Сергей Асанов - Тринадцать Страница 37

— Ааа, чччерт!!!

Он со стоном грохнулся обратно. Немного не рассчитал, переусердствовал, вот с непривычки и прихватило мышцы. Сейчас он попробует еще раз, уже более аккуратно. Только немного отдохнет, переведет дух.

Через минуту он повторил попытку, и на этот раз получилось гораздо лучше. Он выпрямился, потянул руки в стороны. Приподнял одну ногу, согнув ее в колене, потом вторую. Внутри что-то негромко хрустнуло, но суставы в целом работали нормально. Все до сих пор функционирует — это главное! По крайней мере на один вечер его хватит.

Он проковылял в спальню, слегка припадая на правую ногу и держась рукой за спину, по ходу отмечая, что скорость передвижения у него тоже вполне приемлемая для решения каких-то несложных задач. Например, вот этой.

Он присел на одно колено возле кровати, слегка приподнял матрас, засунул под него руку по локоть. О, как давно он не прикасался к этой штуке. Она все такая же холодная, хотя, бывает, и согревает сердце, особенно в мрачные и темные дни. Когда-то они с ней вместе зажигали — ох как зажигали…

Он вытащил сверток из толстого и бесцветного платка, развернул его. На ладонь лег старый добрый «макаров» 1949 года, один из самых первых экземпляров, собранный в Ижевске еще до того, как модель в массовом порядке поступила на вооружение Советской Армии и органов внутренних дел. Подарок от командования за успехи в этом самом… в общем, хрен с ними, с успехами, но пушка толковая и до сих пор способная поражать живую силу противника. И полная обойма внутри!

Ковырзин проверил предохранитель, сунул пистолет в карман халата, поднялся. Почему-то представилась картинка, будто он надевает пиджак (а еще лучше — военный китель!) со всеми своими государственными наградами, причесывается, нацепляет фуражку… и пускает пулю в лоб.

Он рассмеялся. Если бы его кто-нибудь слышал, наверняка бы испугался, потому что вместо смеха получился скрип старого кресла-качалки. Хорошо, что его никто не слышит.

Ковырзин снова переместился в кухню — теперь уже на своих двоих и гораздо увереннее, чем пять минут назад. Подошел к окну и посмотрел в подзорную трубу.

Во двор торжественно въехал красный автомобиль — элегантная сверкающая «хонда». Она настолько ярко выглядела в этом вечернем пейзаже, что Миша не мог ее не отметить.

— Забавно, — сказал он.

Тещина наливка расслабила, размягчила мозги и добавила чуть-чуть пофигизма. Если сделать еще один глоток, а потом еще один, то можно будет плюнуть, развернуться и уйти к Ленке Хохловой. «Может, стоит попробовать, старик?»

— Вам знакома эта тачка?

Владимир Петрович покачал головой.

— То есть это вряд ли кто-то из ваших соседей?

— Миш, — вздохнул Владимир Петрович, — ты слишком хорошо о нас думаешь. Мы здесь ни черта не знаем друге о друге. Я могу похвастаться только тремя-четырьмя знакомыми соседями, да и те уже не все в наличии. Откуда мне знать, чья это тачка!

Миша вынужден был согласиться. Он, видимо, в свое время посмотрел слишком много милых советских мелодрам, в которых сытые и довольные граждане после строительства социализма вечерком дружно оттягивались во дворе, играли в домино и забивали козла, и любая бабка, сидящая на скамейке у подъезда, могла заложить ментам кучу соседей и ни разу не ошибиться в подробностях.

Тем временем из красной «хонды» вышла элегантная дама в темном коротком пальто, в шляпке и с черной сумочкой на руке. Она элегантно захлопнула дверцу машины, элегантно поставила ее на сигнализацию и направилась к дверям второго подъезда.

Миша на мгновение застыл. Что-то знакомое показалось ему в этой картине. Дама, дама, элегантная дама…

— Владимир Петрович, кажется, нам пора действовать. Либо сейчас прольется чья-то кровь, либо я ничего не понимаю в черной магии…

Владимир Петрович как раз собирался глотнуть из фляги, поэтому едва не захлебнулся.

— Миш, ты гонишь?

— Нет. Готовьтесь. Хотя… подождите…

Элегантная дама не успела войти в подъезд. Дверь открылась, и к ней навстречу вышел молодой человек в черной куртке, надетой на белую рубашку. Тот самый парень…

Все, картина приобрела законченный вид. Теперь уже Миша не сомневался. Кроме того, у него внезапно дико зачесался левый висок, и чертова тошнота вернулась!

— Я пошел… — с трудом выдавил он. — Не знаю, что там происходит, но мне лучше быть там. Прикройте с тыла.

И он медленно двинулся вперед.

А Владимир Петрович на всякий случай присосался к фляжке.

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна, — улыбнулся Константин. — Ничего, если мы с вами поговорим в подъезде?

Она пожала плечами:

— Как вам будет угодно.

— И не в нашем, а в соседнем. А?

Тут она замешкалась. Вроде бы ничего странного в его поведении не просматривалось, но эти загадочные перемещения по дому… зачем такие сложности?

— Может, нам поступить проще и присесть во дворе на лавочке? — предложила она.

— Нет, лучше спрятаться от посторонних глаз. Знаете, про меня здесь и так все говорят, что я псих. Не хочу лишних разговоров.

— Ну, смотрите…

В подъезде ей в целом понравилось. Сухо, тепло, даже немного уютно. Мусора нет, и запахов, которые могли бы источать незакрытые люки мусоропровода, тоже не ощущается. В таких подъездах зимой прячутся влюбленные парочки, любители пива и наркоманы, и местных жителей не спасают ни замки, ни домофоны, ни бдительные бабушки.

Татьяна Николаевна поднялась по лестнице на площадку первого этажа, обернулась и вопросительно посмотрела на своего провожатого. Только сейчас она заметила, что куртка его неестественно топорщится на животе и поясе. Хотя, может, ей так кажется из-за своеобразного освещения.

— Ну, что дальше, Костя? Что за новые странности?

Он молча поднялся следом, подошел к лифту, нажал на кнопку вызова.

Отвечать на вопрос мальчик явно не торопился. И вот тут Татьяна Николаевна поняла, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.

Черт возьми, а ведь она чувствовала! Она же прекрасно помнила его глаза во время того последнего сеанса, а его мерзкий голос до сих пор звенел у нее в ушах. И как она позволила себя уговорить?! Ведь она тогда решила, что парень кончит плохо и что обязательно потащит за собой еще кого-нибудь. Константин Самохвалов относился к тому типу молодых людей, которые никогда не расстанутся со своим грузом, несмотря на все попытки соответствующих специалистов. Это нравственный рак, неизлечимая травма, полученная во время взросления. Таких нужно сразу помещать в какой-нибудь хоспис, из которого есть только один выход — в печь!

Почему она позволила себя уговорить?!

Дерьмовый она психолог! Если выживет — выбросит диплом к чертовой матери!

— Что мы делаем в этом подъезде? — стараясь не сорваться, спросила она.

— Потому что в том подъезде живет моя мама. Она, конечно, дура, но я не хочу ее убивать. Пусть живет и вспоминает сынишку…

Приехал лифт. Открылась дверь. Костя схватил женщину за грудь и втолкнул в кабину.

— Давай-ка прокатимся…

…А потом произошло нечто совсем неожиданное. Настолько неожиданное, что Михаил, не дойдя до дверей подъезда всего пары десятков шагов, остановился, как после угрозы часового стрелять на поражение. Он даже обернулся назад, обменялся удивленным взглядом с Владимиром Петровичем. Тот был поражен не меньше.

С двух сторон во двор с ревом вкатывались машины чрезвычайных служб. Миша успел зафиксировать две белые «десятки» с сигнализацией на крыше, следом за ними — навороченный микроавтобус «скорой помощи» и такой же автобус с надписью «МЧС» на борту. С другой стороны неслись легковые иномарки с голубыми вертушками, а с улицы в квартал сворачивала пожарная машина.

У Михаила отвисла челюсть. Кто-то его обскакал, это очевидно. Не нужно быть провидицей Вангой, чтобы понять, кто это сделал. А вот зачем? Неужели Саакян раньше его понял, что нужно делать?!

Миша так и стоял, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад. На языке и в уме вертелся один вопрос: «А я тут на кой?!»

Две машины — какие-то черные иномарки с тонированными стеклами — остановились, заблокировав дверь подъезда. Из них выскочили Люди В Черном — точнее, два парня в черных куртках и таких же брюках, похожие на агентов национальной безопасности. У одного в руках была рация, у другого — пистолет.

«Е-мое, — подумал Михаил, — Джеймс Бонд на марше».

Один из парней (если бы он был негром, то наверняка сошел бы за обаятельного ушастика Уилла Смита) сразу направился к Мише, будто только о встрече с ним и мечтал в этот чудный ноябрьский день.

— Михаил… Михаил Поречников, если не ошибаюсь! — воскликнул он, причем в голосе не было даже намека на вопросительные интонации. Миша кивнул и сразу приготовился ко второй части вопроса. И правильно, что приготовился. — Не родственник, случайно? — улыбнулся агент.