Всеволод Данилов - Банк Страница 37

– День?.. – Наталья изумленно перевела взгляд на висящий календарь, на котором сегодняшнее число выделялось, разрисованное пастой, будто проволокой обмотанное. – Ой, Максик! Прости…

– Ничего, старик Макс привык к невниманью. Я тебя вечером в шесть часов у себя жду. И не делай такую ужасную нюню.

– Увы, не судьба. Поверь, мне правда жаль, но у меня встреча на семь назначена. Чисто деловая.

– А я с шести ждать буду. Поставлю «Абрау-Дюрсо», торт, цветы, свечу потолще зажгу…

– Не могу обещать…

– А я жду. Учти, кстати, свеча церковная, на сутки рассчитана.

И, не давая ей ответить, Максим быстро выбежал в коридор, откуда тотчас послышался его распекающий кого-то голос.

Решившись, Наталья подняла трубку.

– Алло, охрана? Я на восемнадцать тридцать заказывала три пропуска: Подлесный Вячеслав Иванович и с ним еще двое… Да. Аннулируйте, и не пропускать. Спасибо.

И решительно вышла из кабинета.

Как и всегда, все в коридоре с облупленными стенами и скрипучим полом дышало деловитостью – вокруг сновали озабоченные люди в потертых синих халатах. Она бы, пожалуй, не решилась на пари утверждать, что именно с оживленной озабоченностью обсуждают сейчас в каждой из бесчисленных курящих группок. Зато безошибочно могла определить, о чем не говорят, – о работе. Тех немногих, кто, собственно, и двигал эту пресловутую науку, в коридорах увидишь нечасто.

На лифте Наталья поднялась на десятый этаж и будто во времени переместилась, оказавшись в том коридоре, но покрытом ковром, сияющим свежестью и оптимизмом, с множеством дубовых дверей с кодовыми замками и витиеватыми вывесками. В холлах для приглашенных гостей среди кожаной мебели стояли вазоны с цветами и импортные телевизоры. В дальнем углу перед витой лесенкой наверх висела табличка – «PRIVATE», вход в Зимний сад".

– Что-то ищем? – возле Власовой возник секьюрити в сшитой по фигуре форме.

– Да, Александра Борисовича, – и, не дожидаясь реакции, толкнула знакомую дверь – финансовый директор имел запасную резиденцию на этаже арендаторов.

При виде входящей на хмуром, скрытом огромными очками узком, испещренном морщинками лице Петракова появилась радостная и вместе с тем озадаченная улыбка.

– Наташенька моя пришла! А я тут, понимаешь, последние бумаженции разбираю. Не чаял. Мы вроде договорились на семь у тебя с договорами. Или… передумала?

– Передумала. Надо поговорить, Саша.

Забелин стоял в лоджии, раздраженно вслушиваясь в ночной плеск моря и пытаясь разобраться в новых для себя ощущениях.

После аквапарка, разместившись, они спустились в вечерний ресторан. Лицо Юли, с интересом всматривающейся в бокал сухого, светилось от несходящей задумчивой улыбки.

– Юлочка. – Они только что вернулись после очередного танца. – Как же мне хорошо с тобой.

– У? – Она отвлеклась от бокала. – Это не со мной. Это местный воздух.

– Чепуха. Полная чепуха. Хоть в эскимосском чуме, но – ты!

– Но я не хочу в чум.– Она хихикнула. – Хорошее вино. Я, вообще-то, не пью. Но это хорошее.

От дневного страха не осталось и следа. Забелин сидел напротив, глядел на чудное ее лицо и утопал в нежности.

– А ты помнишь, что сказала мне там, в трубе?

– В трубе? Разве там можно было еще и говорить?

– Значит, послышалось? Жаль. Это было так здорово.

– В самом деле? Тогда, может, не послышалось.

– Но тогда… Должен ли я понять…

– Очень может быть. Ты только не торопи, ладно?

– Ладно, – охотно согласился он. – Десять минут молчу как партизан. А потом поднимаемся ко мне.

Но потом произошло что-то непонятное. Без видимой причины она сделалась той вялой, ушедшей в себя «плохушкой», какой была при их знакомстве. Поднявшись на этаж, кивнула без выражения и, даже не попрощавшись, быстро заперлась в своем номере.

– Да на кой черт мне все это, – выругался вслед Забелин. И теперь, озлобленный, он поверял равнодушному к нему морю все, что он думал по поводу себя и своего неуклюжего, к тому же неслучившегося романчика.

В дверь постучали. На пороге, переодетая в халат, но с тем же мрачно-углубленным видом, стояла Юля.

– Что случилось? – Он не смог преодолеть неприязнь, и она отшатнулась было, но решилась.

– Можно я у вас побуду? Недолго. Как-то мне одной неуютно. Я бы выпила чего-нибудь, – поежившись, девушка прошла к ближайшему креслу.

– Шампанское всунули теплое. – Забелин все-таки захватил бутылку из ресторана. – Пойду подержу под водой.

Но едва он скрылся в ванной, как из гостиной донесся придушенный вскрик.

Он выскочил стремительно.

Юля, свесившись в кресле, хрипела. Лицо ее, с выпученными глазами и перекошенным ртом, сделалось отталкивающим, из угла губ обильно вытекала слюна. Трясущееся в конвульсиях тело сползало на пол. На долю секунды зрелище это вызвало в нем невольное отвращение, но надо было помочь. Стряхнув оцепенение, он подхватил ее, падающую, и изо всей силы прижал к себе колотящееся тело. Он услышал скрежет перетираемых друг о друга зубов и резким, сильным движением разжал их. Рукав его рубахи стал мокрым от непрерывно льющейся слюны. Она еще продолжала хрипеть и извиваться в его тесных объятиях. Потом постепенно затихла. Открытые глаза ее застыли, с мольбой глядя на него.

– Все хорошо, все хорошо, – произнес он. – Уже хорошо.

Забелин поднялся, перенес маленькое тельце на кровать, пытаясь ее успокоить. А она, неподвижная, все так же умоляюще смотрела на него. И наконец Алексей понял: она его не видит и не слышит. Лишь инстинктивно ручкой уцепилась за рубаху, словно моля о помощи. И тогда на месте появившегося было невольного отвращения к уродству в нем возникла и стала разрастаться волна бесконечной нежности к несчастной девочке и страх при мысли, что она может умереть.

– Так вот оно! – бормотал Алексей, с силой встряхивая ее за плечи и судорожно прикидывая, как, не зная языка, вызвать врача. – Вот оно что!

– Что «оно»? – прозвучал слабый голос.

Лежа на кровати, Юля оглядывалась в сильном беспокойстве:

– Как я здесь?.. Со мной что-то было.

Забелин кивнул.

– Опять! Господи, опять. – По ее лицу потекли слезы. – И как же стыдно. Ты… вы уж простите!

– Ты! Ты! Что еще за «вы»? Только «ты». И все ерунда, все отступит.

Юля благодарно провела по его запястью:

– Я полежу чуть-чуть.

Поспешно кивнув, он вышел в гостиную.

– Дверь! Только не закрывайте дверь!

Он подошел к мини-бару, выгреб миниатюрные бутылочки с коньяком, виски, водкой и, беспрерывно свинчивая головки, влил все во вместительный стакан и одним махом выпил.

Спустя некоторое время тихо вышла и Юля. Удрученная, села в то же кресло.

– Напугала?

– Без проблем… Разве что чуть-чуть.

– Можно выпить? – Давясь, она сделала большой глоток шампанского, закашлялась. – Это эпилепсия, – безысходно объяснила Юля.

Чуть помолчала.

– Хотя я надеялась. Я сделала томограмму, и мне сказали, что очага нет. Как же я обрадовалась.

Забелин вспомнил вспыхнувшее жизнью лицо после того телефонного звонка.

– Наверное, снимок не получился. Это года три назад началось. Сначала во сне. Я-то не помню – муж заметил. Я замужем была.

– Удрал?

– Он ребенка хотел. А я стала бояться. Врачи, правда, говорили, что можно.

– А что еще говорили врачи?

– Много. Что это родовая травма. Оказывается, так бывает – может двадцать, тридцать лет не проявляться. И что надо… – Она замялась.

– Что надо?

– К психиатру на учет. Чтобы психотропными все время давил. А иначе – эпилептический синдром.

– Эпилептический… чего? – Забелин изо всех сил пытался выглядеть ироничным.

– Синдром. Это когда вроде комы. Я не хотела. Лечилась как могла. К знахарям ездила. Даже решилась на операцию – мне сказали, что за границей за сто двадцать тысяч очаг можно вырезать. После томограммы думала – пронесло, месяц ведь приступов не было. И вдруг – очень я сегодня испугалась под водой – будто голос какой-то говорит: «А теперь я тебя утоплю». И я впрямь тонуть начала.

– Тоже – тонуть. Так, хлебнула чуток. Сильный же ты человек, Юля. Столько страха – и одна. Все в себе.

– У каждого своих забот хватает. А мне это наказание Божье. Хотя был момент, размечталась. Не поверите – о вас. Но Бог напомнил. Вы не бойтесь, я сейчас уйду.

– Опять двадцать пять. Это тебе пора перестать бояться. Мы ведь теперь вдвоем, так?

Почувствовал, как притихла она.

– Так! Нет ничего неизлечимого, кроме смерти. И гробить тебя психотропными мы не станем. Тут главное, чтобы вместе. Между прочим, я классный массажист, особенно на позвоночнике. Зря улыбаешься, это все связано. И насчет толковых врачей, так тоже, знаешь, связями оброс. И вообще – сразу из аэропорта заедем к тебе. – Отвечая на безмолвный вопрос, сердито добавил: – Вещички заберем. Раз уж ты под мой медицинский присмотр переходишь, то и жить у меня будешь. Не сердись. Это я тебе так неуклюже в любви объясняюсь.