Три грации на обочине - Лариса Павловна Соболева Страница 35

Но сейчас, как назло, будто некий распорядитель сверху привел его ко второй девчонке, надо думать, проверяя на вшивость. Сглотнув сухой ком, Ласкин пусть несмело, но шагнул к обнаженному телу, распростертому на мокрой земле, присел на корточки и посветил фонариком в лицо. Красивая. Очень. Ну, насколько в красоте понимал Вова Ласкин.

Девушка лежала на спине, обнажена полностью, как и первая. Такая же молоденькая, фигуристая, а волосы… Длинные волосы рассыпались мокрыми прядями вокруг головы, словно у солнца лучи на детских картинках. Если прошлый раз девчонка казалась ему божественно прекрасной, аж челюсть отвисла, то эта, обливаемая холодным дождем, прошибла до слез.

Ласкин протянул руку и дотронулся пальцами до шеи… Черт, не умел он пульс прощупывать, вот что касается электросварки – равных ему не найти, а пульс человеческий… это выше его познаний.

– Да мертвая она, мертвая, – заявил Ломоть дребезжащим голосом. – Идем, а? Без нас тут найдут…

– Закрой хлеборезку, – буркнул Ласкин, выпрямляясь и доставая телефон. – Можешь валить, а я ментов вызываю.

– Ты… ты… ты… – заело Ломтя. – А как нас привлекут…

– Дурак ты, Юрка, меня ж не привлекли прошлый раз.

– А сейчас возьмут и привлекут! Второй-то раз! Странно как-то… им покажется. И меня с тобой… загребут…

И на этот раз Ласкин не повысил голоса:

– Ты не Ломоть, а Ломтик. Отвали. Думаешь, на секс-гангстера тянешь? Хе! На нас посмотришь – нам только с девками валандаться. Алло, Феликс?

– Дядь Вова, вы? – раздался сонный голос. – Что так рано-то?

– Тут такое дело, парень…

Странно, впервые он не пришел на пробежку

Тамара бежала одна по пустому парку под моросящим дождиком, бежала с Гретой, а раньше они обе не любили слякоть. Но куда деть себя, куда деть неуемный протест, разрывающий душу, которая болит? А болит потому, что она есть, и потому, что нет у Тамары выхода, кроме одного… но он исключался. Это и к лучшему, что Павел не пришел сегодня, а то ведь неким чутьем он угадывал ее состояние и два дня бомбардировал вопросами: «Что с вами сегодня? У вас что-то случилось? Вы на себя не похожи, почему?»

Сегодня не слышно его вопросов, а легче не стало, в голове застряло навязчивое «что делать?». Так жить нельзя, а как надо? Эта же мысль сверкала в каждой капле, срывавшейся с неба или веток, слышалась в каждом касании кроссовок земли. Когда она думала о своем ужасающем положении, непрошеные слезы заполняли глаза, но позволить им литься – нет. Слезы льются от жалости, а Тамара не имела права себя жалеть, она сама выбрала эту судьбу, а не другую, судьбу зависимой дурочки. Все могло сложиться иначе, во всяком случае, не так скудно, нудно и банально, но упущенные возможности – это навсегда.

Все-таки пробежка хорошая вещь, на непродолжительное время заряжает плюсом. Тамара прибежала домой, залезла под душ в надежде, что сегодня уж точно что-нибудь придумает. К ее неудовольствию услышала очередное:

– Девочки!.. Ау!.. Ваш муж и папа приехал!

Вот некстати так некстати! Вытираясь полотенцем в скоростном режиме, «старшая девочка» бубнила себе под нос:

– Боже! Зачем ты прислал его так рано? Почему он не остался у своей… этой… как ее?.. Я не готова! Я не хочу!

Облачившись в махровый халат, Тамара вышла в прихожую и попала в горячие объятия мужа, который своим шепотом и поцелуями буквально отравлял:

– Тамарочка, любимая, как я соскучился!

«Фальшивая гадость», – подумала она о нем, вслух сказала, отстраняясь, правда, не забыв натянуть улыбку (тоже фальшивую):

– Извини, не ждала тебя так рано.

– Я старался закончить дела пораньше, домой стремился, а меня не ждали? Я расстроен и обижен.

В этой игривости теперь она различала не только фальшь, но и цинизм иезуита, теперь-то Тамара поняла, почему не верила ему: Ролан сросся с ложью, как сиамские близнецы. Почему же раньше она не догадалась, кто есть ее муж? Не хотела строить догадки, да и вообще, Тамару устраивали его частые отлучки, но подлости с его стороны не ожидала.

– Я страшно голоден, – вернул ее из рассуждений Ролан. – Сейчас в душ, потом… Ой! Анютка, ты?

Кто же еще мог повиснуть на его спине? Любимая дочурка, которой он сразу же вручил пакет с подарком, чтобы она слезла с папочки, а то ведь тяжеленькая. Следующий акт – восторженный визг Ани, ведь папочка, как служба доставки, привез джинсы. Мечты сбываются. У некоторых. Только не у матери. После душа Ролан уселся за стол и, потирая руки, поинтересовался:

– Что у нас на завтрак?

Жена молча убрала крышку с блюда, на котором дымились макароны с мясом в красном соусе, который Тамара, экономя время, готовит заранее и замораживает порциями. Носа коснулся аромат острых специй, еда для начала дня чересчур тяжелая, но дочь и муж из породы хищников: им подавай мясо на завтрак, обед и ужин, а на полдник – так обязательно. Себе она хотела положить немного салата, вставила ложку в горку нарезанных овощей и задумалась. В голове снова навязчиво мелькнуло: ей некуда деться, у нее ничего нет, что принадлежало бы только ей и могло защитить, – ни дома, ни работы, ни друзей.

А Ролан, беспечно уминая макароны и поглядывая на жену, загадочно улыбался. Он ждал, когда она спросит: почему ты улыбаешься? Однако странно, она не замечала его приподнятого настроения, лукавых глаз, торжествующей улыбки, а он любую перемену в ней замечал всегда. Просто Ролан помнил клятву, данную Тамаре, но… что-то изменилось в жене, потом в нем, однако ему не в чем себя упрекнуть, не в чем!

– Ты не заболела? – спросил он, не дождавшись развития действия по своему сценарию.

– М? – встрепенулась Тамара. – Нет-нет, со мной все хорошо.

– Тогда почему не ешь? Задумчивая… О чем можно задумываться на твоем месте? (И рассмеялся. Смешно ему!) Кажется, ты забыла, какой сегодня день.

– А какой сегодня день?

Признаться, жена его изумила: не помнит! Но как когда-то он поклялся сделать Тамару богатой и счастливой, точно так же дал себе слово подавлять обиды, избегать ссор, никогда не упрекать. А жена, положа руку на сердце, заслуживала упреков. Она исключала компромиссы, словно подросток, тосковала, как он понимал, по несбывшейся мечте, была закрытой и какой-то недосягаемой. Муж, содержавший