Валерия Вербинина - Сиреневый ветер Парижа Страница 36

Я повернулась, и луч фонарика повернулся вместе со мной. Тут только я заметила, что в башне находится второй человек.

Это был мужчина лет тридцати пяти, темноволосый, худощавого сложения. Пуля угодила ему в грудь, и на белой рубашке расплылось кровавое пятно. Глаза его были закрыты, и он тихо стонал.

Как сказал тот муж, который, вернувшись домой, застал свою жену в постели с лучшим другом, «у меня возникла масса вопросов». Насколько я видела, при этом человеке не было никакого оружия. Он не походил ни на убийц, ни на их подручного. Напрашивался вопрос: что же в таком случае он делает здесь?

«Может, он просто клошар[15], который живет в этих развалинах?» — думала я. Но, хотя на этом человеке была самая будничная одежда — джинсы и рубашка, впечатления бездомного он не производил.

Тяжелый чемодан оттягивал мне руку. По-хорошему мне следовало поставить его на пол и обыскать раненого, но я не могла на это решиться.

Пока я терзалась сомнениями по поводу того, что мне предпринять, раненый брюнет открыл глаза, которые у него, кстати, оказались светло-серыми, и зачарованно уставился на меня.

– О, Вероника… — не то прошептал, не то выдохнул он.

– Знаю, — раздраженно отозвалась я. — А вы, черт возьми, кто такой?

– Вы меня не узнаете? — искренне удивился он.

– С какой стати? — огрызнулась я. Волосы падали мне на лицо, и я отвела их рукой, едва не стукнув себя чемоданом по физиономии. Левое плечо, которое мне прострелил Филипп, снова начало болеть.

– Я Артюр Боннар, — сообщил раненый радостно.

– Ну и?

– Я писал о вас. Вы разве не помните?

И тут я действительно его вспомнила. Артюр Боннар был тот самый репортер, который разнюхал, что именно Вероника Ферреро продала Макса французским спецслужбам.

– Так вы журналист! — проговорила я в изумлении.

– Да, и ваш горячий поклонник, — подтвердил раненый, глядя на меня с умилением.

– Скажите-ка мне вот что, господин поклонник, — неприязненно начала я. — Какого дьявола вы тут делаете?

– Я же журналист! — обиделся он. — Мое место — там, где…

Тут он потерял нить мысли и, тихо застонав, схватился рукой за грудь.

– Так вы узнали обо мне? — спросила я. — Откуда?

– Чисто случайно. — Он слабо улыбнулся. — У меня везде есть осведомители, Вероника. Такова уж специфика моей журналистской работы.

– И что было дальше? — спросила я.

– Ну, я подумал, что может получиться занятный репортаж, — объяснил мой собеседник. — И решил остаться здесь.

– А полиции вы не могли дать знать? — желчно осведомилась я. — Меня чуть не убили, между прочим!

Артюр Боннар искренне удивился.

– А при чем тут полиция?

– При том, что меня могли прикончить за милую душу, вот при чем!

Он усмехнулся.

– Знаете, вообще-то я никогда не делюсь информацией с полицией. Это профессиональное правило.

– Пора его менять, — отозвалась я. — Итак, вы засели на башне, и что дальше?

Артюр Боннар развел руками.

– Я ничего не помню. Была какая-то вспышка, и все. Потом я пришел в себя и увидел вас.

– Ясно, — сказала я. — Снайпер тоже решил, что эта позиция ему подходит. А когда он увидел здесь вас, он просто взял и выстрелил.

На лице Артюра Боннара отобразился самый настоящий ужас.

– Боже мой! Это вы убили его?

– Нет, — вздохнула я, — его прикончил фокусник, который специализируется на глотании ключей.

– В самом деле? — изумленно спросил Артюр.

Я мило улыбнулась, развела руками и, присев над трупом снайпера, стала обыскивать его, ни на секунду не упуская из виду журналиста. То, что он мне рассказал, звучало правдоподобно, и даже очень, но правдоподобие — это одно, а правда — совсем другое. Мало ли кем этот тип мог оказаться на самом деле?!

Артюр, однако, не сделал ничего подозрительного. Он не вытаскивал пистолет, не пытался метнуть в меня нож или гранату. Какое-то время он пробовал подняться на ноги, но из этих попыток ничего не вышло.

– Похоже, я здорово ранен, — сказал он с горечью.

Я не ответила, потому что как раз в это мгновение закончила обыск, ровным счетом ничего не давший. Кем бы ни был снайпер, свое инкогнито он сохранил навсегда.

– Вы меня убьете? — с тревогой спросил Артюр.

Меня так и подмывало рассмеяться ему в лицо. По моим подсчетам, журналист и так находился при последнем издыхании, и, однако же, его волновало, убьет ли его Вероника Ферреро или нет.

– Зачем мне тебя убивать? — просто спросила я.

Он с опаской поглядел мне в лицо.

– Я знаю, что вы всегда так делаете.

– Ни черта ты обо мне не знаешь, — внезапно разозлившись, выпалила я. — Понял?

– Извините, — пробормотал он.

– Не стоит извинений, — отозвалась я. — На чем ты сюда приехал?

– На машине. — Он сглотнул, не отрывая от меня глаз.

– Ключи у тебя?

Артюр кивнул.

– Давай их сюда.

Он с трудом сунул руку в карман и извлек из него ключи от машины.

– Где она стоит?

– За старым складом.

– Это где?

– Там. — Он неопределенно махнул рукой.

Я немного поразмыслила. Прилегающая территория, насколько я могла судить, была вовсе не маленькой. Черт его знает, где он поставил свою машину.

– Ладно, — сказала я, — ты мне покажешь.

На его лице появилась тревога.

– Но я не могу двигаться.

– Не перечь мне, — раздраженно сказала я, чувствуя себя почти Вероникой Ферреро. — Я сказала: ты пойдешь со мной и покажешь, где машина, и возражения не принимаются. Ясно?

– Ясно.

Я подошла к нему.

– Вставай, я помогу тебе.

Спрятав пистолет за пояс, я протянула ему руку. Он вцепился в нее, а второй рукой держался за стену, чтобы не упасть.

Я обхватила его за талию, а он повис на мне. Рукой он случайно задел мою рану, и я зашипела, как змея.

– Осторожнее, у меня рана в плече!

– Ох, простите, — пробормотал он и поспешно выпрямился.

Я, однако, успела сменить гнев на милость.

– Террористка, которая тащит на себе журналиста, — хмыкнула я. — Отличный репортаж, а? Пошли.

– Куда? — спросил он.

– На лестницу, а ты думал куда?

Артюр нерешительно поглядел на меня.

– Мы что, спустимся пешком? Но тут же есть лифт.

– И он работает? — поразилась я.

– Ну да. По крайней мере, сюда я поднялся именно на нем.

Глава двадцать пятая

Он корчился от боли, но взглядом снимал с меня мерку для гроба.

Машину Артюра мы нашли без особых хлопот. Я помогла журналисту устроиться на переднем сиденье, а сама села на водительское место. Чемодан с деньгами я забросила назад.

Мотор завелся легко. Я дала задний ход, и вскоре мы уже катили по шоссе, направляясь в Париж. Артюр закрыл глаза и привалился головой к спинке сиденья. Ему явно было очень плохо.

– Слушай, — сказала я, — по-моему, тебе надо в больницу.

Он разлепил веки и поглядел на меня с совершенно непередаваемым выражением.

– В больницу, бог мой! Мой редактор меня убьет. Он уже предупреждал меня, чтобы я больше не попадал во всякие переделки.

– Какого именно рода переделки? — осведомилась я, не переставая следить за дорогой и бело-синими указателями.

Журналист оживился.

– Ну, например, на захвате заложников в марте мне удалось проникнуть внутрь здания, и я взял отличное интервью.

– И? — поторопила я его, так как он явно чего-то недоговаривал.

– Этот болван-полицейский прострелил мне ногу, — с горечью сказал он. — Нет, ну ты можешь представить себе такое?

– Вы, — поправила я.

– Простите? — Он жалобно нахмурился.

– Обращайся ко мне на «вы», — отозвалась я, — и избежишь больших неприятностей. Ясно?

– Нет, ну я думал… — Он заворочался на сиденье, очевидно, пытаясь принять такую позу, чтобы минимизировать боль. — Я же писал о вас, и не раз…

Мы стояли на перекрестке. Светофор горел в ночи, как большой воспаленный глаз.

– Хочешь знать правду, Артюр? — спросила я. — Мне твои статьи не нравятся.

– Не нравятся? — переспросил он, совершенно ошеломленный.

– Нет.

Загорелся зеленый свет, и наша машина легко заскользила по шоссе.

– Это поразительно… — пробормотал Артюр. — Просто поразительно. — Он усмехнулся.

– Лучше решай, что нам с тобой делать, — раздраженно сказала я. — Ты истекаешь кровью.

– В самом деле? — иронически отозвался он. — А я только что заметил.

– Я предлагаю остановиться у первой же больницы.

– Но я не хочу потерять работу, — всполошился Артюр. — Если меня уволят, кому я нужен?

– Если ты умрешь, ты тоже никому не будешь нужен, — урезонила я его.

Боюсь, это прозвучало не слишком вежливо.