Елена Арсеньева - Имидж старой девы Страница 36

Пишу, нанизываю какие-то неважные слова, потому что боюсь выразить на бумаге самое страшное: путь на Париж открыт войскам союзников. О нет, наши войска не разбиты наголову. Новое предательство, подобное измене неаполитанского короля, не воткнуло нож в спину французам. Путь к столице открыл… сам император.

Меня все еще трясет, когда вспоминаю, что происходило сегодня с Мадам. Я думала, истерический припадок сведет ее в гроб. Бедняжка Гортензия, наша милая голландская королева, которая сейчас тоже живет в Мальмезоне, от беспокойства за мать едва не лишалась чувств.

– Жизель, что делать, Жизель? – беспрестанно повторяла она, заламывая руки и глядя в помертвевшее лицо Мадам, которая то рыдала так, словно у нее вырвали сердце, то впадала в мертвенное оцепенение – лишь слезы бежали по щекам, – а то вовсе лишалась чувств.

Наш толстый доктор Оро, чудится, похудел на несколько фунтов за один день и утратил свой свекольный румянец. Бедный Моршан, судя по выражению его лица, охотно вступил бы сейчас в сделку с дьяволом, лишь бы исцелить и успокоить женщину, которая всецело владеет его сердцем. Мы с мадам Ремюза [12] сбились с ног, однако иногда обменивались неприметными взглядами и только пожимали плечами. Держу пари, обе мы вспоминали одно и то же: тот день, когда Жозефина рыдала под дверью Наполеона, умоляя его о прощении. Я уже упоминала об этом случае в одной из предыдущих записей. Все, казалось, кончено: он не простит… И тогда я вспомнила, как он любил Евгения и Гортензию, детей Жозефины. Я, задыхаясь от жалости к Мадам, подсказала ей послать за ними. Детей привезли, они принялись молить Наполеона вместе с матерью – их моления достигли цели. Дверь открылась, Наполеон заключил всех в объятия – он простил Жозефину.

Не передать, сколь глубокий вздох облегчения испустила я! Ведь если бы примирения не удалось добиться, Талейран счел бы, что я не справилась с его заданием. Один бог знает, сколь печальное будущее ожидало бы меня.

…Перечитываю эти строки, и мне хочется их вычеркнуть. Конечно, мой дневник никому, кроме меня, не интересен, никто и никогда его не прочтет, а все-таки напрасно я здесь представляю себя этакой низкой тварью, которая заботится только лишь о собственной выгоде – и больше ни о чем. Ведь я слепо повиновалась Талейрану почему? Единственно потому, что верила: каждый шаг его направлен на благо Франции! Возможно, так оно по-прежнему и есть… Но лишь в том случае, если это соответствует интересам князя Беневентского.

Нет времени, но не могу удержаться, чтобы не описать события последних дней. Я не объяснила, чем был вызван припадок Мадам, сказала только, что путь на Париж открыл сам Наполеон. Увы, это правда! И его подтолкнула к тому слепая страсть к толстой австриячке, которую он возвел на престол, прогнав оттуда Жозефину!..

Но все по порядку. В начале марта император продвигался на юг, отбрасывая противника от Лиона, Реймса, Арси-сюр-Об. Постепенно ему стало ясно, что, если он попадет в окружение, столица останется без защиты. И тогда он придумал план – гениальный, как все его военные действия. Узнав, что неприятель двинулся к Бриену и Бар-сюр-Об, Наполеон решает идти к Марне, незаметно напасть на вражеские коммуникации и отбросить войска союзников от Парижа и Сен-Дизье. Свой план он изложил в письме к Марии Луизе, сопроводив это послание множеством телячьих нежностей. И… отправил с курьером, не зашифровав письмо !

Воистину – кого боги хотят погубить, того они лишают разума… Судьба повернулась спиной к своему бывшему любимцу. Курьер попал в плен, и письмо императора было у него найдено. Его передали маршалу Блюхеру, одному из командующих союзническими войсками. Маршал был известен своей грубоватой галантностью. Он послал курьера с белым флагом в расположение наших войск. У курьера было письмо Наполеона к Марии Луизе. Таким образом, императрица все узнала о планах супруга и посвятила в них герцога Ровиго. Увы! Галантность не помешала маршалу Блюхеру воспользоваться счастливым случаем, который ему выпал. Узнав о тайных планах императора, союзники двинулись на Париж, благо путь к нему открыл им сам император…

Не передать, что сделалось с моей госпожой, когда она узнала, что виновницей беды стала любовь Наполеона к Марии Луизе! Одну только австриячку винит она в случившемся, хотя даже я готова пожать плечами. В чем же вина императрицы? В том, что она пухлая блондинка – как раз во вкусе «маленького капрала», который всегда обожал пышнотелых женщин? Ведь и сама Жозефина пленила его когда-то своим полным, хотя и гибким, сладострастным телом. Нет, только рок, только рок виновен в преступной неосторожности, которую допустил наш повелитель!

Нетрудно представить, что сейчас творится в Тюильри. Впрочем, особенно напрягать воображение нам не приходится, поскольку князь Беневентский не преминул посетить нас в Мальмезоне и привез самые свежие новости. Разумеется, он повествовал о случившемся с глубоким негодованием, но я-то знаю его много лет, я научилась разбирать все оттенки его речи и мимики. Он наслаждался – вот верное слово! – наслаждался случившимся!

Он прекрасный рассказчик, и, слушая его, я словно бы и сама видела всю эту суматоху. Враг почти у стен императорского дворца! Русский царь уже в Бонди, военные действия идут практически в Париже – под Роменвилем, в Сен-Дени и у заставы в Клиши.

В Тюильри собирают вещи, жгут документы, укладывают чемоданы, а также упаковывают корону, скипетр и прочие атрибуты императорской власти. А между тем совет под председательством Марии Луизы решает, как быть регентше и римскому королю. Покидать Париж или оставаться? Военный министр Кларк высказался за срочный отъезд в Блуа…

– Я сделал все, что мог, – прочувствованным тоном повествовал нам князь Беневентский. – Я начал спорить, заявил, что отъезд ее императорского величества равнозначен сдаче Парижа роялистам. Они не преминут воспользоваться случаем, чтобы совершить государственный переворот и снова возвести на престол Бурбонов.

Помню, здесь Талейран сделал странную паузу и выжидательно посмотрел на Жозефину. Казалось, он ждет от нее каких-то слов. Более того! Мне почудилось, он поглядывает с опаской.

– Конечно! – воскликнула Мадам. – Если бы Мария Луиза осталась в Париже и сама встретила отца, австрийского императора Франца, который приближается вместе с союзниками, это затруднило бы реставрацию королевского дома! Она регентша при наследнике, римском короле, что вынудило бы союзников отнестись к ней как к представительнице законной власти. Неужели она выбрала долю королевы в изгнании? Не могу в это поверить.

Я вновь обратила внимание на то, как Талейран посмотрел на Мадам. С облегчением! Он не услышал от нее того, чего опасался! И заговорил легко, с каким-то даже щегольством:

– Решающую роль сыграл экс-король испанский.

– Жозеф… – прошипела с ненавистью Мадам.

– Совершенно верно, – отвесил ей полупоклон князь Беневентский. – Он панически боялся оказаться в руках у казаков, поэтому начал зачитывать письма от Наполеона. Одно было получено 8 февраля, другое – 16 марта. Смысл обоих сводился к следующему: императрица с сыном должны покинуть Париж, если им будет угрожать опасность быть захваченными австрийцами. Цитата: «Если неприятель приблизится к Парижу настолько, что сопротивление станет невозможным, отправьте регентшу с моим сыном по направлению к Луаре… Помните, я предпочитаю, чтобы римский король утонул в Сене, но не попал в руки врагов Франции!»

Жозефина тихо ахнула.

– Да, после этого уже никто не спорил, – сказал Талейран с такой глубокой печалью в голосе, что она не могла не показаться наигранной.

– Так что же… – пробормотал Жозефина. – Вы хотите сказать, что все погибло? Нам остается только ждать, когда казаки войдут в Париж и… перережут нам горло?

– Ну зачем так трагично, дорогая Мадам? – с укором произнес князь Беневентский. – Император Александр – европейски образованный человек и красивый мужчина. Уверяю вас, казаки никому из нас не страшны. Мы должны понять, что наступил конец одной эпохи, но он знаменует начало другой. Нам придется преклонить колени перед другим королем – Людовиком Восемнадцатым…

И снова эта пауза, снова эта напряженная искра в холодных серых глазах…

Мадам опустила голову на руку и даже не простилась с князем Беневентским.

Он вышел – очевидно, так и не дождавшись того, что хотел услышать.

Хотел? Или опасался? Почему мне кажется, будто он доволен молчанием Мадам? О чем же она не сказала?!

Пока не понимаю. Поговорю осторожно с Моршаном, с Клер де Ремюза – может быть, они что-нибудь поймут?

Боже, боже! Совершенно забыла о нашей трагедии: мы брошены, мы покинуты, мы не можем смотреть без страха в завтрашний день!

Казаки, боже… Татары! Они все татары! И насилуют, как я слышала, всех женщин без разбора, старых и молодых. Я не молода, но и далеко не стара еще! Минует ли меня чаша сия?..