Владимир Дугин - Рондо смерти Страница 35

Игорь явно набивал себе цену. Сам себе хозяин, какие у него могли быть неотложные дела важнее розысков «Суассона», из-за которых он и уволился! Разве что ухаживает за какой-нибудь смазливой клиенткой, обратившейся в его бюро, чтобы выследить неверного мужа. Но спорить не приходилось.

— Ладно, попытаюсь. Если получится, я тебе позвоню.

— Хорошо, буду ждать три дня. Потом предложение аннулируется, не обижайся.

Опять блефует. Кого он может взять на мое место — я один был действительно в курсе всего "Дела о бриллианте". Остальные знали лишь его фрагменты, чтобы их собрать, ему пришлось бы удвоить штат своей конторы.

Как ни странно, меня отпустили легко, просто отмахнулись: езжай, мол, куда хочешь. Местное руководство было озабочено неожиданным заданием, свалившимся из Центра. Необходимо было разоблачить и пресечь происки «националистов», страшный призрак которых вечно витал над Городом, над всей республикой. Правительство судорожно пыталось предотвратить распад империи на отдельные независимые государства и прибегало к испытанным рычагам. Где искать этих «националистов» никто толком не знал. Если руководствоваться признаком приверженности к идее «незалежности», то нужно было подозревать десятки миллионов. Приходилось зачислять на роль «националистов» диссидентов, демократов, либералов и вообще неудобных для руководства людей, проявляющих нежелательную активность. Я тут помочь не мог по причине своей малой осведомленности в местных тонких взаимоотношениях. Словом, было не до меня.

Когда в моей московской квартире Игорь Струпинский выложил из портфеля папку с материалами по «Суассону», моим первым побуждением было найти листок с текстом памятной записки. Но я сдержал себя и медленно перелистал все, страничку за страничкой, делая вид, что вникаю в суть написанного. Ничего нового я не нашел, частное сыскное агентство «Аргус», как назвал свою фирму Струпинский, не очень-то преуспело в поисках. Наконец, я добрался и до записки.

Это была всего лишь копия, выполненная на ксероксе, но копия подлинника, а не моей фальшивки, которую я подсунул Организации, более того — мошеннически продал за десять тысяч долларов… Для меня эта бумажка была опаснее скорпиона за пазухой. Если к подлиннику, хранящемуся в сейфе нашего архива, добраться было трудно, пожалуй, потруднее, чем до реакторов атомной станции, то надежность хранилищ «Аргуса» вызывала у меня сильное сомнение. Вот и сейчас Струпинский принес листок, в котором, как в утином яйце Кащея, заключалась моя смерть, просто так, в обычном портфельчике, ехал, вероятно, на метро или в такси…

Мне стало жарко, когда я подумал об автомобильной аварии, в которую он мог попасть по пути сюда, — и, как показали последовавшие вскоре события, мои опасения были не беспочвенны. Строгость правил обращения с секретными документами, на которую я столько раз сетовал, считая ее излишней бюрократической волокитой, чиновничьей казуистикой, вдруг показалась мне вполне разумной и обоснованной. Я задернул шторы, и мы со Струпинским уселись поудобнее за письменный стол, разделивший со мной столько тайн и участвовавший в стольких ночных бдениях, кончавшихся то победами, то поражениями.

Я попытался объяснить Игорю схему, по которой следовало анализировать шифр памятной записки, логику возможного построения текста с учетом психологических особенностей автора и тому подобное. Риска с моей стороны не было никакого — вряд ли «Аргус», даже если там есть ребята потолковее своего шефа, раскусит этот орешек, зная лишь половину числа параметра. Поэтому, я старательно повторял моему гостю общий курс криптографии, пока глаза его совсем не остекленели, а челюсти не стала сводить непреодолимая зевота. Наконец, он не выдержал этой утонченной психологической пытки.

— Спасибо, мы примем все твои советы во внимание, но лучше бы ты сам…

— Знаешь что, оставь мне свои бумаги, я над ними еще поработаю. Три дня, которые ты мне дал на размышление, еще ведь не истекли. Если я увижу, что из этого может получиться толк, приму твое предложение. Это же в твоих интересах, посуди сам, зачем тебе платить сотруднику, занимающемуся бесперспективной работой?

Что-что, а считать деньги Струпинский умел. Он сразу же сообразил, что я прав. Однако, ему хотелось соблюсти приличия, поэтому, он сделал вид, что колеблется. Наступила пауза, и в тишине я отчетливо услыхал скребущий звук, который показался мне странно знакомым. Неужели мой старый приятель, серый котенок, заметил возвращение хозяина и решил опять навестить гостеприимную квартиру?

— Извини, Игорь, тут один старый приятель, можно сказать, клиент пожаловал, я пойду, открою.

— Что-что? Кто это? — засуетился он, сгребая в кучу бумаги со стола и ища свой портфель.

— Не беспокойся, дальше передней я его не пущу.

Однако, уже направляясь к двери, я засомневался в том, что верно угадал личность неожиданного посетителя. У кошек довольно плохая память на человека, хотя они и запоминают прекрасно место и дорогу. Вот если бы это была собака, тогда другое дело. Поэтому, подойдя к двери, я прижался к стене рядом с косяком, снял с вешалки зонтик и затенил им смотровой глазок — обычная предосторожность, которой нас учили.

Это спасло мне жизнь. Автоматная очередь прошила тонкую филенку, полетели щепки, куски алебастра, отбиваемые срикошетившими пулями от стены, посыпались на мой натертый паркет. Потом сильный удар вышиб полотно двери совсем, в проеме мелькнула чья-то рука, в глубине комнаты тяжело ухнуло и полыхнуло багровым пламенем. Игорь закричал, завизжал каким-то бабьим голосом, выскочил в прихожую, его брюки горели, лицо было черным от копоти. Я подсечкой свалил его, сорвал с вешалки плащ и сбил пламя. Когда несколько секунд спустя с пистолетом в руке я рискнул высунуть голову в дверной проем, на площадке уже никого не было.

Игорь, как показал произведенный мной по горячим следам осмотр, остался практически невредим, только у колена левой ноги, на внутренней части сгиба, был небольшой ожог. Огонь мы потушили еще до приезда пожарных и милиции, которых вызвали перепуганные стрельбой и взрывом соседи. Пришлось предъявлять документы, после чего происшедшее было оформлено протоколом как "пожар, возникший в результате взрыва и возгорания телевизора". Самое смешное, что телевизора у меня не было вообще. Не потому, что я такой уж противник подобного времяпровождения или так уж сильно занят, что некогда и на экран взглянуть, а потому, что свою портативную «Электронику» я на время командировки в Город одолжил Васе Кившенко. Бедняга уже полгода ждал из ремонта свой «Сони», а ему все отвечали, что нет импортных трубок. Честно глядя в глаза лейтенанту, составляющему протокол, я заявил, что телевизор полностью уничтожен в результате высокой температуры в очаге пожара, и он не посмел возражать, учитывая мой чин и место работы.

Когда представители власти уехали, мы стали подсчитывать убытки. Квартира почти не пострадала, бомба, вероятно, была самоделкой, начиненной черным порохом. Сорванная дверь, закопченные стены и потолок, сломанное кресло и полусгоревшая портьера — вот и весь ущерб, причиненный мне злоумышленниками. Я готов был отдать им на сожжение и вторую портьеру за ту услугу, которую они мне невольно оказали, ибо кроме брюк Игоря, которые пришли в полную негодность и восстановлению не подлежали, огонь повредил принесенные бумаги, причем текст шифровки сгорел почти полностью. Это было не совсем случайностью — во время тушения огня я схватил опасный листок и сунул его в самое пламя… Игорь, занятый своим ожогом, ничего не заметил.

О продолжении работы по расшифровке с этим жалким обрывком не могло быть и речи, мы отправили его в мусорную корзину вместе с брюками. Я утешил Струпинского, пообещав ему снять новую копию, как только получу под каким-нибудь предлогом доступ к хранящемуся в архиве оригиналу. Но это мероприятие, естественно, откладывалось на неопределенное время. "Если он очень уж начнет приставать, подсуну ему ту же фальшивку, которую дал организации, пусть ломает над ней голову", — решил я. Это, кстати, будет мне выгодно и как подтверждение подлинности записки на тот случай, если активность Струпинского привлечет внимание людей Антона и они доберутся до архива и рабочих бумаг «Аргуса».

На моем переходе в агентство Игорь больше не настаивал. То ли на него так подействовал нервный стресс после взрыва и полученного ожога, то ли стало жалко денег, то ли он разуверился в моей способности быстро разгадать шифр — не знаю. Он принял душ, надел мои запасные брюки, которые пришлось подколоть булавками у пояса и подвернуть снизу, и ушел в очень плохом настроении, что вполне было объяснимо.

А я достал из мусорной корзины полусгоревший листочек, сжег его в пепельнице, разворошил пепел, потом кое-как приладил дверь, задвинул ее вешалкой и лег спать, стараясь не обращать внимания на острый запах гари, все еще стоявший в квартире, несмотря на открытые настежь окна.