Владимир Колычев - Смертельные чары Страница 37

– А ведь они подруги, – вслух продолжил свою мысль Федор.

– Кто подруги? – спросила Валентина.

– А я что-то сказал? – спохватился он.

– Ну, да, что-то про подруг…

– Ну, Катерина с Молодовой – подруги… Но Молодова сейчас у матери… А если нет?

– Что нет?

– Мать у Молодовой здесь, в Замятске, живет. Тамара сегодня мужа хоронила, а вчера у нее ночевала. Она мне так сказала. А как на самом деле…

– А как могло быть на самом деле? – затаив дыхание, спросила Валентина.

– Ну, может, она не у матери ночевала.

– А где?

– Может, у любовника?

– У какого любовника? Кто тебе сказал, что у нее любовник есть?

– Голикова сказала. И этот любовник из наших, из местных. Из нашей деревни. А может, из совхозного поселка. Для Голиковой все едино, что деревня, что поселок… С кем-то из наших она блудует… У Голиковой, например, любовь в лесхозе живет… А у тебя где?

– Это ты о чем? – насторожилась Валентина.

– Ну, ты же из элитного поселка. А у вас мода там на любовников.

– Эта мода не для меня.

– А вдруг?

– А бывший муж может быть любовником?

– Нет, – отрезал он и добавил: – Если серьезно, то надо бы узнать, где ночевала сегодня Молодова. Может, здесь у нее свито какое-то гадючье гнездо. Оно же – «черная дыра».

– А как ты узнаешь?

– К матери ее надо ехать.

– А мать где живет?

– Без понятия. Завтра можно будет архивы поднять, узнать, в какой школе она училась…

– Ты знаешь ее девичью фамилию?

– Нет.

– Как же ты узнаешь?

– Можно через паспортный стол…

– А если через Дыбину?

– Через Дыбину?.. Постой-ка, она же с Катериной в училище училась.

– В колледже, – с легкой насмешкой поправила Федора Валентина. – И училась она с ней, и дружила. И про Тамару могла знать, если Катерина с ней училась…

– Ну, поехали к ней.

– А за домом следить?

– Бесполезно, – неуверенно проговорил Федор.

– Ну, мало ли… Я позвоню Ритке…

Но сначала Валентина позвонила другой своей знакомой, у которой и узнала телефон Дыбиной. Связалась с ней, извинилась за ночной звонок, завела разговор про Катерину, спросила про Тамару.

– Напротив колледжа дом, – сказала она, отключив мобильник. – По улице Герцена. Ритка говорит, что прямо напротив ворот. Зеленый дом с шиферной крышей. Кстати, Рыхлина ее фамилия. Если это та Тамара…

– А что, была другая Тамара?

– Да вроде бы нет…

Где находился сельскохозяйственный колледж, Старостин знал. И подъехал к нему со стороны улицы Герцена, и домик нашел, который стоял через дорогу как раз напротив ворот. Освещение во дворе слабое – тусклая лампочка под крылечным козырьком, и не понять, какого цвета строение. В темноте все кошки серы.

Свет горел еще и в окне, но что за ним – не видно.

– Ну, что, я пойду? – сказала Валентина, взявшись за ручку дверцы.

– Может, я?

– И что ты скажешь? Здравствуйте, я ваша тетя?

– Дядя.

– Такого дядю в час ночи только поганой метлой.

– А тетю?

– А у тети повод есть. У меня, между прочим, тоже мужа убили. И он, между прочим, тоже до сих пор в морге.

– Подруга по несчастью?

– Вот именно. Меня поймут, а тебя вряд ли…

За воротами дома залаяла собака, когда Валентина подошла к ним. На лай вышла хозяйка, и Валентина о чем-то долго с ней разговаривала. Наконец, помахав женщине рукой, она вернулась в машину и, закрывая за собой дверь, сказала:

– Нет здесь никакой Тамары.

– И не было?

– Ну, почему же, сегодня была.

– И где она сейчас?

– Дом у нее здесь.

– Где здесь?

– В Замятске… Она этот дом для матери строила, а мать не захотела. Сначала хотела, а потом отказалась…

– И где дом?

– А там, в конце улицы… – Валентина махнула рукой в сторону от центра города. – На самой на окраине. Последний дом, не ошибешься.

– Справа последний или слева?

– Слева.

– Ну, посмотрим…

Но с ходу проехать в конец улицы не удалось. Через пару кварталов дорогу перегородила свежевырытая траншея. Путь объезда, разумеется, указан не был, а навигатор завел Валентину в тупик. Пришлось возвращаться обратно и сворачивать с ближайшего перекрестка не вправо, а влево. На этот раз в тупик они не попали, благополучно объехали траншею и в конце концов добрались до последнего дома на улице Герцена.

Дом двухэтажный, но не очень большой, не сравнить с коттеджем Молодовых. Обычная прямоугольная коробка из красного кирпича под металлочерепицей. Забор высокий, возможно, собака за ним. Свет в окнах не горит, и фонаря во дворе нет. И улица в этом месте не освещена. Да и улицы как таковой нет. Грязь подсохшая под колесами вместо дороги. Но перед воротами асфальтом выстелено, и туи перед забором посажены. Двор, наверное, тоже облагорожен.

– Нет никого, – покачал головой Федор. – Окна темные.

– И у нас в машине окна темные, – пошутила Валентина, – это же не значит, что нас здесь нет.

– Ну, да, может, спит, – кивнул он и, неожиданно приняв решение, вышел из машины. – Я сейчас, – бросил он на ходу, идя к воротам.

– Может, просто спит, может, со смыслом.

Осторожно приблизившись к забору, Федор нашел щель и тут же увидел несущегося на него большого пса. Собака не гавкала, она утробно рычала – верный признак того, что не напугать врага она собирается, а напасть, чтобы зубами вцепиться ему в глотку.

Сначала он инстинктивно шарахнулся назад и только потом до него дошло, что забор – надежная преграда для пса. Но развить эту мысль Федор не успел. Что-то тяжелое вдруг обрушилось на голову, и его закрутило в звенящую пустоту.

Нет, он не потерял сознание. Он даже куда-то побежал, ничего не соображая, только ощущая, как ноги куда-то несут онемевшее тело…

Глава 25

Эта косая улыбка не сулила ничего хорошего.

– Что-то ты путаешь, Старостин. Никто не подъезжал к Рыхлиной, никто не спрашивал у нее про дочь, – с ухмылкой сказал Прямыхов.

– Ну, как же, мы с Валентиной у нее были.

Федор почувствовал, как у него закружилась и разболелась до треска в костях черепа голова.

Он смутно помнил, как убегал от обрушившейся на него опасности. Надо было Валентину спасать, но он тогда совершенно ничего не соображал. Сознание вырубилось, включились рефлексы. Тупые животные рефлексы. Он бежал, потом упал на дороге, отключился, а кто-то его подобрал и отвез в больницу.

Там, возле дома Молодовой, кто-то с силой опустил ему на голову что-то тяжелое и прочное, но череп выдержал удар – обошлось без проломов и трещин. Правда, внутренняя гематома все-таки образовалась, поэтому он два дня уже в больнице. Боль вроде проходить стала, и головокружение уже не донимало, как прежде. Но вот появился Прямыхов, и голова снова трещит по швам…

Федор уже давал показания, объяснил, чем и с кем занимался перед тем, как получить по голове. Следователь взялся за дело, но вдруг выяснилось, что никакой Валентины не было.

– Не знаю, Рыхлина говорит, что не было ничего такого…

– Но я же с Валентиной уезжал из Подречной. Вечером выезжал, есть свидетели. Мы в Замятск поехали, за Яремчуком следить.

– Есть такой, – ехидно усмехнулся Прямыхов. – Яремчук Василий Алексеевич. Он на тебя заявление в прокуратуру написал. Сказал, что ты к нему в дом ворвался, ограбить его хотел. Телефон у него пытался отобрать. Это было, с этим я поспорить не могу.

– Не хотел я его грабить. И телефон отбирать не собирался. Просто хотел в память заглянуть…

– Ты в свою память, Старостин, загляни. Вспомни, что со своей бывшей женой сотворил? Что ты с ней по пути в Замятск сотворил…

– А почему по пути в Замятск? Почему не в самом Замятске? – назло начальнику съехидничал Федор.

Но тот даже глазом не моргнул.

– А то, что машину на пути в Замятск нашли, в двух километрах она стояла.

– Какую машину?

– «Хонду» нашли, зарегистрированную на Шадрину Валентину Сергеевну. А вот самой Валентины Сергеевны в машине не было. Нашли только кровь на сиденье. Точнее, на спинке сиденья. Как будто ее в шею заточкой ударили…

– Кто ударил? – Старостин крепко сжал кулаки, пытаясь сдержать себя, но из-за напряжения в мышцах головная боль только усилилась.

Увы, но сослаться на головную боль, чтобы выставить Прямыхова за дверь, он не мог. Как бы ни тяжела была предложенная тема, он не мог от нее увильнуть. Это была чаша, которую предстоит испить до конца.

– Вот и я сам думаю кто, – с кривой насмешкой смотрел на него Прямыхов.

Вне всякого сомнения, для себя он уже все решил. Осталось только принудить к согласию Федора.

– А труп есть?

– На этот раз убийца оказался умнее. Он спрятал труп. Но ничего, мы обязательно его найдем.

– На моей одежде кровь была?

– Была.

– Это моя кровь.

– Да, и твоя кровь тоже…

Старостин закрыл глаза, приложив к вискам пальцы. Головная боль унималась, но при этом она не заглушала мысли. Да и не могла заглушить, поскольку в такой ситуации, как сейчас, мыслительный процесс не мог быть слабым по определению. На кону стояла его судьба.