Чингиз Абдуллаев - Разорванный август Страница 37

– Его готовили в качестве компромисса для руководителей республик, – напомнил Бакланов, – но, очевидно, компромисс зашел слишком далеко.

– Мы разрушим государство, – упрямо повторил Павлов. – Необходимо приостановить договор и немедленно ввести чрезвычайное положение.

– Нужно согласие президента, – сказал Бакланов.

– Правильно, – согласился Язов. – Надо позвонить Михаилу Сергеевичу.

– Такие вопросы нельзя обсуждать по телефону, – возразил Шенин. – Я думаю, что будет правильно, если завтра к нему полетят несколько человек, которые попытаются объяснить ситуацию.

– Кто полетит? – спросил Язов.

– Я готов лететь, если нужно, – ответил Шенин. – Мы посоветовались и решили, что со мной должен полететь Болдин. Как руководитель администрации президента и самый близкий ему человек. Но все документы по введению чрезвычайного положения уже давно готовы в администрации президента.

– Чрезвычайное экономическое положение невозможно просто так ввести, – сказал Крючков, – его опять никто не будет выполнять. Республики начнут саботировать ваши решения, и вы снова ничего не сможете сделать. Речь должна идти только о введении чрезвычайного положения по всей стране. Не экономического, а политического.

– То есть военного, – уточнил Шенин.

– Да, – ответил Крючков, – если хотите.

– Согласен, – быстро сказал Павлов, – если речь идет о спасении нашего государства. Иного пути я просто не вижу.

– Согласен, – кивнул Бакланов, – так будет правильно. Мы готовили документы с учетом именно этого фактора. Не просто экономическое, а вообще чрезвычайное положение, чтобы остановить все конфликты, прекратить кровопролитие, утвердить верховенство советских законов над всеми остальными. И навести порядок в стране.

– Согласен, – сказал Шенин. – Его нужно было вводить еще в прошлом году, мы бы тогда избежали стольких потерь.

Все посмотрели на Язова. Он смутился и пробормотал:

– Я не знаю, мы военные люди, и нам нужен конкретный приказ. Если будет такое решение, мы готовы его выполнять.

– Тогда, может, вам отправиться вместе с нами к Михаилу Сергеевичу? – предложил Шенин.

Язов угрюмо пожал плечами. Он не знал, как ему реагировать, и не хотел лететь к Горбачеву. Он все еще помнил, как за несколько минут сняли с должности министра обороны маршала Соколова, когда над Красной площадью появился самолетик Руста.

– Пусть поедет Ахромеев или Варенников, – неожиданно предложил Бакланов, видя некоторое замешательство министра обороны, – чтобы не беспокоить Дмитрия Тимофеевича. Раз мы решили, что нужно привлекать армию к этому процессу. Я сам тоже полечу.

– Тогда лучше Варенников, – поддержал его Крючков, – он умеет говорить с Михаилом Сергеевичем. И он – член Центрального комитета.

Все согласно закивали. Решение было принято.

– Как только Михаил Сергеевич подпишет все документы, мы можем объявить о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению, – сказал Бакланов. – И учтите, что нам нужно обязательно вызвать в Москву Бориса Карловича Пуго. В его ведомстве служат почти полтора миллиона вооруженных людей.

– Обязательно, – согласился Крючков. – Я его найду, а вы поговорите с Янаевым. Нужно создать временный комитет под его руководством, пока мы будем решать оперативные вопросы.

– Правильно, – высказался Язов. Ему было так гораздо удобнее. В конце концов, пусть действительно летит Варенников. А он останется в Москве и будет ждать указаний президента страны. Или вице-президента.

– Нужно еще раз объяснить ситуацию Михаилу Сергеевичу, – подчеркнул Бакланов, – подробно рассказать о заседании Секретариата ЦК КПСС, о сегодняшнем заседании Президиума Кабинета министров. Если нет другого выхода, нужно вводить чрезвычайное положение на всей территории страны. Я думаю, что он тоже понимает безальтернативность такого варианта.

– Когда вы сможете отдать приказ? – жестко спросил Крючков у Язова. – Сколько вам нужно времени, чтобы подготовиться?

– Мы военные люди, – ответил Язов, – нам достаточно только приказа. Утром я соберу командующих.

На этом совещание закончилось. Крючков приехал к себе на работу. На столе лежали материалы аналитиков, подготовленные специально для председателя КГБ. Он знал эти материалы почти наизусть. Здесь предусматривались два варианта развития событий. В случае массового неповиновения чрезвычайному положению, введенному в стране, мог произойти резкий крен вправо. При этом указывалось, что могут начаться акции против коммунистов и им сочувствующих, распад страны и признание независимости прибалтийских республик. В случае успешного введения чрезвычайного положения в срок от двух недель до двух месяцев мог произойти существенный поворот влево. В этом случае со своего поста будет смещен не только президент СССР, но и все, кто проводил перестройку в последние пять-шесть лет. Крючкову больше нравился второй вариант, поэтому он попросил подготовить еще одну аналитическую справку о возможном сопротивлении чрезвычайному положению. Аналитики КГБ указали, что в прибалтийских республиках и в Грузии возможна резко отрицательная реакция на подобные акты, однако никаких военных столкновений и массового неповиновения быть не могло. Прибалтийские республики с их территориальными органами правопорядка не смогут противостоять мощи Советской армии, организованным частям КГБ и МВД СССР.

В этом было главное отличие Советского Союза от Югославии. Несмотря на то что в вооруженных силах Югославии было подавляющее количество сербских военачальников, сама армия состояла пропорционально из представителей всех республик, тогда как в Советском Союзе основной костяк многомиллионной армии составляли представители России.

Однако, анализируя ситуацию, эксперты КГБ обратили особое внимание на российское руководство, которое ни при каких обстоятельствах не признает введения чрезвычайного положения. При этом особо отмечалось, что обстановка в Москве может быть достаточно напряженной, и в городе возможны митинги и акции неповиновения против введения чрезвычайного положения.

Крючков убрал эту аналитическую записку и поднял другие листы. Это был список из семидесяти лиц, подлежащих немедленной изоляции. Члены российского руководства, бывшие члены Политбюро Шеварднадзе и Яковлев, наиболее активные депутаты и политики, поддерживающие Ельцина. Крючков передал этот список своему заместителю генералу Лебедеву, чтобы тот поручил начальнику пятого управления по защите конституционного строя генералу Воротникову осуществить задержание этих людей.

Сейчас, сидя перед этим списком, он в который раз спрашивал себя, правильно ли они поступают. Крючков был не просто председателем КГБ СССР, он прошел большую жизненную школу, работал на дипломатической службе, в партийных органах, более десяти лет возглавлял советскую разведку. Конечно, он человек старой школы, не понимал и не принимал всего того, что происходило с его страной в последние годы. К тому же он был самым информированным человеком в стране и прекрасно знал, что любые выпады против существующего строя или партии так или иначе бьют по всему государству. При этом подобные удары расчетливо и цинично поддерживались западными «партнерами», которые на словах выступали за демократизацию советского общества, а на самом деле видели в СССР прежде всего геополитического противника.

Но он не мог знать, что уже через несколько лет наиболее видные советские диссиденты Зиновьев и Максимов неожиданно поймут истину, о которой он думал еще в девяносто первом году. «Метили в коммунизм, а попали в Россию», – скажет один из них. Другой советский диссидент – Солженицын – откажется от ордена, пожалованного ему Ельциным, справедливо указывая на неправедность существующего строя, его антинародную сущность. Они неожиданно начнут понимать, что разрушение их государства было единственной и главной целью западных стран, так охотно поддерживающих диссидентов и борцов за права человека в СССР. Советский Союз и его союзники должны были исчезнуть с политической карты мира, чтобы в нем могла быть провозглашена диктатура Запада.

А сегодня Крючкову предстояло принять самое важное в своей жизни решение. Он искренне считал, что спасает свою страну от развала, помогает ей остаться единым государством, избежать раскола и распада. По-другому человек с такой биографией и таким жизненным опытом просто не мог поступить. Но были и другие обстоятельства, о которых он тоже помнил. Крючков родился в двадцать четвертом году, и вся его молодость пришлась на сталинские годы. Ему было тридцать два, когда состоялся знаменитый двадцатый съезд партии, где Хрущев выступил со своим докладом. Конечно, доклад потряс мировое сообщество, в том числе и самого Крючкова.