Княгиня Серебряная - Наталья Вячеславовна Андреева Страница 37

– Помощь психолога мне в этом деле ох как нужна, – усмехнулся Олег. – Может, дашь дельный совет?

– Ты сегодня увидел на заднем стекле наклейку «хоккеист». Вот и поспрашивай своего работодателя, они наверняка знакомы.

– Работодателя?

– Шумов же не отказался от мысли оставить тебе по завещанию квартиру, если ты найдешь убийцу Лады Воронцовой?

– Надо это выяснить. Я, похоже, сегодня ночую у Аркадия Валентиновича. Ну что, вызываем такси? – и Рокотов полез за смартфоном.

Аня кивнула.

Машину пришлось подождать: первое января. Расставаясь, Рокотов сказал девушке:

– Я на связи. Если вдруг почувствуешь опасность – тут же звони.

– А ты что, супермен? Прилетишь, как Бэтмен, и спасешь меня?

– Я не супермен, я просто злой. Этот мудак испортил мне новогодние праздники. Извини.

– Ничего, – улыбнулась Аня. – Я бы и сама его так назвала. – И вдруг сказала: – А знаешь, я не жалею, что ответила на твое сообщение и что мы вместе поехали в тот коттедж Новый год встречать. И о ночи… – она запнулась. – Ну, когда мы с тобой… – Аня смущенно замолчала.

– Понятно: мы с тобой, – кивнул Олег. – Значит, надо будет повторить.

В общем, несмотря на дурацкую ситуацию – как-никак проснулся в чужой квартире и в него накануне стреляли, – чувствовал Рокотов себя прекрасно. И выспался, и девушка, телефонный номер которой случайно залетел в его мобильник, теперь нравилась. Очень. И Судья подставился, привлек к себе внимание полиции, вследствие чего миссия Рокотова заметно упрощается. Он теперь не один.

Можно смело идти к наркологу. И даже нужно. Второе января: в самый раз.

– А что у вас за ситуация? – сочувственно спросили на том конце эфира, когда Рокотов позвонил в клинику, чтобы записаться на прием к Камышкину.

– Ситуация, девушка, крайне тяжелая. Все это началось дней за десять до Нового года, – честно сказал Олег.

– Понятно. А вы именно к Камышкину хотите? А то у нас есть и другие врачи, не менее опытные, чем Игорь Дмитриевич.

– Нет, мне может помочь только доктор Камышкин, – твердо сказал Олег.

– Хорошо. Есть время на четырнадцать тридцать, на пятнадцать тридцать и дальше тоже имеются окошки.

– Давайте на четырнадцать, чего тянуть?

Так в начале третьего Рокотов оказался у дверей медицинского центра. Клиника была частная, и, видать, этому Камышкину до зарезу нужны были деньги, если второго января нарколог вышел на работу. Возможно, это не основная его работа. Рокотов все гадал, как вытянуть из Игоря Дмитриевича правду о событиях двадцатилетней давности.

В коридоре возле кабинета врача никого не было, диван и все стулья пустые, поэтому Рокотов без колебаний толкнул дверь.

– Добрый день, – сказал он вежливо и тут же отметил, что Камышкин постарел.

В фильме он был борзый, волосы вились, на щеках играл здоровый румянец. Этакий херувим в белом халате, отрада дам, таких как Лада Воронцова. Ангелу куда приятнее плакаться в жилетку, рассказывая о своем пороке.

А теперь русые кудри отступили, словно море во время отлива, и обнажился берег: серая, как галька, макушка и такого же цвета виски и лоб Камышкина. Кожа у него была на вид нездоровая, а голубые глаза давно погасли.

– Здравствуйте, проходите, – услышал Олег бесцветное.

Он сел на предложенный стул, Камышкин нехотя открыл «дело»: чистую, как первый лист еще ненаписанного романа, медицинскую карту нового пациента и строго спросил:

– Давно пьете?

– Всю свою сознательную жизнь, – признался Рокотов. – Первый раз надрался на втором курсе, когда экзамен завалил, до этого спортом занимался. Почему и не считаю свои школьные годы и юность жизнью сознательной. За меня тогда думали другие. Сначала «плыви быстрее», потом «кидай точнее». Я ватерполо занимался.

– А потом что? Бросили?

– Перешел в разряд любителей, хотя и не сразу. Понял, что выше камээс не поднимусь.

Камышкин что-то накорябал в медицинской карте и строго сказал:

– Это плохо. Алкоголизм у вас запущенный, – он посмотрел на первую страницу, заполненную медсестрой, – Олег Андреевич. Будем лечиться.

– Послушать вас, так даже бокал вина в неделю – это уже алкогольная зависимость.

– Так и есть.

– А что не зависимость?

– На праздники можно выпить. В день рождения. Бокал-два вина, не больше. Или рюмку водки.

– Еще в день рождения жены, родителей, детей, друзей, – продолжил Рокотов. – Так и набегает. А если их не отмечать, умрешь не от алкоголизма. От скуки.

– Вы лечиться пришли или в цирковую труппу наниматься? Клоуном, – сердито сказал Игорь Дмитриевич. – В таком случае дверь за углом. Но за прием заплатите. Я на вас время потратил.

– Я пришел поговорить о женском алкоголизме, – не смутился Рокотов. – Я блогер. И спортивный журналист. Расследую убийство Лады Воронцовой. Она звезда советского фигурного катания. Двадцать лет назад Воронцову зарезали у нее в квартире. Я смотрел документальный фильм о ней, где вы дали развернутое интервью. В связи с чем у меня к вам возникли вопросы. Как я понял, следующий пациент придет только через час. Времени у нас вагон. Не бойтесь: дело давно в архиве, срок давности вышел.

– Ну а вам-то это зачем? – сухо спросил Камышкин. – Расследование древнего убийства?

– Маньяк, зверски убивший Ладу Воронцову, вдруг счел, что я его смертельный враг. И грозится меня тоже убить за то, что о ней написал. Неправду. Мол, все было не так, а я манипулятор и обманщик. Мало того что маньяк грозится: он действует. Вчера, к примеру, в меня стреляли. Вот я и хочу его найти.

– Это дело полиции.

– Полиция тоже работает. – Рокотов решил быть терпеливым. – Но они могут и не успеть. А жить, как вы понимаете, охота. Расскажите мне все, Игорь Дмитриевич, только честно.

– Мне скрывать нечего, – пожал плечами Камышкин. – Да, я ее помню. Я сказал, как было. Женский алкоголизм – это особый разговор. Пациентка Воронцова была неизлечима, – твердо сказал Игорь Дмитриевич. – Ну а что вы хотите? Плохая наследственность: и мать, и отец Воронцовой пили. Три неудачных брака, насколько я помню.

– Вообще-то официально два, – поправил Рокотов.

– Но был ведь еще этот… как там его?

– Геннадий Аполлонов. Фигурист. Гражданский муж.

– Вот-вот. А детей не было. Карьера после ухода из большого спорта не сложилась. Воронцова ведь ничего не умела, кроме этих своих коньков, – поморщился Камышкин. – Гордость, опять же. Как это я, звезда, пойду работать на кассу в супермаркет? Вот и пила. Медленно себя убивала. Она не хотела лечиться.

– Не хотела бы – не пришла бы к вам, – возразил Рокотов.

– У нее бывали моменты просветления, – усмехнулся Камышкин. – Когда Лада мечтала начать новую жизнь. Раскаивалась, плакала. И приходила в мой кабинет. А я пытался ей помочь. Но Воронцовой ненадолго хватало. Повторяю: она была неизлечима.

– Тогда как же вы объясните тот факт, что почти за месяц до своей трагической гибели Лада Воронцова бросила пить? Я говорил с ее соседкой.

– Тем хуже было для Лады.

– Объясните?

– Вот представьте верблюда, который бредет по пустыне. Воды нет, но верблюд терпит. У него включаются какие-то скрытые ресурсы, и может показаться, что верблюд и вовсе может обойтись без воды. И когда силы уже на исходе, запасов воды в организме не осталось ни капли, на пути верблюда встречается источник. И тогда верблюд пьет, пока его не остановят.

– Сравнение красочное. Я вас понял, Игорь Дмитриевич. Но ведь ни один верблюд еще не умер от того, что дорвался до воды.

– Так ведь и водка не вода. Этиловый спирт в больших количествах – яд. Если выпить два литра воды, беды большой не будет. А вот два литра этилового спирта убьют. Я понятно объяснил?

– То есть алкоголизм у Воронцовой был настолько запущенный, что она не могла остановиться, если вдруг дорвется до условной воды после длительного воздержания?

– Именно, – кивнул Камышкин. – Если не остановить. Силой или уговорами. Разумеется, должна быть причина для такого срыва.

– А как вы объясните дневник Лады? Ведь она вам его показывала. Я прав?

– Лечащий врач, тем более нарколог, еще и исповедник для своих пациентов. Наша должность так и называется: психиатр-нарколог. Да, пациенты любят изливать мне душу. Я читал дневник Воронцовой.

– Может быть, вы тогда скажете, кто ей угрожал? Там ведь было имя. – Рокотов в нетерпении подался вперед.

– А это еще одна сторона женского алкоголизма. Ох, как же они обожают жалеть себя, эти женщины! Жалеть и оправдывать. Вы полагаете, Воронцова была оригинальна? Как раз таки напротив. Типичный случай. Они все пишут, – поморщился Камышкин. – Правда, теперь друзьям в вотсап и Телеграм. Раньше с этим было сложнее, и та же Воронцова заливала слезами дневник. Никто ей не угрожал. «Я скоро умру», «Еще немного, и меня не станет», «Мне не страшно, я свое