Галина Романова - Счастье по собственному желанию Страница 38

– Ким, нам надо поговорить, – начала она, внимательно за ним наблюдая. – Все очень серьезно…

– Я знаю, – он чуть повернул голову в ее сторону и обезоруживающе улыбнулся, первый раз, наверное, улыбнулся ей так за последние несколько лет. – Разве могут быть несерьезными наши с тобой отношения? Нет! Это все очень серьезно, Любовь.

– Я не о нас с тобой, Ким. Я о том, что нас с тобой окружает.

Ким выключил воду. Вытер руки полотенцем, конечно же, забыв о стенах. Сел к столу и потянулся к ней сразу руками, губами, всем телом. Даже стол сдвинул с места, не заметив.

– Любовь, не нужно ничего драматизировать, – обиделся он, когда она не отозвалась на его порыв и отодвинулась, шмыгнув ножками стула по плиткам пола. – Ты здесь, рядом со мной, а остальное разве важно. Давай чай пить, а? Пирожные твои любимые, помнишь?

– Хорошо, что и ты не забыл.

Чай так чай. Люба взяла из его рук чашку и тарелочку с пирожным и решила с инициативой пока повременить. Пускай он сам. Что-то же он приготовил для нее помимо любимых пирожных и чая. От его ночного неудовольствия не осталось и следа. Морщины на лбу разгладились, взгляд спокоен, губы улыбаются. Ах, да, чуть не забыла! Бриллиант на месте.

Ох, Ким, Ким…

Что же происходит с ними обоими на самом деле?! Кто он?! И кто она при нем?! Ее, словно слепую, переставляют по заранее расчерченным клеточкам, и она ведь идет. С опаской, не думая почти совсем, но переступает, хотя и сомнения одолевают, и страх присутствует.

Она однажды слышала в кино, как один ужасный человек говорил другому ужасному человеку о главной героине: «Она у нас в разработке…» Не очень-то поняла тогда истинный смысл сказанного ими, даже, помнится, поморщилась от излишней напыщенной замороченности, но теперь…

Теперь ощущала себя в этой самой разработке похлеще той героини. Мало того, что она сейчас полностью подконтрольна, так, ее еще и разрабатывают, так кажется.

– Кто ты, Ким? – это вырвалось у нее внезапно, и не собиралась она совсем его ни о чем подобном спрашивать, вырвалось просто.

Спросила и тут же пожалела. Не ответит ведь.

Ким и не ответил. Опустил голову настолько низко, насколько можно было, чтобы не стукнуться лбом о стол. И молча хлебал чай, заедая его пирожными. У Любы аппетит так пропал вчистую.

Почему было не ответить?! Посмотреть, как вчера, в глаза, и просто, без лишних словесных наворотов, ответить.

«Да, я бандит, Люба».

Или… «Я агент иностранной разведки, Люба».

Или… «Я просто запутавшийся в жизни человек, вытащи меня оттуда, Люба».

А он молчит. И даже смотреть на нее не хочет.

– Ким. – Люба повысила голос, не железная же она, как хотелось кому-нибудь думать. – Посмотри на меня, ну, пожалуйста!

Почему-то ей казалось, что вот сейчас он поднимет на нее глаза, посмотрит, и ей сразу все станет ясно. И про него, и про нее, и про них двоих. И будут ли вообще они двое, станет ясно! Или все это только миф, чудовищная нереальность, рожденная чьей-то хорошо продуманной подконтрольностью.

В кухне стемнело, будто вечером. И через минуту в окно полыхнуло яркой вспышкой молнии. Дождь, что лениво размазывался по стеклу, застучал настойчиво и часто. Тут еще и ветер принялся бесноваться, громыхая оцинковкой подоконника. Ураган… Должен был к вечеру случиться ураган. Его предсказывали. Он ожидался.

– Зачем ты брал мое кольцо? – снова неожиданно для самой себя спросила Люба.

Что-то пробило ее сегодня на неожиданные вопросы. Далось ей это кольцо!

– Оно на месте? – ответил вопросом на вопрос Ким, все так же не поднимая на нее глаз.

Хотя мог бы и не стараться, темнота в комнате сгущалась с каждым новым порывом ветра за окном. Она все равно не рассмотрела бы выражения его глаз, как бы ни старалась.

– На месте, – кивнула она и, протянув руку над столом, тронула его за локоть. – Знаешь, что говорят о нас в городе?

– Догадываюсь, – кивнул он, руки не убрал, что уже было неплохо, но глазами по-прежнему что-то такое рассматривал на дне своей чашки.

– Даже не догадываешься, – усмехнулась Люба. – У нас с тобой, оказывается, есть дочка. И я ее вчера несла на руках, когда меня едва не сбила машина. А твоя первая жена…

– Прекрати, а, – вдруг попросил Ким. – Жена… Муж… Какое это сейчас имеет значение?! Мы с тобой, а остальное все…

– Ну, а как насчет дочки?

Почему она никогда не думала раньше, что у него может быть ребенок?! Потому что Тимоша Савельев ей об этом не говорил? И Татьяна – его жена – ей об этом не намекала? А разве должны они были?! Так Тимоша и про телефонное прослушивание ни словом не обмолвился. Стал бы он говорить ей про ребенка, как же.

– Дочка?..

И вот тут-то Ким поднял глаза. И ей мгновенно сразу стало все понятно.

Нет у него никого! Никого, кроме нее! И только из-за нее это все… Ради и во имя… Но все вдруг обросло сложностями. И зависит все не от него одного. И рад бы он был… И старается… Но никак и не сразу…

– Ким! – горло перехватило знакомым спазмом, еще минута-другая, и заплачет, не сдержится. – Это правда?!

– Что? – он понял ее, но переспросил на всякий случай.

– Ты ведь любишь меня?! И это не вранье, так?! И та машина… Та, которую ты хотел спрятать, это ведь другая, так?!

– Дурочка, Любка! Ну, какая же ты дурочка, – и он улыбнулся ей улыбкой влюбленного пацана. – Подслушивать грех, знаешь?

– Знаю.

– А подслушивала! Могла бы сказать, что проснулась. Нет же… Понять ничего не поняла. Принялась все додумывать… Могла бы снова все испортить, как тогда. Тогда ведь тоже ничего не поняла. – Ким снял ее ладонь со своего локтя, поднес к губам и поцеловал коротко и нежно. – Любовь… Имя у тебя и то со значением. Его не любить вместе с тобой невозможно. В нем самом уже все заложено. Может, хватит на сегодня разговоров, а? Иди ко мне, что ли…

Перечить она не стала. Встала, обогнула стол и уселась к Киму на колени, тут же крепко обхватив за шею. Обняла, зажмурилась от счастья и покоя. Пускай и мнимого – пускай, но покоя.

За окном бесновался ветер, комкая тучи и сталкивая их толстыми кучевыми лбами. Надрывались в полубезумном танце деревья, сплетались ветками, стонали и сбрасывали с себя ослабевшую от жаркой истомы листву. На стоянке то и дело разрывалась чья-то сигнализация. Хлопали окна, двери, грохотало железо…

Все это там – за окном, в другом мире. Здесь все по-другому. Хоть ненадолго, хоть на сейчас. Пусть зыбко, но жарко, рядом.

– Ким… Люблю… Господи, как же я тебя люблю. – Люба вцепилась в воротник его рубашки, гладила колючий, коротко стриженный затылок и повторяла, как безумная: – Плевать мне на все, понимаешь!!! Даже умереть готова, если так будет нужно… Просто люблю тебя…

Они даже в спальню не пошли, оставшись прямо там, на кухне.

Все летело куда-то, рвалось и буйствовало, как буря за окном.

И не понимала она уже ничего, и не чувствовала, кроме того, что он рядом.

– Люб… Я так не смогу с тебя шорты снять, разорву ведь… – шептал Ким сдавленно, а сам тащил их и рвал, ткань трещала, кажется. – Не спеши… Ну, не спеши же… Я ведь не дождусь тебя…

И говорил ей и говорил. Ничего не объясняя, ничего не пряча, все обнажено до нервов. А она и говорить ничего не могла, задыхалась в изнеможении, и подчинялась.

Он – она, и ничего больше. И она знала, задыхаясь, что даже утро ничего не изменит. Оно бессильно что-либо изменить. Она так и останется подле него, даже если его рядом не будет.

Пускай он будет бандитом, резидентом, потерявшимся в жизни человеком. Она с ним. Она рядом.

И в тюрьму она станет к нему ездить, если он сядет. И поможет ему, если попросит. И поднимет, если упадет. Это был ее – прежний Ким, которого она любила когда-то, и который любил ее. Они не растеряли ничего. Спрятали от сторонних наблюдателей до времени, но не растеряли.

– Что будет с нами? Ким… Ты слышишь меня? – Люба сидела на его коленях, обхватив его спину ногами.

– Умм… – он замотал головой, провел горячей ладонью по ее ноге и прижал к себе с прежней силой. – Все будет хорошо, не спеши только.

– Правда?!

– Правда.

– А ты не бандит?!

– Нет. Не бандит, успокойся ты.

Люба почувствовала, как он улыбается ей в плечо. Улыбается и гладит ее кожу, чуть сжимая. И таким спокойствием от него веяло, такой надежностью, что она, как дура, разревелась.

– Лю-юууба, ну чего ты, а! – Ким расстроился, поднял ее на руки и понес с кухни, путаясь в разбросанной по полу одежде. – Я так старался, чтобы все было хорошо, а ты плачешь.

– Потому и плачу, что все хорошо, а я ведь…

Как сказать ему, что жизнь ее закончилась и вяло бултыхалась, как застоявшаяся вода в болоте, стоило ему уехать?! Как объяснить, что каждую ночь, засыпая с мужем, мечтала о его руках, губах, теле?! И что и не жила вовсе, а ждала, ждала, ждала…

– Я за тебя умру, Ким, – пробормотала она с деловитой серьезностью, засыпая на его плече. – Так и знай: за тебя и во имя тебя я умру.