Инна Бачинская - Убийца манекенов Страница 37

Зося покачала головой – нет! И всхлипнула. Федор усадил ее на табурет, поместился рядом, протянул салфетку. Зося деликатно высморкалась. Федор дал другую. Она рассмеялась сквозь слезы.

– Выпейте! – Он протянул ей полную рюмку. – Все пройдет. Вся эта нелепая история скоро забудется. Люди совершают иногда необдуманные поступки… Все будет хорошо. Жизнь продолжается, честное слово!

Зося выпила, поставила рюмку на стол и вдруг начала громко рыдать, уронив голову на руки. На лице Федора появилось растерянное выражение.

– Зосенька, – пробормотал он, гладя ее по спине. – Зосенька, пожалуйста…

Он оглянулся в поисках своего белого плаща, достал из кармана крошечный серебряный мобильник и поспешно вышел в прихожую. Закрыл за собой дверь и набрал знакомый номер.

– Савелий! – прошипел он – Ты дома? Одевайся и дуй сюда. Запоминай адрес, это рядом с тобой. Захвати валерьянки! Побольше! – Некоторое время молча слушал, потом сказал: – Потому что ты у нас знаток прекрасного пола, вот почему! Мой житейский опыт бесполезен, нужен твой, из дамских романов. Я, например, не знаю, что делать с рыдающей барышней… После второй рюмки она плачет не переставая…

Савелий появился через пятнадцать минут, запыхавшийся, испуганный, с красными пятнами на скулах.

– Что? – выдохнул он, когда Федор открыл дверь.

– Жива пока, – ответил Алексеев шепотом, подталкивая друга в сторону кухни. – Но не поручусь… Она плачет уже полчаса. Зосенька, – он потряс ее за плечо, – это мой друг Савелий, он принес валерьянку. Или, может, лучше вина?

– Здравствуйте, Зося, – произнес Савелий севшим внезапно голосом. – Извините, что я без приглашения…

Зося даже глаз не подняла. Она сидела, закрыв лицо руками, и в позе ее было столько отчаяния, что у Зотова от жалости сжалось сердце.

– Вино будешь? – спросил Федор, придвигая Савелию табуретку. – Садись!

Он достал из серванта чистую рюмку, налил в нее до краев. Сделал бутерброд, протянул Зотову.

– Давай, Савелий, за все хорошее!

– Как ты можешь? – Тот покосился на плачущую Зосю. – Неудобно ведь…

– Зосенька, пришел мой друг Савелий. – Федор погладил девушку по голове.

– Зося, что случилось? – Зотов с состраданием смотрел на нее.

– Ничего не случилось. Мы выпили, она надела вечернее платье… то есть надела до того, как я пришел. Сидела дома одна в вечернем платье. Я же говорил тебе, она необычная, – прошептал Федор. – Что сделал бы на моем месте герой дамского романа?

– Зосенька, – начал Савелий, взглядом призывая Федора замолчать. – Поверьте мне, я понимаю… э-э-э… как вам сейчас трудно. Вы не можете простить себе своего поступка. Вы одиноки… Вам не с кем поделиться, у вас нет близкого человека…

– Возьми валерьянку! – Федор протянул ему рюмку с вином, в которое он накапал валерьянки. Резкий, пряный запах облаком поднялся к потолку. Савелий махнул рукой, чтобы Алексеев не мешал.

– А те, кто вокруг вас… э-э-э… не понимают, – продолжал он. – Мир жесток, эгоистичен… каждый… м-м-м… сам за себя. Исчезли любовь, дружба, чистота помыслов и отношений. Расцвели махровым цветом насилие, подлость… э-э-э… – Савелий запнулся и беспомощно взглянул на Федора, который наливал себе новую порцию вина. («Безработица?» – подсказал тот.) – …равнодушие, – нашелся Савелий. – Этот мир для сильных. Тонких и слабых он перемалывает в мельничных жерновах реальности.

Федор хлопнул друга по плечу в знак одобрения, восхищаясь его красноречием, опрокинул очередную рюмку, потянулся за сыром. Зося перестала всхлипывать – прислушивалась к словам Савелия.

– Человеку свойственно… э-э-э… совершать ошибки, – негромко и проникновенно говорил тот. Он даже осмелился взять безвольную Зосину руку. Держал ее, как драгоценность. – Кто без греха, бросьте, как говорится, в… нас камень.

– Не ошибается тот, кто ничего не делает, – невнятно подсказал Федор, прожевывая бутерброд.

– Вы, наверное, думаете, Зося, что ваша жизнь закончилась… что… это… вы никогда уже не будете счастливы… Но поверьте мне, немолодому уже человеку с определенным жизненным опытом… ваша жизнь только начинается, у вас все впереди… Вы не одна, с вами друзья. Вот Федор…

Тот перестал жевать и удивленно взглянул на Савелия.

– Наш Федор – замечательный человек! – Зотов приложил руки к груди. От волнения красные пятна на его скулах стали еще ярче. – Он добрый, глубоко порядочный, много читает. Он не раз был готов отдать жизнь за… – Савелий снова запнулся.

– Зосенька, давайте за дружбу. – Федор пододвинул ей рюмку с валерьянкой. – За Савелия!

– За Федора! И за вас – такую тонкую, нежную, красивую женщину и прекрасного человека! – Зотов залпом выпил вино и взял бутерброд, предложенный Федором.

Зося, шмыгая носом, потянулась за салфеткой. Промокнула глаза, деликатно высморкалась. И впервые взглянула на Савелия. Он сидел перед ней, взволнованный, разгоряченный своей речью, далеко не красавец, с добрыми голубыми глазами… совсем как у святого Георгия… только кудряшек нет, а есть глубокие залысины, прикрытые тощими пегими прядями. Перевела взгляд на Федора, темноглазого красавчика с седыми висками. В белом свитере. Жующего бутерброд. Снова посмотрела на Савелия, на лице которого читались искренность и жалость.

– Извините. – Зося вдруг поднялась и вышла из кухни.

– Куда она? – шепотом спросил Федор.

– В ванную, привести себя в порядок, – ответил Савелий.

Федор с уважением взглянул на друга:

– А почему она плачет?

– Замуж ей пора, – ответил Савелий. – Потому и плачет…

По дороге домой Федор сказал задумчиво:

– Что-то давно ничего не слышно о нашем специалисте по манекенам. И Коля молчит. Может, сходить в музей к Манохину? Вдруг идеи по-явятся…

– Знаешь, она очень одинока… – ответил невпопад Савелий.

– Кто?

– Зося!

– Зося? При чем тут Зося? – удивился Федор. – Я о манекенах.

– Я просто подумал… – смутился Савелий. – Она…

– Знаешь, я, пожалуй, опять задействую тяжелую артиллерию, – перебил его Федор.

– Артиллерию?

– Ну, если хочешь, коллективного оракула. Как они раскололи Рогова, а?

– Кто?

– Савелий, ты какой-то рассеянный сегодня! Я еще раньше это заметил. Мои студиозусы! Я предложу им написать… только надо сформулировать правильно задачу. Знаешь, Савелий, читаю их работы и диву даюсь! Фантазия у ребятишек зашкаливает!

Федор был возбужден, идея «задействовать» молодняк нравилась ему все больше. Он уже забыл про Зосю. А Савелий, наоборот, все время думал о ней… вспоминал, как она плакала и он протянул ей салфетку, она взяла… дотронулась до его руки и посмотрела ему в глаза…

– У меня уже есть кое-какие идеи! – говорил Федор, не подозревая, что приятель его не слышит. – Сделаем Коле подарок! Преподнесем на блюдечке с голубой каемочкой! Завтра же! Время не терпит. Мы не допустим нового манекенного… эксцесса!

Глава 22

Задание

– Кто спешит – не держу! – сказал Алексеев студентам своих групп, собрав их после занятий «на пару минут». Он с трудом удержался, чтобы не добавить: – Но учтите, у нас длинные руки.

По аудитории пробежал шумок, но никто и не подумал уйти. С лекций Федора не уходили. О его приколах и нестандартном мышлении ходили легенды. Молодые люди были полны любопытства: что собирался замутить Философ на этот раз?

«Прощальные письма» мгновенно стали университетской топ-новостью, а участники эксперимента – героями. И в том, что убийца наконец пойман, была исключительно заслуга Федора, давшего блестящий портрет предполагаемого преступника на основании вышеупомянутых писем.

О детективных экзерсисах преподавателя не говорил только ленивый. Общественное мнение давно пришло к выводу: если бы не Алексеев, ни одно мало-мальски серьезное дело никогда бы не было раскрыто.

Блестящий аналитик, эрудит, философ… А чувство юмора! А эксцентрика! Даже то, что он называл их «студиозусами»! А взять длинный белый плащ, фирменный знак Федора, и широкополую шляпу! Он был любимцем студентов, но спуску им не давал. Те, правда, не оставались в долгу. Они рассказывали о нем разные небылицы, сочиняли анекдоты, подражали ему, подхватывали словечки, говорили с его интонациями. Некоторые даже завели себе длинный белый плащ и широкополую шляпу.

После истории с письмами оказалось: оставшийся в стороне молодняк недоволен, что с заданием «засветилась» только одна группа, а не вся бурса. И вот теперь шанс появился у всех его учеников. Аудитория располагалась амфитеатром, студенты были видны как на ладони. Сейчас они смотрели на Федора с настороженным любопытством, и он подумал, что они похожи на птенцов. Все из себя такие крутые, оснащенные последнего слова техникой, все попробовавшие, умудренные, успевшие соскучиться, они смотрели на него во все глаза, и в глазах у них было ожидание чуда. Он с удовлетворением кивнул, поднял руку, призывая к тишине, хотя в этом не было ни малейшей необходимости – тишина стояла такая, что было слышно, как бьется в оконное стекло одуревшая от спячки, проснувшаяся не вовремя муха. В поднятой руке – жест, который страшно нравился Федору, – была значительность: не орать – призыв к порядку, не суетиться – угроза репрессий, а молча поднять руку и стоять как на арене… Колизея среди беснующейся публики в ожидании… льва. Держать паузу. Красивый скупой жест, полный достоинства. Трибун. Гладиатор. Цезарь. Любил Федор это… как бы это сказать… этот антураж, что ли. Любил, а что? У всех есть маленькие слабости. Кто без них, бросьте в него камнем.