Тени в холодных ивах - Анна Васильевна Дубчак Страница 36

– Я здесь, Илья, – слезы текли по моим щекам. Как же я была рада за него! – Здесь.

– Я хотел бы встретиться с тобой. Немедленно. Ты занята?

Я хотела ему ответить, что стою в гостинице и собираюсь снять номер, но, боюсь, это напрягло бы его. Хотя…

– Катя, ты чего молчишь?

– Илья, у меня проблемы. И мне не с кем поделиться, поговорить… Я запуталась, не знаю уже, кому верить, а кому нет!

– Мне! Мне надо верить! Где ты, я еду к тебе!

– Я в гостинице «Москва»… – Я разрыдалась, что случалось теперь со мной нередко.

19

Обыск в квартире Мезенцева подтвердил слова соседки Полянкиной о том, что в жизни этого тихого и скромного на вид преподавателя биологии была любовь, а потом и великая трагедия. Девушка, которую он любил, Полина Мареева, действительно покончила жизнь самоубийством, выбросившись с одиннадцатого этажа из окна своей квартиры.

– Прошло всего полгода, а он начал уже приударять за Фионовой, – сказала Рожкова, когда они вернулись в машину. – Да, жаль, что ноутбук не открыли…

– Это тебе не телефон Фионовой! – улыбнулся Сергей, вспоминая, как они оба обрадовались, когда выяснилось, что с телефона погибшей снята блокировка. – Но ничего, сейчас наш спец Гриша все вскроет, расскажет нам, чем жил и интересовался Мезенцев.

И без всякого перехода:

– Рожкова, что ты делаешь сегодня вечером?

– Думаю, что буду очень занята, – ответила она серьезно.

– Да? Интересно, чем же?

– Найду чем. Вы, мужчины, существа инопланетные. И мы, женщины, вас никогда не поймем и не простим.

– В смысле? Ты о чем, Рожкова?

– Вот случись что со мной, авария к примеру, ты бросишь меня, оставишь инвалидом. А если умру, через пару месяцев уже найдешь себе другую. И тогда, спрашивается, какой смысл во всех этих отношениях, когда они недолговечны? Когда нет настоящей любви?

– Ну ты загнула! С тобой все в порядке, Люся? Надо же, как тебя вскипятила история Мезенцева. А что, если…

Он вдруг резко затормозил, прижался к обочине и встал. Развернулся к Рожковой.

И она, такая умница с золотыми мозгами, вдруг поняла, что он собирается ей сказать, словно бы его мысли перетекли в ее голову!

– Фионова была женщиной склочной, а еще она изводила свою сестру… – медленно начала Рожкова, глядя Сергею прямо в глаза. – Надо проверить, в каких отношениях были Фионова и Мареева.

– Ты – гений. Впрочем, как и я. – Сергей, резко подавшись к Рожковой, поцеловал ее в губы. Получилось, что он ее почти ударил своими губами. Она невольно вскрикнула от боли, на глазах ее блеснули слезы, но видно было, что она счастлива.

– В школу? – спросила она, облизывая больную губу.

– В школу, – ответил он, и машина сорвалась с места.

Директора школы, Анну Георгиевну, они не нашли. Пытались поговорить с преподавателем химии, Семеновой. Но та, услышав только фамилию Мареевой, замахала руками:

– Нет-нет, я ничего не знаю. И вообще, у меня урок.

– Да постойте вы! – окликнула ее Рожкова и даже поймала за руку.

– Что вы себе позволяете? – возмутилась та, высокая и худая как жердь женщина в бесформенном сером платье. Толстый слой крем-пудры не скрывал ее рябое лицо, а черные нарисованные брови только придавали ее лицу гротескность и делали его похожим на маску клоунессы.

– Да вы поймите, это очень важно! – не сдавалась Люся.

– Она покончила с собой, вы же и сами это знаете, иначе не задавали бы вопросов, – она была явно раздосадована. – Ну что вам рассказать? Ладно, пойдемте ко мне в лаборантскую.

В маленькой комнатке, полки которой были уставлены колбами и пробирками, она, сложив руки на груди, приготовилась к разговору.

– Спрашивайте. Что вас интересует конкретно?

– Какой была Полина Мареева? Что вы можете о ней рассказать?

– Полина Никитична была талантливым преподавателем, и то, как она проводила занятия… Высший пилотаж! Она была преподавателем от бога, хорошим педагогом. А уж как материал свой знала! Представляете, она вечерами собирала ребят на факультатив по истории, чтобы показывать им фильмы по той теме, которую они проходили. А несколько раз разные классы возила, вы только представьте себе, в Москву, водила на экскурсию в Исторический музей! А ведь все это надо было еще организовать, найти спонсоров, чтобы дали денег на поездку. Это и билеты, и питание, и проживание. Проторила дорожку к какому-то депутату, тоже молодому и перспективному, фамилию уже не помню, кажется Кузнецов, и вот он помогал ей. Дети после этих поездок становились неузнаваемыми! Увлеклись историей, познакомились с директором местного краеведческого музея, ходили туда толпами! Большое внимание, по мнению Мареевой, важно было уделять теме Великой Отечественной войны, она считала, что дети должны знать всю правду. Она много рассказывала им о наших военачальниках, о битвах, о Гитлере… Она так много знала!

– Почему она решила уйти из жизни? – спросила Рожкова.

– Знаете, вы никому не верьте, что у нее с мозгами было не в порядке. Все это глупости! Она была большой умницей! Тут дело в другом.

– Личная жизнь?

– Вот о личной ее жизни мы ничего и не знаем. Кто-то сказал, что видел ее вместе с нашим Мезенцевым, но я ничего такого не замечала. Во всяком случае, здесь, в школе, они вели себя просто как коллеги. Она вообще была человеком в высшей степени скромным, и даже когда получала грамоты Министерства образования, а потом вообще стала учителем года два раза подряд, то нисколько не загордилась, оставалась такой же тихой и скромной и даже как бы стеснялась этого. Когда выходила получать грамоты и награды, краснела как рак.

– Думаете, ее убили?

– Ну нет! Что вы! Не думаю. Но в то же самое время не верю, чтобы она сама, добровольно, выбросилась из окна! В это невозможно поверить! С чего бы это?

– Может, она мыла окно и сорвалась? – предположил Сергей.

– В марте-то? Не рановато?

– Может, ее кто довел до самоубийства? – спросила Рожкова прямо в лоб. – Может, у нее был конфликт с кем-то из коллег?

– Не то чтобы конфликт, нет… Покусывала ее наша Фионова, конечно. Но она всех покусывала, пощипывала. Нехорошо так, конечно, говорить о покойницах, но женщина была непростая, вечно всех задирала. И знаете, что самое интересное? Вот обидит кого-нибудь, при всех, причем доведет до слез, а потом при всех и извинится. Мало того, потом эту свою жертву…

– Как вы сказали, жертву? – переспросил Родионов.