Владимир Монастырев - Свидетель защиты Страница 36

— Раненый был всю дорогу без сознания? — спросил судья.

— Нет, — ответил врач. — В машине ему сделали укол, стали переливать кровь, он ненадолго пришел в себя, и я спросил его…

Время от времени Андрей Аверьянович посматривал на родителей убитого. Они слушают свидетеля внимательно, даже напряженно. Когда врач сказал, что раненый пришел в себя, Спицын-отец начал с шеи краснеть и гневно выкрикнул:

— Это неправда, он не приходил в себя.

Свидетель повернул голову на голос, потом посмотрел на судью.

— Он пришел в себя, — повторил свидетель, — и я его спросил, как это произошло…

— Его взяли без АД, — снова перебил свидетеля Спицын вставая, — и он в машине в себя не мог прийти.

Спицын сделался совсем красный, лицо его выражало злость, голос срывался от негодования. Пока шло следствие, он много раз бывал в прокуратуре, осаждал следователей, настаивая и доказывая, что Николай Чижов убил Владимира преднамеренно, замыслив убийство заранее. Спицын наизусть выучил добрую половину Уголовного кодекса, вник в тонкости судопроизводства, усвоил специальную терминологию: обращаясь к свидетелям, говорить не просто «Вы сказали», а «Вы сообщили составу суда», не «артериальное давление», а, как заправский медэксперт, «АД».

Судья снисходителен к родителям убитого, уважая их горе, но все-таки он судья и вынужден предупредить Спицына:

— Не мешайте свидетелю давать показания.

— Я не мешаю, но он говорит неправду.

— Я не знал ни убитого, ни убийцу, — пожимает плечами врач, — какой смысл мне говорить неправду?

— Должно быть, есть смысл, — многозначительно произносит Спицын.

Судья, не обратив внимания на эти слова, просит свидетеля продолжать.

— Я спросил, как это произошло, — продолжает врач, — и он сказал: «Николай из ружья, нечаянно…»

— Не мог он это сказать, — опять выкрикнул Спицын.

— Я удалю вас из зала, — судья смотрит строго, и Спицын, хмурясь, кусая губы, опускает голову. — Что он еще сказал? — Это уже судья спрашивает у свидетеля.

— Больше ничего, — отвечает врач, — потому что опять впал в беспамятство.

Врача «Скорой помощи» сменяет немолодая женщина в серой кофточке с большими пуговицами, со старомодной — светлые волосы собраны на затылке в узел — прической. Она принимала раненого в больнице.

— Больной поступил в очень тяжелом состоянии, — говорит она, нервно тиская в руках сумочку, — но когда готовили его к операции, еще раз пришел в себя. Спросил: «А жив я буду?» Потом несколько раз позвал маму…

— Не приходил он в себя, — снова не удержался и вскочил отец убитого.

Судья сделал движение в его сторону.

— Свидетель вводит состав суда в заблуждение, — Спицын говорил быстро, дирижируя указательным пальцем. — Первоначально в истории болезни было записано, что его доставили без АД, а потом…

— Нам это известно, — перебил судья. — Еще раз требую не мешать свидетелям. В последний раз.

Спицын сел. Свидетельница смотрела в пол, бледная, расстроенная.

— Продолжайте, — обратился к ней судья.

— Потом он опять потерял сознание, — сказала она, не поднимая головы, — и через полчаса, во время операции, наступила смерть… Глубокий шок… он потерял слишком много крови… спасти не удалось… А что касается записи, — свидетельница подняла голову, — она оказалась неточной, ее потом пришлось… поправлять…

Андрей Аверьянович смотрел на свидетельницу, слушал невеселую историю про разные записи, и ему даже было немного жаль эту немолодую женщину, которая тут, перед многими людьми, должна была рассказывать о своем неблаговидном поступке. Если бы она знала, во что выльется ее «неточность», разве бы она… Ах, если бы мы строже относились к себе, думая о том, чем отзовется тот или иной поступок, слово. Если бы…

Размышления Андрея Аверьяновича прервал судья.

— У вас есть вопросы к свидетельнице?

— Есть. Вы знакомы с родителями подсудимого Чижова?

— Нет, не знакома.

— Не просил ли вас кто-нибудь изменить запись в истории болезни Владимира Спицына до того, как этот случай стал у вас в больнице предметом разбирательства?

— Нет, никто не просил.

— Спасибо, у меня больше вопросов нет.

Судья объявил перерыв до следующего дня.

Когда Андрей Аверьянович вышел из здания суда, уже смеркалось. У дверей стоял Костырин. Он весь день просидел в зале, внимательно слушал свидетелей.

— Жду вас, — сказал он, — есть потребность поделиться впечатлениями. Вы не торопитесь?

— Нет, — ответил Андрей Аверьянович, — с удовольствием пройдусь по воздуху, тем более что к ночи, кажется, подмораживает.

Они зашагали по боковым улочкам, где было немного прохожих.

— Я пришел на суд не из праздного любопытства, — говорил Костырин. — Действующие лица этой драмы учились в нашей школе, их родители живут в микрорайоне, к школе примыкающем. Как живут, чем живут — мы не всегда знаем. А надо знать.

— Знание жизни, вынесенное из зала суда, — сказал Андрей Аверьянович, — может оказаться односторонним.

— Разумеется, — согласился Костырин, — жизнь имеет и другие грани, более привлекательные. Кстати, сегодня в клубе дорожников молодежный вечер. Тот же микрорайон. Меня пригласили бывшие ученики нашей школы. Пойдемте.

— Меня-то не приглашали.

— Я вас приглашаю. Обмен визитами: я — у вас, вы — ко мне.

— Это, наверное, скучно.

— Но почему скучно, такие вечера бывают весьма интересными, — возразил Костырин.

— Мне будет скучно, — поправился Андрей Аверьянович, — вечер молодежный, а я уже далеко не молод.

— Не понравится, уйдете.

Костырин умел быть напористым, и Андрей Аверьянович заколебался. В этот вечеру ему не хотелось оставаться одному. Отупляющей усталости, которая гонит домой, к тахте и торшеру, сегодня не было, и он согласился.

— Вот и отлично, — обрадовался Костырин, — нам с вами полезно побыть среди молодежи, посмотреть на счастливые человеческие лица. Признаться, из зала суда я вышел удрученным. Я уже не говорю о подсудимом и его родственниках, которые весьма несимпатичны, уж вы меня простите за откровенность…

— Они мне тоже несимпатичны, — сказал Андрей Аверьянович.

— Но вам нужно их защищать.

— Не их, а право подсудимого на объективное разбирательство.

— Это, конечно, разные вещи, но мы, обыватели, привыкли слово «защита» понимать широко.

— Пожалуй, слишком широко.

— Согласен с вами. Так вот, не только эти Чижовы удручают, но и Спицыны. Отец убитого повергает меня в печальное изумление. Он же только одного жаждет — мести. И что меня просто поразило — это как они с женой слушали показания врачей. Самые для них душераздирающие, на мой взгляд, показания — о последних словах их мальчика, о том, как он звал маму, впадая в предсмертное беспамятство. Да я бы, окажись на их месте, задохнулся от рыданий, слушая такое. А они только злобились и пытались уличить свидетелей во лжи. Зачем? Разве затем, что если раненый умер на месте, то убийце наказание больше? Есть такой закон?

— Не в том дело, — ответил Андрей Аверьянович, — Спицын во что бы то ни стало хочет доказать, что Чижов убил умышленно, поэтому отметает показания врачей о том, что сын приходил в сознание и сказал какие-то слова о случайном выстреле.

— Но то, что говорили врачи, особенно женщина, по-моему, нельзя выдумать, это же будет кощунство.

— Ну, это не юридический термин. Что касается показаний, то я тоже думаю, что врачи говорили правду. Но вот поправки в истории болезни Владимира Спицына дают его отцу повод подозревать подлог, подкуп и все такое прочее.

— Воспаленное воображение?

— Его можно понять — он потерял сына. Можно ему и посочувствовать, но я обязан при этом отстаивать права убийцы на справедливость.

— По Спицыну, справедливость — око за око, зуб за зуб.

— И смерть за смерть. Какая же это справедливость? Спицын немало сделал для того, чтобы направить следствие по неверному пути. Сначала Чижову было предъявлено обвинение по статье 102, пункт «б» — умышленное убийство из хулиганских побуждений. Но на эту статью следствие «не вытянуло». Дело переквалифицировали по статье 103 — умышленное убийство без отягчающих обстоятельств. Тоже серьезная статья. Главные доводы — показания Спицына. И запись врача, принимавшего раненого, играла тут немалую роль. Показания врача «Скорой помощи» почему-то оставались втуне, их всерьез не принимали, во всяком случае, не сличали с первой записью в больнице. Когда я читал дело, это сразу бросилось в глаза. Поговорил со следователем. Надо сказать, что следователи по делу Чижова менялись, я говорил с третьим или четвертым по счету. Если следователи меняются, делу это, как правило, пользы не приносит. Но тут новый человек посмотрел свежими глазами и согласился, что следствие что-то упустило. Когда занялись первой записью всерьез, оказалось, что сделана она не сразу после того, как врач осмотрел раненого, а позже, когда Владимир Спицын уже умер. Было записано, что больной поступил без артериального давления, а дело обстояло не совсем так: переливание крови дало некоторый эффект, но на короткий срок, и вывести раненого из шокового состояния не удалось.