Герт Нюгордсхауг - Горький мед Страница 36

Словно в бреду, он потащил за собой в лес двух полицейских. Они неохотно последовали за ним. Он застал Женевьеву там, где оставил ее. Она сидела в подземном тайнике, прижимаясь к стене и дрожа от холода. На полу перед ней лежали грязные носки, она гладила их, точно живых комнатных зверушек. Женевьева встретила его словами, которые затем повторяла снова и снова: «Шишки становятся меньше, он скоро придет за мной, сейчас, наверно, уже ночь». И все. Фредрик никак не мог поймать взгляд Женевьевы, у нее были пустые глаза, устремленные куда-то сквозь него. Он обнял девушку, но она продолжала шептать все ту же бессмысленную фразу.

Полиция вела себя грубо. Их разлучили. Его затолкали в автомобиль и заперли. Ее увезли на другой машине. Всю первую ночь он провел в камере предварительного заключения. Когда же на другой день его наконец отпустили и Фредрик вернулся в гостиницу, он дозвонился до отца Женевьевы и узнал, что ее поместили в больницу в Бордо.

Стивен Прэтт, прибывший в Сент-Эмильон, помог ему, заказал номер в гостинице в Бордо. Выяснил, в какой больнице находится Женевьева Бриссо. После чего возвратился в Англию. А Фредрик остался в отеле «Терминус», с тем чтобы на другой день вылететь домой, в Осло.

Ну а дальше, что дальше?

Фредрик Дрюм, Пилигрим, вернется в Осло, в свой пансионат, в свой ресторан из дегустационной поездки в Сент-Эмильон, Франция. Дегустация. Какой дивный вкус во рту! Он поежился, стряхивая с себя последнюю каплю воды, и пожалел, что не может уплыть с ней куда-нибудь.

Больница Сен-Мишель находилась недалеко от гостиницы, и он решил пройтись пешком. Настроение было отвратительное, хуже некуда. Купание в бассейне не принесло облегчения. Мысль о том, что дела Женевьевы Бриссо, по всей вероятности, очень плохи, неотступно преследовала Фредрика. Ему стоило величайшего труда добиться разрешения главного врача навестить Женевьеву до отъезда в Норвегию. Врач твердил, что ей нужен покой, полный покой. В конце концов удалось все-таки его уговорить.

Фредрик Дрюм чувствовал себя во Франции персона нон грата. Ничего удивительного — каких только собак не вешали на него газеты. Были такие, что возлагали на него всю вину за случившееся.

Дойдя до площади Ренодель, он пересек ее по диагонали. Поглядел на солнце и чихнул. Последнее время его буквально преследовал чих. Спустился к воротам Моннэ и через них вышел на широкую улицу Карпентер. Задержался у газетного киоска, чтобы купить «Монд». Сегодня в ней ничего не говорилось о преступлении в Сент-Эмильоне.

Фредрик знал, что больница помещается где-то рядом с одноименной церковью. Порыскав, обнаружил вход. Прочел на доске «Психиатрическая клиника» — и весь передернулся.

Близнецы рассказали, зачем была похищена Женевьева. Майя Мануэлла была вне себя от ярости, когда им не удалось обезвредить Фредрика. И, узнав, что он встречается с Женевьевой, приняла свои меры. Она подстерегла девушку вечером после работы. Как ей удалось уговорить Женевьеву выехать из города по южной дороге, братья не знали, им было только сказано, чтобы встречали Майю в условленном месте. Дальше они уже на своей машине доставили усыпленную жертву в Шато Лео-Понэ. Приманка… Женевьева была нужна, чтобы заманить в ловушку Фредрика Дрюма, заставить этого хитреца махнуть рукой на осторожность. Ее держали взаперти, и Хорхе Гардиллейро предложил проверить на ней действие делкиголя. Она отказалась пить добровольно, тогда они пустили в ход пластиковый шланг и резиновую грушу. Один Хорхе Гардиллейро знал, сколько делкиголя в нее влил таким способом.

А Хорхе Гардиллейро был мертв.

Фредрик нажал кнопку звонка, чей-то голос спросил, что ему угодно. Он назвался, сказал, зачем пришел, и дверь открылась. Медицинская сестра в монашеском облачении впустила его и попросила подождать. Она доложит главному врачу.

Серьезный пожилой мужчина в больших темных роговых очках представился — мсье Салливен, психиатр, — вяло пожал руку Фредрику и приступил к рассказу, не дожидаясь вопросов.

Состояние Женевьевы как «временное слабоумие», могущее приобрести хронический характер. Она негативно реагирует на большинство стимулов, активность мозга, по показаниям приборов, намного ниже нормы. Внутренние органы как будто не поражены, но это еще ничего не говорит. О действии амилового спирта делькиголь известно очень мало, а то и вовсе ничего, заключил доктор Салливен. Только время может дать какой-то ответ.

Фредрика проводили в комнату для посетителей. На свидание отвели четверть часа. Психиатр напомнил, что пациенту нужен покой, главное — покой. Тогда можно еще надеяться на то, что со временем она вернется в «реальный мир».

Реальный мир?

На Женевьеве была широкая ночная рубашка и мягкие туфли. Волосы собраны в пучок на затылке. Лицо бледное. Их оставили вдвоем.

Фредрик смотрел на нее, однако, девушка не смотрела на него. Они стояли прямо друг против друга, но глаза Женевьевы были направлены в какую-то точку за его левым плечом. Он обернулся. Голая желтая стена. Фредрик увлажнил языком пересохшие губы.

— Женевьева, помнишь пещеру около Гитре? Красивые рисунки?

Она повернула голову и погладила стену рукой.

— Ты видишь рисунки, Женевьева?

Она энергично кивнула и принялась усиленно тереть стену ладонью. Ее рука двигалась все быстрее, с оттенком агрессивности.

— Ты не хочешь сесть? — Он показал на диван и сел сам.

— Все ночи, — сказала она и улыбнулась.

— Все ночи? — Фредрик пытался уловить ход ее мыслей.

— Да, да, да! — Она трясла головой, прижимаясь спиной к стене.

У него все сжалось в груди. Он глотнул. Открыл рот, но слова не шли. Встал, подошел вплотную к Женевьеве, осторожно взял ее руками за голову, потерся лбом о ее лоб. Она захихикала.

— Скажи, как меня зовут. Только один раз — мое имя, — прошептал он.

Женевьева захохотала и снова прижалась к стене.

— Всего доброго, Женевьева, до свидания, я должен уйти. — Он направился к двери.

Она никак не реагировала.

В коридоре Фредрик подозвал медицинскую сестру и поблагодарил. Оставил записку со своим норвежским адресом и номером телефона. Может быть, в один прекрасный день Женевьева вспомнит…

На улице светило солнце. Низкое, бледное осеннее солнце между шпилями церкви Сен-Мишель.

Погасла надпись, предлагающая застегнуть привязные ремни. Фредрик Дрюм думал о своем компаньоне. Тоб настоял на том, чтобы не закрывать «Кастрюльку» в ожидании Фредрика. В помощь себе он нанял двух учащихся кулинарного техникума. Жуткие новости из Франции не выбили Тоба Тиндердала из колеи. Хотя история с Майей Мануэллой наверно потрясла его сильнее, чем это проявилось в телефонном разговоре. «Зверство, — говорил он, — зверство, как организованное, с которым мы сталкиваемся в обществе, так и индивидуальные его проявления, плод не какой-то иррациональной сущности человека, а растущей незрелости в отношениях с природой, властелином которой мы себя полагаем». Мудрые сентенции Тоба… Целительный бальзам для души.

Полет продолжался на высоте одиннадцати тысяч метров. Через четыре часа с небольшим он будет дома в Осло. Фредрик вытащил бутылку, купленную в аэропорту Бордо. «Шато Марго» 1981; вино из Медока. Налил в пластиковый стакан, в котором подали кока-колу.

Сотня вкусов, сотня ароматов… Если простой продукт, красное вино, существует в таком множестве вариантов, сколь бесконечно многообразие нашей жизни во всех ее проявлениях?

Он откинулся в кресле, обоняя и потягивав вино.

Шествие жрецов направилось к краю утеса. Их лица были покрашены охрой, скрывающей признаки болезни. Барабаны поодаль рокотали все громче и громче. Последние барабанщики. Последняя жертва. Болезнь никого не щадила. Сколько девушек было принесено в жертву? Сколько кувшинов с белыми костями выстроились в склепе? Ничто не помогало. Напиток давал силу, но болезнь неумолимо наступала. Их поколение было последним.

Жрецы остановились на краю утеса; далеко внизу простиралось море. Ветер срывал белую пену с разбивающихся о камни синих волн. Так и души их скоро унесет ветром. Невидимые глазом души. Жрецы выстроились полукругом около большого кувшина. Наполненного медом, чистым медом. Последняя жертва, затем наступит их черед. Длинной вереницей следовали за жрецами одетые в черное худые женщины и дети. Они несли факелы. Большинство мужчин были мертвы. Корабли стояли в гавани без кормчих. Неизбежный конец. Царь был мертв.

Жрецы возложили руки на кувшин. Еще громче зарокотали барабаны. Жрецы столкнули кувшин с утеса. Он упал в море. Скоро они сами последуют туда же. Только быки оставались жить. Дикие быки паслись на воле.

Стюардесса разбудила Фредрика. Самолет шел на посадку. Фредрик ошалело протер глаза. Вот, значит, как погибла великая минойская культура на Крите?