Хараламб Зинкэ - Современный румынский детектив Страница 36

Я ухватываюсь за явное противоречие в показаниях «ресторанной мрази» и без стеснения тыкаю его в это носом:

— Вчера вы дали мне понять, что ваш двоюродный брат покончил с собою по вине Братеша, а теперь из ваших слов следует, что он не только его ни в чем не винил, но даже оправдывал все его действия.

В глубине его глаз вспыхивает яркая искорка, отчего лицо Тудорела становится просто-таки вдохновенным:

— Как бы вам это объяснить, господин капитан… Как это ни покажется странным, Кристи был чрезвычайно самолюбив… Ему казалось, что он парит где-то высоко над мелочностью и ничтожностью жизни, а на самом деле он мучился самыми обыкновенными земными муками… Я убежден, что он кончил жизнь самоубийством именно из-за своего «мэтра».

«Я-то знаю, что он был убит, — отвечаю я ему про себя, — напрасный труд пытаться убедить меня, что он сам покончил с собою!..»

— Как отнесся Кристиан Лукач к тому, что отец лишил его наследства?

И на этот раз он не отводит взгляда:

— Очень спокойно, словно заранее знал, что так оно и будет.

— Правда ли, что он собирался опротестовать это завещание через суд? — прибегаю я ко лжи.

Паскару лишь снисходительно усмехается:

— Ничего подобного. Мне он сказал лишь вот что: «Не думай, что тебе удастся пустить по миру художественные ценности, собранные моим отцом… Есть закон, охраняющий такие коллекции, вот почему я спокоен».

Тут-то и наступает время подвергнуть решающему испытанию искренность Виски:

— Когда вы в последний раз виделись с вашим двоюродным братом?

Он отвечает без запинки:

— В день самоубийства, у него дома… Ему было не по себе, у него начались боли из-за камней в почках, он чувствовал приближение приступа. — Тудорел вдруг замолкает, взгляд его напрягается. По-видимому, он принял какое-то решение, прежде чем продолжить рассказ: — Недели две назад он попросил меня достать ему морфий. Он испытывал страшные боли во время этих приступов, и одна мысль о том, что с ним опять может такое случиться, приводила его в ужас. Он хотел, чтобы у него был морфий про запас, на всякий случай. Он сам себе делал уколы.

— Почему? Разве он не мог вызвать «неотложку»?

— Однажды он ее вызывал… а она прибыла через четыре часа, он чуть не отдал богу душу. С тех пор он и слышать о ней не хотел.

— У него дома было все необходимое, чтобы самому сделать себе укол?

— Не знаю. Я хотел ему помочь. Я был несколько раз свидетелем того, как он мучился от боли во время приступа. Я обещал ему достать морфий — у меня есть приятельница, ассистент в онкологической клинике, Виктория Мокану. Я съездил к пей, тем более что и мне самому надо было показаться врачу…

— Вы чем-нибудь больны?

— С некоторых пор меня беспокоит печень… Я и решил убить сразу двух зайцев. Виктория Мокану устроила мне консультацию у профессора, но что касается морфия — отказалась наотрез. Потом я заехал к Кристи, чтобы сказать ему, что не сумел сдержать свое обещание.

— В каком состоянии вы его нашли?

— Хоть я и провел у Кристи больше часа, мы почти не разговаривали. Он был хмур, раздражителен, ждал приступа. Он даже не встал с постели — лежал, слушал музыку, у него были замечательные записи… Кстати, я ему и достал в свое время этот магнитофон.

Я вздрагиваю. Неважно, заметил это Паскару или нет. Он сам заговорил о магнитофоне.

— В котором часу вы ушли от него? Хотя бы приблизительно?

Он задумывается ненадолго, потом отвечает:

— Около половины пятого.

Теперь он ждет моей реакции. Но кажется, следующий мой вопрос застает его врасплох:

— Уходя, вы забрали с собой магнитофон?

— То есть как забрал? Он ведь принадлежал не мне. Когда я уходил, Кристи продолжал слушать музыку… я даже отметил про себя, какая это печальная, грустная музыка…

— Магнитофон исчез.

Эта новость ставит его в тупик.

— Невероятно! — восклицает он. — Ведь я же видел его собственными глазами на ковре у постели… Я даже удивился: к магнитофону почему-то был подключен микрофон…

«Если я поверю ему, — говорю я себе, — я должен предположить, что убийца и похититель магнитофона — одно и то же лицо… то есть Лукреция Будеску».

Я снова задаю вопрос:

— Кстати, о морфии… В конце концов ему все же удалось его достать?

— Нет… во всяком случае, так он мне сказал.

— Вы еще пытались у кого-нибудь, кроме Виктории Мокану, достать морфий?

— У Петронелы. Я встретил ее совершенно случайно на бульваре Шестого марта напротив кафе «Чирешика». Она спросила, не знаю ли я, как поживает Кристи, я рассказал ей, в каком состоянии он находится, и заодно попросил ее достать морфий. Но и она даже слышать об этом не хотела.

— Но при желании она могла бы это сделать?

— Полагаю, что могла бы. У нее сейчас как раз практика в онкологии, а это по нынешним временам единственное место, где можно достать морфий — из-под полы, естественно.

Я могу быть удовлетворен итогом беседы с Тудорелом Паскару, известным также под кличкой Виски. Его искренность мне показалась убедительной, и я в достаточной степени уяснил себе природу отношений между студентом Кристианом Лукачем и его учителем. Молодой бездельник, сидящий передо мной, наследник старика Лукача, совершенно убежден, что именно эти-то отношения п заставили Кристиана Лукача сунуть голову в петлю. Интересно, если бы он знал, что его двоюродный брат не покончил с собой, а был убит, как бы он себя повел?.. Жаль, что я не вправо даже проговориться ему об этом: мне пока не хватает доказательств.

Что ж, можно считать беседу законченной. Я извиняюсь за причиненное ему беспокойство, и он уходит, столь же непринужденный и спокойный, как и пришел.

— Ну и подонок! — восклицает с омерзением Поварэ.

— Подонок, родившийся в сорочке, — уточняю я.

— А тебе не приходило в голову, что он-то и мог быть убийцей?

Я отвечаю не сразу. Поднимаюсь со стула, закуриваю, разминаю ноги. Потом подхожу к Поварэ и заявляю ему со всей определенностью:

— Нет, не приходило. И не придет. Пока я не съезжу в психиатрическую больницу и не ознакомлюсь с историей болезни Лукреции Будеску, а также пока я не возьму у нее отпечатки пальцев, я не стану настаивать ни на одной из возможных версий. Хватит с меня версий! Ясно?

Но Поварэ и не собирается спорить со мной, он только позволяет себе заметить, что не мешало бы мне позвонить Лили. Я направляюсь к телефону, поднимаю трубку, но набираю совершенно другой номер:

— Гараж? У телефона капитан Роман. Вышлите машину к центральному подъезду. Я уже спускаюсь!

15

В больнице меня провели в кабинет доктора Титуса Спиридона и попросили подождать: доктор на утреннем обходе, который должен закончиться с минуты на минуту.

Эта небольшая пауза пришлась мне очень кстати — кресло глубокое, удобное, в нем волей-неволей приходишь в себя, сосредоточиваешься, вокруг полнейшая тишина, можно без помех и не торопясь обдумать все детали убийства или самоубийства Кристиана Лукача. С наибольшей достоверностью выделяются при всей своей противоречивости две стороны этого дела, достаточно, впрочем, неясного в целом. Первая — отношения между студентом и его учителем, — имеет прежде всего сугубо нравственный, этический характер. Если факты, которые сообщил следствию Тудорел Паскару, после тщательнейшей проверки подтвердятся, о них следует тут же поставить в известность соответствующие организации, прессу, ну и так далее. Размышляя теперь в тишине об этой стороне дела, я подумал, что все сказанное мне двоюродным братом жертвы как бы таит в себе некий намек: «Вот вы меня обвиняете, что я такой-сякой, родимое пятно проклятого прошлого, паразит на здоровом теле общества… что ж, я такой, какой я есть, не лучше и не хуже. Но я и не претендую на особое положение в этом обществе в отличие от одного из виднейших его членов — знаменитого художника Валериана Братеша».

«Н-да… мы еще поглядим, у кого из вас больше — у тебя или же у Братеша — рыльце в пуху, — отвечаю я ему мысленно, — он-то хоть не осмелился говорить со мной напрямик об интимной подоплеке жизни своего студента, ну и заодно о своей, само собою!»

Вторая сторона этого дела относится к собственно преступлению, жертвой которого стал Кристиан Лукач, и уж у нее-то характер сугубо уголовный. С этой точки зрения более всех меня интересует Лукреция Будеску. Исходя из всего, что уже известно следствию, Григораш предполагает, что тут действовал «преступник неопытный, но изобретательный». Лукреция Будеску более всех других подпадает под эту формулировку. Человек с нарушенной психикой иногда может доставить куда больше хлопот, чем тот, у кого опа в полном порядке. Особенно в случае, когда душевнобольной действует до определенного предела в полном соответствии с нормальной логикой. В подобных казусах отклонение от нормы проявляется лишь в маргинальных, чрезвычайных обстоятельствах, приводящих, как правило, к неизбежным трагическим последствиям.