстроившись в цепочку, шли мимо и клали на весы собранные за день пакеты с пыльцой и травой. Шли бывшие чиновники, предприниматели, налоговые инспекторы, преподаватель медицинского вуза, который не принял экзамен у какой-то подружки Юнуса, бывший следователь, хромой, с выбитыми зубами и ослепший на один глаз после побоев, шли те, которые даже не знали, почему оказались здесь. Прошли Лариса, Алексей, Сергей Николаевич, девочка, у которой недавно умерла укушенная гюрзой мама…

Матрос схватил девочку за руку.

– Стой здесь. Сейчас вместе отдохнем.

Девочка сжалась, зная, что никто не вступится.

– Может, хватит? – не выдержал Верещагин.

Матрос поднял голову и обвел рабов взглядом, пытаясь определить говорившего.

– Кто здесь такой смелый?

– Ужин сегодня будет? – спросил Доцент.

Его Матрос разглядел, но голос был не тот, что пытался его остановить.

Охранник поднялся с крыльца.

– А ты, сявка парашная, не заслужил еды. Никто из вас не заслужил. Ну-ка все резко вернулись обратно! Конкретно говорю, быстро в поле и вкалывать до темноты…

Уставшие люди стояли, надеясь на то, что сейчас Матрос поймет, что до сумерек осталось менее часа. Конечно, он отменит приказание.

– Короче, так! – мотнул головой начальник охраны и передернул затвор автомата. – Все на поле бегом, а кто придет туда последним, получит пулю. Так что ты, мент хромоногий, – Матрос посмотрел на старого, полуслепого следователя, – постарайся быть первым.

Рабы повернулись и направились к полю. Матрос поднял автомат и дал очередь поверх голов. Люди пригнулись, ускорили шаг. Некоторые попытались бежать, но не могли, потому что устали за день.

– Вот так-то! – сказал Матрос и заржал.

Сидящие на корточках узбеки засмеялись тоже.

Верещагин шел рядом с Ларисой и увидел, как Сергей Николаевич остановился, обернулся на домик охраны.

А Матрос тем временем протянул руку и схватил девочку за плечо.

– Иди ко мне!

Та шагнула к нему, и Матрос посадил ее к себе на колени. Стал гладить и что-то шептать. Девочка сидела, не шелохнувшись, лишь немного дрожала под его огромной ладонью.

– Не могу уже это терпеть, – тряхнул головой Сергей Николаевич и направился к крыльцу.

Матрос заметил это только тогда, когда мужчина стоял уже совсем рядом.

– Ты че, раб, совсем страх потерял? – удивился Матрос, снимая девочку со своих коленей.

– Беги домой, – сказал ребенку Сергей Николаевич и подтолкнул к бараку. – Только быстрее.

– Ты че? – продолжал недоумевать Матрос, не понимая, как это кто-то мог его ослушаться. – Я же тебя прямо щас здесь урою, козел.

Он обернулся к узбекам:

– Смотрите, урюки, как я его…

И тогда Сергей Николаевич ударил его. Ударил сильно и резко – сверху в шею. Верещагин не понял, что было в руке друга, увидел только, как Матрос схватился за горло, покачнулся, начал отходить, шагнул назад и упал на спину. Кровь фонтаном била из его шеи. Сергей Николаевич наклонился за автоматом, успел поднять его и выпрямиться…

Узбеки вскочили и расстреляли его из трех стволов. Потом один из них подошел и дал короткую очередь в уже мертвое тело. Залаяли собаки и бросились вслед уходящим в бескрайнее поле рабам.

Лариса стояла, закрыв ладонями лицо. Верещагин взял ее мокрые ладони и прижался к ним губами. А потом поцеловал ее глаза.

Могилу Сергею Николаевичу он копал вместе с Доцентом. Узбеки стояли рядом, испуганные и злые, направив на них автоматы, видимо, понимая, что и лопаты в руках доведенных до отчаяния людей – тоже страшное оружие. Но лопат было всего две, а решимости в глазах Доцента Алексей не видел.

Матроса узбеки решили не закапывать, его труп так и лежал у крыльца – с пробитой большим гвоздем сонной артерией. Но когда над могилой был насыпан холмик, охранники все же приказали занести тело Матроса в домик.

Алексей с Доцентом затащили его внутрь и положили на пол. В комнате вдоль стен стояли четыре кровати, а посередине стол, заставленный водочными и пивными бутылками. Возле него сидели две голые девчонки. Аккумуляторные лампы на стенах рассеивали бледный голубой свет, и кожа девчонок казалась синей. Они уставились на мертвого Матроса, словно не понимая, кого сейчас принесли. И вдруг одна начала смеяться, смех перешел в истерический плач, девчонка уже орала и билась головой об стол… Узбеки переглянулись, а потом вытолкали обеих из дома следом за Верещагиным и Доцентом. Алексей отдал одной свой пиджак, а второй Доцент помог натянуть снятую с себя майку. Та была старой и грязной, с едва читаемой надписью «Новое поколение выбирает пепси».

Утром пришла машина с водой. Манипулятор опустил контейнер и забрал пустой. Охранники погрузили на платформу труп Матроса, чему пытался препятствовать водитель, тот самый, которому Верещагин помогал менять колесо. Увидев знакомое лицо, шофер подошел к Алексею и сообщил, что ему поручили забрать сегодня отсюда какую-то девушку, но потом сказали, что пришлют за ней другую машину.

– Кого именно? – спросил Верещагин, догадываясь, о ком может идти речь.