Джорджо Щербаненко - Юные садисты Страница 35

Это она время от времени предостерегала их, чтоб не слишком шумели, тогда как сама вытащила пропитанный слюной и кровью шарф изо рта учительницы, понимая, что та уже не сможет кричать и стонать чересчур громко, и засунула его в карман, чтобы в классе не оставалось ее следов.

Это ока, когда в бутылке ничего не осталось и последний из насильников отполз от тела учительницы, сел на пол и начал озираться вокруг, как дебил, дала команду расходиться по домам и объяснила, что в полиции каждый должен валить все на остальных, таким образом, никто ничего не докажет. А Этторино прибавил, грозно потрясая пустой бутылкой, что посмей только кто упомянуть имя его матери, он того собственноручно по частям разберет. Собственно говоря, угрозы его были излишни: никто из класса не питал особого расположения к властям, каждый готов был покрыть свое чудовищное преступление, лишь бы досадить полиции и правосудию.

И это она, прежде чем выйти из аудитории А, окинула взглядом жалкие останки, еще трепетавшие на полу, руку, шарившую вокруг в тщетной попытке найти опору; эти стонущие без голоса останки были ее триумфом, и в качестве завершающего аккорда своей триумфальной симфонии она нанесла точно рассчитанный удар учительнице Матильде Крешензаги ногой в пах, что и вызвало кровотечение, ставшее, как установил врач во время вскрытия, причиной смерти.

Каролино не отличался особым красноречием, однако рассказал обо всем с дотошностью ребенка, никогда не пренебрегающего подробностями.

Дука молча поднялся. Ливия тоже поднялась, ощущая в желудке рвотный спазм, а в мозгу леденящий ужас. Маскаранти захлопнул блокнот со стенограммой; он также не испытывал внутри большого комфорта.

– Спасибо. – Дука положил руку на лоб Каролино.

– Я не хочу в Беккарию, – произнес тот. Именно потому и рассказал все этому доброму полицейскому, что не хотел обратно в колонию и рассчитывал на его помощь.

– Ты туда больше не вернешься. – Дука снова провел рукой по взмокшему лбу парня. – Клянусь тебе.

Он никогда не употреблял выражений типа «клянусь тебе», «слово чести» или даже просто «обещаю» и сам удивился, как у него вдруг вырвалось это «клянусь тебе».

8

– Надо немедленно ее найти, – сказал Карруа.

Его тоже мутило. Стенографический отчет, представленный Маскаранти, потряс шефа миланской квестуры до глубины души. Убийство убийству рознь; он побывал в России и видел массовую бойню – не в пример убийству одной-единствениой учительницы. Однако в убийстве важно не число убитых, а способ его и дух. Таких кровожадных тварей, как эта Маризелла Доменичи, он еще не встречал. Может, только Эльза Кох, бухенвальдская гиена, заказывавшая себе абажуры из кожи еврейских узниц, может быть, только она превзошла Маризеллу.

– Я дам тебе людей и средства, сколько понадобится, только найди мне ее как можно скорее.

За окном помпезного кабинета стояла тихая, благостная ночь. Дука, развалясь в кресле против письменного стола Карруа, почти засыпал, чувствуя себя разбитым, не физически, а морально.

– Я с тобой говорю, Дука, – терпеливо и устало произнес Карруа.

– Да, я слышу.

– Ну так отвечай.

Дука потянулся и сел попрямее.

– А зачем ее искать. По-моему, не надо.

– То есть как?! – вскричал Карруа, не столько раздраженный, сколько обескураженный. – А что же прикажешь делать? Пусть себе разгуливает на свободе?

Дука утвердительно кивнул, и Карруа с трудом удержался, чтоб не заорать во всю глотку. Даже если б они были здесь одни, и такую необычайно тихую миланскую ночь на перепутье зимы и весны просто грешно орать; в такую ночь самое разумное – открыть окно и включить электрокамин, потому что центральное отопление опять испортилось. Возможно, поэтому Карруа не заорал, а произнес искаженным, но тихим голосом:

– Дука, что за шутки?! Эта женщина – чудовище, дракон, и мы должны поймать ее как можно скорее.

– Ты собираешься ее ловить? – спросил Дука, вставая. – Я – нет. – Карруа все-таки заорал бы, если б у него не отнялся язык. – Я не хочу ее ловить. Я хочу, чтобы она умерла. – Он в упор посмотрел на шефа. – Ну, поймаем мы ее, и что дальше? Явится следователь из прокуратуры, понаедут адвокаты. Знаешь, что они сделают? Объявят ее психически ненормальной. И это им будет нетрудно, потому что разве психически нормальный человек учинит такое зверство в школе? К тому же она наркоманка и сифилитичка. Словом, поместят ее в сумасшедший дом – и вся недолга. А сумасшедшие дома переполнены, там нет мест для настоящих, буйных психов, поэтому социально неопасных, как правило, выписывают. Через семь, максимум восемь лет эта липовая психопатка будет опять разгуливать на свободе. – Дука снова плюхнулся в кресло. – Несчастная, замученная учительница будет гнить в земле, а девять юных садистов, хотя и были уже испорчены донельзя, вырастут настоящими преступниками после того садистского урока, какой преподала им Маризелла Доменичи. А ты хочешь ее просто поймать. Ну давай, лови. Только меня от этого уволь.

Карруа отозвался почти сразу, причем с невероятной для него выдержкой:

– Да, я хочу ее поймать. Я – полицейский, мое дело – ловить воров и убийц, вот я их и ловлю. Но даже если б я захотел ее убить, в чем, если разобраться, ничего странного нет, то бедную учительницу этим все равно не воскресишь.

Дука был слишком подавлен и морально разбит, чтобы сохранять светски любезный тон, потому он огрызнулся:

– Эти речи прибереги для митингов против смертной казни. А передо мной нечего разоряться!

– Да я и не разоряюсь перед тобой, я только прошу, будь так любезен, скажи, как бы ты поступил на моем месте, раз ты против того, чтобы поймать эту женщину и передать ее в руки правосудия. А ежели не желаешь оказать мне такую услугу – что ж, на нет и суда нет.

Какой бы он ни был. Карруа, с ним всегда можно говорить начистоту.

– Пожалуйста, могу сказать, как бы я поступил. Я не стал бы ее ловить, ни одного, даже самого лопоухого сыскаря на это бы незадействовал, ни одного предупредительного звонка бы не сделал, а если б встретил ее на улице, так перешел бы на другую сторону.

Карруа глядел на него во все глаза.

– Если кого и пора упрятать в сумасшедший дом, так это тебя. – Но сказал он это так, ради красного словца; он видел, что Дука говорит всерьез, и внимательно следил за его мыслью.

– Ведь что, в сущности, произошло? – Голос Дуки сел почти до шепота. – Мы нашли парня, раненного ножом, и он сообщил нам, как была убита молодая учительница. Так давай расскажем об этом людям. Позовем журналистов, устроим пресс-конференцию, раздадим фотографии Маризеллы Доменичи, посоветуем, как ее покрасивше обозвать, к примеру, «гиена в вечерней школе», а главное – выложим им всю правду в том виде, в каком услышали ее от Каролино, не замалчивая даже самых ужасных подробностей: пусть люди знают, что речь идет не просто об убийстве из мести, а о чудовищном зверстве, которое должно быть наказано по заслугам. Знаешь, как теперь говорят? Надо создать общественное мнение, то есть все должны знать, кто она такая, а не только ты, я, Маскаранти да прозектор из морга.

Карруа кивнул.

– Справедливо. Так и сделаем. Завтра в восемь назначаю пресс-конференцию. Но что дальше? На пресс-конференцию она не явится, там мы ее не поймаем. Или... ты на что рассчитываешь? Взбудоражить людей, чтобы, как только она попадется им на глаза, над ней устроили суд Линча?

Дука улыбнулся. Злость Карруа всегда его успокаивала.

– Нет, никакого суда Линча.

– А что? Что нам дадут пресс-конференция и газеты?

– Я повидал немало наркоманок с садистскими наклонностями, – сказал Дука. – По-твоему, что будет с ней, с Маризеллой Доменичи, когда из газет она узнает, что раскрыта, что Каролино во всех деталях рассказал, как она с помощью сына – своего собственного сына, ты только представь! – раздевала его учительницу перед всем классом? О том, как науськивала этих малолетних преступников, как оболванивала их своим адским пойлом, о том, как долго – неделями, месяцами – она вынашивала это преднамеренное убийство, как нанесла бедной девочке последний, смертельный удар, поставив точку под своим чудовищным деянием... Как ты думаешь, что с ней будет, когда она все это пройдет?

Карруа молчал.

– Подумай, ведь она старая, вся прогнившая от наркотиков и сифилиса, вдобавок одинокая, потому что ее кот приказал долго жить! Могла ли она себе представить в довершение всего, что ее раскроют вот так, со всеми потрохами? Ты ведь знаешь, этот сброд всегда рассчитывает выйти сухим из воды. Но когда она поймет, что полиции все про нее известно, что выхода нет, что рано или поздно ее все равно возьмут, что ей негде больше добывать наркотики, – тогда что она, по-твоему, сделает?

Карруа наконец сообразил.

– Покончит с собой.

– Вот именно. Ее найдут где-нибудь, накачанную снотворным, или она бросится с крыши. Так что никакой надобности ее ловить. Незачем зря людей гонять: она сама себя арестует.