Тимоти Уилльямз - Черный август Страница 38

– Мой старший брат погиб в горах в 1945 году. Его убили. А мне повезло. Я получил место в международном банке. В 43-м работал в Риме, а потом переехал на юг. Я говорил поанглийски – проучился год в одной школе в Лондоне, и вскоре мне предложили работу американцы. Работая на юге, я много общался с людьми – с теми, кому вскоре было суждено заняться возрождением новой Италии. Сведения, которые я получал от них о моем брате, наводили на мысль, что он тронулся рассудком. Я тогда думал, что он попросту сошел с ума. Италия изменилась, а он воспринял это как личное предательство. Поэтому, когда в Сало была установлена марионеточная республика, он решил расправиться со всеми теми, кто отвернулся от него после того, как король отстранил от власти Муссолини.

– Что с ним стало?

– Из того, что мне рассказывали, складывалось впечатление, что он хуже немцев. Лютый зверь, жаждущий крови врага. О жителях Брианцы вам, наверное, слышать доводилось. Их трудно разозлить, но уж коли кровь закипела, удержу нет. И вот…

– Да?

– Его убили. Джованни убили. В январе 1945 года, когда мой брат выходил из борделя, его на месте уложила пуля. – Синьор Беллони с невеселой улыбкой взглянул на Тротти. – А через год моя невестка Габриэлла снова вышла замуж. За молодого и обаятельного партизанского главаря с юга. Ей тогда было сорок, а ему – двадцать девять.

– Родом он был с юга. Образовал партизанский отряд, который действовал в течение последних девяти месяцев войны. Вообще-то Габриэллу понять можно. Он был из тех смуглых красавцев, которые иногда попадаются на юге. Прекрасная кожа. Очень высокий. Лишь много позже я узнал, что дезертировал он из фашистской армии не из каких-то там благородных побуждений политического характера, а просто потому, что убил человека – за карточной игрой. А многие из его партизан были не лучше бандитов.

Облака в сгущающейся синеве неба превратились из розовых в зловеще красные.

– Я тешусь мыслью, что поступок Габриэллы был продиктован желанием сохранить за семьей ножевую фабрику. Возможно, она надеялась, что ее брак с влиятельным антифашистом поможет восстановить репутацию Беллони. Но после войны фабрика была конфискована молодой республикой… Это, конечно же, случилось после того чудовищного референдума по поводу монархии. А большую часть оставшегося у семьи состояния благополучно промотал ее муж. На тряпки, женщин и лошадей. Тогда мало кто мог позволить себе купить и велосипед, а он разъезжал повсюду на великолепной «ланче-априлии». Вокруг него постоянно сшивалась куча приятелей. Частью – из бывших партизан, а по преимуществу – преступники с юга, скрывавшиеся в Милане. Боюсь, что Виталиано не отличался на сей счет особой разборчивостью.

– Опрометчивый поступок совершила ваша невестка.

– К счастью для семьи, мой братец Джованни вложил большую часть своих капиталов в недвижимость. А я, получив к тому времени право заниматься юридической практикой, работал тогда в американской нефтяной компании в Милане, и мне удалось кое-что спасти от разбоя Виталиано. А он становился все наглее. В начале 50-х – он тогда сидел без работы – Виталиано пристрастился к спиртному. А пьяным он мог быть очень жестоким. Жестоким к жене, жестоким к детям. Раньше он жил в Фодже и там был женат, его жена умерла перед войной. Вместе с ним к Габриэлле и ее дочерям присоединились и двое его детей – замечательные дети, помладше Розанны, но старше Марии-Кристины. Жили они дружно – наверное, всех сплачивал страх перед Виталиано. От меня же помощи им было мало. Для многих Виталиано по-прежнему оставался героем-антифашистом, а мы, Беллони, – закоренелыми фашистами. Наследство братца. Я, конечно, знал, что Габриэлла несчастна, но, вы, должно быть, помните, – он похлопал ладонью по расстеленной на скамье газете, – развестись в то время было невозможно. Италия по-прежнему оставалась правоверной католической страной, и замужние женщины вынуждены были нести свое бремя молча.

– Вы говорите как феминист, – сказал Тротти.

Синьор Беллони улыбнулся:

– Я восхищаюсь женщинами, я преклоняюсь перед ними за способность к самопожертвованию. Может быть, поэтому-то я так и не женился.

– Как так? – Тротти в недоумении поднял брови.

– Чтобы быть мужчиной, нужно быть сильным. Сильным, надежным и непреклонным. Этого от мужчины требуют женщины. А это, мне кажется, совсем не тот тип личности, которому я хотел бы уподобиться.

– Но для того, чтобы управлять банком, тоже нужно быть сильным, надежным и непреклонным.

Синьор Беллони засмеялся.

– Один раз я чуть было не женился – давным-давно, комиссар. В другом городе. Но молодая дама раздумала и обручилась с одним английским офицером с длинным носом и тросточкой. И поэтому я нашел своей любви иное применение. – Он помолчал. – Теперь вы понимаете, почему я так привязан к Розанне.

– Вы полагаете, что она жива?

– Комиссар, ни за что бы не стал тратить вашего времени, если бы я не был уверен, что мой рассказ будет вам полезен.

– Но зачем мне все это знать?

Беллони поднял руку.

– Я видел вас сегодня утром в больнице. Я хотел с вами поговорить, но вы спешно ушли с двумя своими приятелями. Видите ли, о вас говорила мне Розанна.

– Обо мне?

– Мне припоминается, что вы несколько раз приглашали ее в ресторан.

Тротти, слегка смешавшись, рассмеялся.

– Она об этом вам рассказывала?

– Вы ей очень нравились. Она считала вас добрым человеком. Рассказала, что вы одиноки, что жена вас оставила.

– Мы с Розанной встречались раза два, но ничего серьезного в этих встречах не было. Друзья – мне всегда хотелось думать, что мы с ней друзья.

– И вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной, комиссар Тротти?

– Синьор Беллони, я познакомился с вашей племянницей при расследовании дела Альдо Моро. Я познакомился с ней по делу. Она любила свою работу. С первого взгляда становилось ясно, что ей нравится быть директором школы, потому что она любит детей. Года через два я случайно столкнулся с ней в городе – не где-нибудь, а на подземном рынке. Она была очаровательной женщиной, надеюсь, что такая она и поныне. Я жил один, жена уже уехала в Америку. – Тротти пожал плечами. – Я пригласил ее пообедать в ресторане. После этого мы встречались еще несколько раз. Но вы должны понять, что я был человеком женатым. Я и до сих пор женат.

– Вы видитесь со своей женой?

– Моя жена сейчас в Иллинойсе, в Чикаго.

– Вы с ней видитесь?

– Последний раз я видел Аньезе во время венчания Пьоппи, моей дочери.

– Вы всегда могли бы развестись со своей женой, комиссар.

– Никогда.

– Почему? Времена изменились. Развода больше не стыдятся.

Тротти развернул леденец и положил его в рот.

– Какой Розанне интерес в желчном полицейском?

– Она всегда хорошо о вас отзывалась.

– Уж коли Розанна прожила пятьдесят лет не замужем, вряд ли она поменяет свою свободу на брак с разведенным сыщиком. А если уж быть искренним до конца, я думаю, брак – совсем не то, что Розанне было нужно. Розанна любила детей, потому что она вообще любила людей, а мужчины, мне кажется, совсем ее не интересовали. Уж я-то точно. Во всяком случае, не физически. Она добрая, хорошая, даже нежная. Но у меня всегда было такое чувство, что физического контакта она не хочет. – Тротти помолчал и посмотрел на банкира. – Во всяком случае, со мной.

– Я понимаю.

– С ней я постоянно чувствовал себя неотесанным увальнем. А она казалась мне такой хрупкой. Стоило мне решиться на физическое сближение – ну невзначай коснуться ее руки, – как она тут же шарахалась в сторону. Как испуганный зверек.

Синьор Беллони что-то пробормотал.

– Прошу прощения?

– Он пытался ее изнасиловать.

– Кто?

– Виталиано, ее отчим. Он хотел ее изнасиловать. Думаю, раза два, не больше, но ей и этого хватило.

– Что-о?

– Я узнал об этом гораздо позднее. Поверьте, комиссар, знай я об этом тогда, я бы его убил. Чудовище, которое я бы убил собственными руками. Я тот, кто ненавидит насилие в любой форме. Убил бы его без малейшего раскаяния. Для всех нас так было бы лучше. Мы с Розанной были почти как брат с сестрой. Я на четырнадцать лет ее старше, но мы росли вместе в одном доме.

– Ее отчим изнасиловал ее?

– Розанна никогда об этом не говорит.

– Когда?

– Когда он пытался ее изнасиловать? После войны – году в 47-м или 48-м. Розанна была уже почти взрослой девушкой. Спиваться он тогда еще не начал. Я думаю, Розанна об этом всегда молчала потому, что хотела пощадить мать. Розанна чувствовала, что мать вышла за этого человека замуж, чтобы сохранить семейную собственность и…

– Она от него забеременела?

– Нет, – тихо ответил старик. – Девственности ее лишить ему не удалось.