Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря Страница 35

– Нет, так дело не пойдет! – возмущенно перебил Понтий. – Ты толком говори, а то начались загадки для «Клуба знатоков»... Откуда мне знать, что за «куриный бог» такой? Петух, что ли? Но почему его нужно повесить? И где?

– «Куриный бог», чтоб ты знал, – высокомерно сообщила Алёна, – это камень с природной сквозной дыркой. Чему вас только в школах учат, что вы таких элементарных вещей не знаете?! Также вместо «куриного бога» вполне сгодится отбитое горлышко кувшина.

– И все, что ли? – подозрительно спросил Понтий. – Нет уж, не верю, как говорил товарищ Станиславский! Выкладывай все способы!

– Сколь я помню... – начала было Алёна, но осеклась, поймав буквально на кончике языка уже готовые сорваться слова и запихав их обратно в гортань (или где они там гнездятся, прежде чем быть произнесенными). Штука в том, что она собиралась сказать следующее: «Сколь я помню, Станиславский изрек свое, ставшее потом расхожим, выражение задолго до октября 17-го года, а потому едва ли правомерно называть его товарищем».

Эх и позабавила бы кикимора Понтия таким проявлением эрудиции!

– Что ты помнишь? – удивился Понтий ее внезапному молчанию.

– Да так, ничего особенно, – уклончиво проговорила Алёна. – Давай лучше о средствах избавления от кикимор.

– Давай! – воодушевился Понтий.

– Ну что тебе сказать... – протянула Алёна. – Избавиться от нас, кикимор, можно с помощью верблюжьей шерсти, подложенной под шесток с приговором: «Ах ты, гой-еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее!» Можно все в избе перемыть настойкой горького корня папоротника: наша сестра-кикимора его очень любит и за угождение запросто способна на широкий жест – всех оставить в покое. Но самое лучшее и надежное – призвать на Герасима-грачевника...

– На кого? – изумился Понтий. – Что еще такое?

– День Герасима-грачевника празднуют 17 марта, – снисходительно сообщила Алёна. – Так вот, в этот день надо позвать знахаря, чтобы он особыми, потайными заговорами изгнал непрошеную гостейку-кикимору через печную трубу!

– Ну а дальше? – торопил Понтий.

«А дальше было раньше», – вспомнила Алёна фразочку из анекдота, который почему-то был ужасно популярен в годы ее юности, но вслух сказала:

– Уже все. Какое может быть дальше? Я тебе все рассказала. Других средств не имеется.

– Врешь, наверное? – угрюмо предположил Понтий, и Алёна обиженно произнесла:

– Наверное, по себе о других судишь, смертный? В том-то и дело, что мало есть средств от нас, от кикимор, избавиться. А ты полагал, я тебе сейчас скажу какое-то заклинание, ты его произнесешь, и я на счет «три» отсюда исчезну? Ну, знаешь, тогда ты еще глупей, чем кажешься.

– Вот как? – ледяным тоном вымолвил Понтий. – Что ж, значит, я глуп. Примем это как данность. Ты мне только вот еще что скажи: как вы размножаетесь, кикиморы? Насчет красных девушек и огненных змеев я все понял. А естественным путем? У вас вообще секс есть? Нет-нет, – торопливо оговорился он, и Алёна поняла, что будь у Понтия свободны руки, он непременно замахал бы ими, – ты не подумай, я так, умозрительно... вообще, из любви к знаниям. Понимаешь?

– В том смысле, что тебе до меня, до кикиморы, и дотронуться противно? – хихикнула Алёна. – Успокойся, ты тоже не в моем вкусе.

И вдруг она вспомнила его ясные глаза, и соломенные кудри, и широченную грудь, и «фенечки» в волосах, и серьгу в носу... Нелепый, конечно, но почему-то жутко привлекательный, возбуждающий вид. Стоп! Спокойствие, только спокойствие!

– Да? – обиделся Понтий. – А откуда ты знаешь, каков я? Моя голова наверху, рядом с тобой только ноги, как я понимаю, болтаются.

– Ты что, думаешь, для нас, кикимор, существуют такие мелочи, как земляная толща? – фыркнула Алёна. – Я вижу сквозь своды подвала и дурацкие бусинки в твоей бороде, и колечко в носу... Ну и мода у вас, у людей, нынче пошла!

– И не говори, – хохотнул Понтий. – Мода нынче такая пошла, что я и сам ужасаюсь, когда на себя в зеркало смотрю. Но ты не отвлекайся от темы. Или скажешь, что у вас, кикимор, как в Советском Союзе, секса нет?

– Отчего же, – сдержанно ответила Алёна. – Все у нас есть, все как у людей. На святки кикиморы рожают детей. Наши младенчики вылетают в трубу на улицу, где и живут до Крещенья. То есть до 19 января, – уточнила она, словно сделала сноску. – Называются они «шуликуны».

– Нет, но от кого вы их приживаете? – не унимался Понтий. – Сношаетесь с кем?

Разговор принимал какой-то странный оборот... По идее, Понтию пора бы выдавать свои секреты, а он вдруг ударился в тонкости сексуальной жизни женских домовых духов – кикимор. И тут Алёну осенило: да ведь парень просто-напросто тянет время! Он ждет возвращения Зиновии, которая убежала за помощью, – уж «намоленное пространство», которое так и окружает Зиновию, должно непременно отогнать кикимору от Понтия.

Конечно, на Алёну любое пространство, которое окружает фарисейку Зиновию, совершенно не подействует, однако тетка ведь явится с людьми, которые вытащат Понтия из нагромождения досок, и она ничего не успеет узнать. Мало того – ей ведь придется появиться перед этими людьми, другого способа выбраться из подвала нет!

Надо поскорей добиться от Понтия ответа, а потом выбираться из подвала. Непременно должна отыскаться в развалинах еще хоть одна щель...

– Больно уж ты любопытен, – сердито сказала Алёна. – Я какая-никакая, а все же особа женского полу. Разве ты не знаешь, что даме вообще неприлично такие интимные вопросики задавать? Так что давай, выполняй свое слово, рассказывай, что вы тут ищете с твоей тетушкой!

– Слушай, – проговорил Понтий, и усмешка, которая прозвучала в его голосе, очень насторожила Алёну, – ты вообще имеешь понятие об элементарной логике? Считать умеешь, так, может, и мыслить логически обучена?

– А то! – хихикнула Алёна, суть профессии которой (писание детективов для любимого издательства «Глобус») как раз и состояла в том, чтобы мыслить логически, ведь расследование преступлений, реальных или выдуманных, основано именно на данном умении. – Тебе и не снилась такая логика, как у меня, милок!

– Что, серьезно? – спросил Понтий невинным голосом. – Тогда объясните, уважаемая кикимора, вот такую явную нестыковочку в ваших рассуждениях. С одной стороны, вы уверяете меня, что сквозь толщи земные видите мои «фенечки» и пирсинг. С другой – вы не в силах сквозь те же самые земные толщи узреть, что мы ищем в ваших подвалах. Странная нестыковочка, а?

– Однако ты темнишь со своими нестыковочками, смертный! На самом деле все просто: что-то я вижу, а чего-то – нет, – раздраженно ответила Алёна. – И хватит болтать попусту! Ты вообще собираешься исполнять свое обещание или нет?

– Нет, – чрезвычайно нагло ответствовал Понтий. – Не собираюсь и никогда не собирался!

Из записок Вассиана Хмурова

Что рассказал дядька Софрон

«Максим пожал плечами, потом перекрестился, отдавая последнюю дань людям, принесенным в жертву его жажде жизни, и проворно перескочил с древесного ствола в повозку. Сначала он сорвал с шеи Стрекалова полотняный мешок и заглянул в него. Драгоценный груз был на месте, и Максим перекрестился – на сей раз от всей души. Через миг мешок висел на его шее, а сам он поспешно раздевал убитых, и через минуту к нему присоединились нахмурившийся, чтобы скрыть жалость и страх, Софрон и спокойная по своему обыкновению Тати. Именно она сняла с пальца инженера перстень и протянула Максиму.

– Себе возьми, – проворчал тот, чувствуя непонятную брезгливость.

Тати покачала головой:

– Я Акимка буду. У Акимки такого нет и не было. И не будет никогда.

– Да, понимаю, – проворчал Максим. Больше не споря, просунул палец в кольцо и поморщился: пальцы инженера были тоньше мозолистых, огрубелых пальцев каторжника, поэтому перстень налез с трудом.

Нагие тела Стрекалова, Чуваева и Акимки были спешно оттащены в глубь тайги и завалены там выворотнями и сухостоем, а потом Софрон с Максимом принялись растаскивать засеку. Тати принесла воды из ближнего ручья и отмыла с повозки потеки крови, от запаха которой лошади взбудораженно раздували ноздри и нервно перебирали ногами.

– Садитесь! – крикнул Максим, вскакивая в повозку и берясь за вожжи. – Быстро, надо ехать, переодеваться на ходу будем. У нас форы мало. Кто знает, может статься, вдруг что-нибудь в голову начальнику острога стукнет – пошлет верхового вдогонку. Поехали! Давай сначала ты, Софрон, переоблачайся.

Он держал вожжи неловко, тройка проскала от обочины к обочине, но вот переодевшийся Софрон перехватил вожжи, и Максим чуть не плюнул, увидав на нем знакомую и отвратительную ему форму стражника.

– Надо будет на первой же станции попросить баню истопить да выстирать одежду, а то от тебя Чуваевым разит – спасу нет! – проворчал Максим, стаскивая наконец каторжные лохмотья и переодеваясь в вещи Стрекалова. – А что, похож я на господина капитана?