Дарья Дезомбре - Портрет мертвой натурщицы Страница 36

Маша быстро прошла туда, где окончила вчера свои поиски, переставив двух хохочущих юниц дальше по коридору. А сама вошла во вчерашний ритм.

Как вдруг — услышала из другой части зала:

— Вау! Нашел, не, правда, нашел!

Далее послышались восклицания, одобрительное гиканье и проворный топоток в ее сторону. Они появились в глубине прохода: совсем молодой парень в дредах, чем-то и впрямь похожий на юного и — белокожего — Боба Марли, и несколько возбужденных лиц из «группы сопровождающих».

— Мы нашли! — Парень с дредами в ликовании поднял над головой книгу. В тусклом свете галогена блеснул красный, тисненой телячьей кожи, переплет.

Маша рванулась навстречу, выхватила книгу у него из рук: дрожащими от возбуждения пальцами провела по потускневшему золотому тиснению герба. Точно такого же, как на поддельном натюрморте.

— Это она, — выдохнула Маша, подняв блестящие глаза на парня. Тот только смотрел на нее и глупо улыбался. Маша, переполненная чувствами и прижав книжку к груди, привстала на цыпочки и, сама не понимая, что случилось с ее обычной сдержанностью, поцеловала его в щеку. — Спасибо! — прошептала она и, протиснувшись мимо любопытных студентов, стоящих в проходе за его спиной, поспешила в кабинет Агапина.

— Я провожу вас! — крикнул парень, чуть порозовевший от доставшегося ему поцелуя, и повел ее по бесконечным коридорам в кабинет куратора.

Агапин разговаривал с кем-то по телефону, но, увидев Машу на пороге, мгновенно понял по ее горящим глазам, что произошло.

— Я перезвоню, — сказал он неизвестному и положил трубку.

— Мы нашли ее! Аристарх Викторович, получилось!

— Повезло, — сказал он, протягивая руку за книгой. — Поиски могли занять и несколько дней.

Маша помотала головой:

— Даже больше, если бы вы не привлекли студентов! Спасибо, я…

Куратор остановил ее жестом:

— Не стоит. Как вы себя чувствуете?

С Маши резко слетела вся оживленность. Она подняла на него виноватые глаза:

— Значит, вы в курсе того, что произошло сегодня ночью?

Агапин качнул большой головой.

— Я не уверена, что там кто-то был! Знаете, я сейчас внимательно осматривала болты, которыми крепятся шкафы к полу. Так вот — некоторые из них уже давно вывернуты или сломаны. Книги на стеллажах стоят тяжеленные, — она умоляюще на него посмотрела. — Думаю, что, вынув при поиске некую книгу, я могла нарушить равновесие конструкции, и…

Агапин смотрел на нее задумчиво, постукивая паркеровской ручкой по костяшкам крупных рук:

— Не пытайтесь меня успокоить, стажер. Я привел все эти толпы в свое хранилище, потому что не хотел, чтобы поиски затянулись еще на сутки и вы, при вашем упрямстве, провели еще одну ночь в Пушкинке.

— Боитесь получить труп в своих пенатах? — попыталась пошутить Маша, но Агапин поглядел на нее сердито:

— Перестаньте глупости говорить. И даже думать о таком не смейте! — он пожевал губами, погладил кожаный том, успокаиваясь. — Ладно. Давайте посмотрим, что в вашей книге примечательного.

Агапин положил том на стол под яркий дневной свет, льющийся из окна.

— Зрелый Ренессанс, Франция, — начал он. — Стиль Генриха II. — Он с тягучей медлительностью внимательно осматривал книгу, листал страницы, прислушивался к их шелесту и даже — принюхивался к переплету.

Маша, сложив руки на коленях, терпеливо ждала вердикта. Агапин чуть заметно нахмурился:

— Ну что я вам могу сказать? Книга подлинная, рукописная, ХVI век, это видно по водяным знакам.

Маша с трудом скрыла разочарование:

— Вы уверены?

— Да. Почти на сто процнетов. Но я предлагаю вам все же проверить ее на позднейшие наслоения.

Маша согласно закивала, а потом, нахмурившись, спросила:

— А… Это займет много времени?

Агапин улыбнулся:

— Не волнуйтесь — иногда простые решения оказываются самыми эффективными. Пройдемте.

Они снова вышли в коридор, где у стены стоял огромный серый зверь — копировальная машина. Агапин нажал на пуск, и машина тихо заурчала. Куратор с бесконечной осторожностью положил книгу переплетом вверх и нажал на «пуск». По лицу его скользил зеленоватый свет. Маша смотрела на него вопросительно, но спрашивать ни о чем не рискнула.

— Черно-белая копия — провереннейший способ, — успокаивающе сказал Агапин.

А огромный ксерокс «выплевывал» страницу за страницей, и в воздухе явственно запахло озоном. Агапин брал в руки еще теплый лист, просматривал, качал головой и передавал Маше. Та вглядывалась в ставшие черно-белыми миниатюры.

И вдруг замерла:

— Посмотрите, Аристарх Викторович, вот тут — рисунок исправлен.

Агапин бросил взгляд на страницу, но не выразил никакого удивления:

— Исправлен, — кивнул он. — Но это работа самого монаха-каллиграфиста XVI века. Они часто меняли свои вензеля или миниатюры.

Маша вздохнула: все бесполезно. Очередной тупик.

Машина прошелестела и выдала следующий лист. Агапин спокойно поднес его к глазам и, в свою очередь, замер со страницей в руках.

— Вот, — он передал Маше лист, обведя пальцем миниатюру. — Видите? Она явно более поздняя и наслаивается на другую. Ну-ка…

Куратор достал книгу из ксерокса, и они вдвоем склонились над страницей.

Агапин удовлетворенно крякнул:

— Приглядитесь. Видите — ксерокс тут и не нужен. Данная миниатюра — копия картины. Сейчас. Пройдемте.

Они вернулись в его кабинет, он вынул из костяного стаканчика на столе крупную старую лупу и навис над книгой. Прошла минута. Маша безропотно ждала. Агапин, наконец, поднял на нее глаза.

— Похоже на малых голландцев. XVII век. — Он усмехнулся, явно довольный собой, и отложил лупу в сторону. — Это никак не могло оказаться в книге XVI…

— Вы позволите? — Маша сама взяла в руки лупу.

На миниатюре, заключенной в круг, миловидная служанка в яркой красной юбке и белоснежной сорочке, подняв руки в просторных рукавах, развешивала во дворе хозяйское белье. На веревке была аккуратно натянута простыню с золотистой монограммой в углу. Сквозь простынь било утреннее, и Маше почему-то вдруг стало совершенно ясно — осеннее солнце. Хозяева дома скорее всего спали, а прислуга поднялась с петухами. У ног девушки прямо на полу, вымощенном черно-белой плиткой, стояла ивовая корзина со сложенным мокрым бельем. Сбоку виднелся кусок коричневой кирпичной кладки дома — типично голландского. Рядом — куст, похожий на боярышник. И дверь, ведущая с заднего двора на канал, откуда явно и пришла служанка, прополоскав белье.

И эта самая дверь была приоткрыта. Маша еще ниже склонилась с лупой над миниатюрой. В щель заглядывал человек, одетый в красно-черный костюм шута. Ромбы на скоморошьем наряде перекликались с квадратной плиткой во дворе, выложенной в шахматном порядке. Шут же будто вынюхивал что-то на заднем дворе буржуазного дома. Глядя прямо перед собой, он прикладывал палец к губам, будто призывал хранить молчание. Служанка стояла к нему спиной, но его видел зритель, и именно к нему обращался этот странный, вовсе не принадлежащий ни этому дому, ни этому пейзажу персонаж.

Маша с трудом оторвалась от миниатюры — она будто затягивала в свою глубину: фотографическая верность детали, свойственная голландцам, и такой живой, мягкий утренний свет, и фигура загадочного шута, непонятно откуда взявшегося на рассвете близ канала…

Она встряхнула головой:

— Большое спасибо, Аристарх Викторович. Если позволите, я покажу книгу вашему замдиректора.

— Не только позволю, но и настаиваю. Но не книгу, а увеличенную копию. — Агапин был хмур (кому понравится обнаружить в отделе под своим началом подделку?), но, в отличие от Комаровского, спокоен. «Может быть, оттого, что заранее был предупрежден — а значит, вооружен, — думала Маша, направляясь к кабинету Комаровского. — Наверное, решить проблему с реставрацией миниатюры много проще, чем отыскать пропавший натюрморт».

Комаровский ждал ее — видно, Агапин уже позвонил и предупредил о происшествии. Он был бледен и серьезен, приветственно кивнул Маше:

— Здравствуйте, здравствуйте, Мария, проходите! Присаживайтесь!

А она, заходя, смущенно поежилась: от меня, подумалось ей, исходят только плохие новости.

Комаровский взял большой лист с увеличенной копией миниатюры. Нахмурив брови, он некоторое время смотрел на картину, постукивая пальцами по столешнице. Потом улыбнулся Маше — одними губами.

— Ясно, — он отложил копию в сторону и откинулся на кресле, повернув бледное лицо к окну. «Он плохо выглядит, — подумала Маша виновато. — Но много лучше, — поправилась она, — чем девушки Копииста».

— Вам знакома эта картина? — спросила она.

Комаровский кивнул:

— Знакома. Это Питер де Хох. «Служанка и фигляр». Если мне не изменяет память — 1662 год. Секунду…