Хараламб Зинкэ - Современный румынский детектив Страница 38

— В тысяча девятьсот сорок девятом году медицинская комиссия выписала ее из больницы. Как вы расцениваете теперь это решение?

— Всячески приветствую, — отвечает он. — Собственно, я-то и предложил ее выписать, имея в виду диагноз и тогдашнее ее состояние. Только тесный контакт с обществом, с людьми, только труд и могли помочь завершить тот процесс, который мы начали тут, в больнице. Заметьте, с сорок девятого года и по нынешний день Лукреция Будеску сменила всего лишь три места работы. И ниоткуда ее не увольняли, она уходила по собственному желанию. Все были ею вполне довольны. Стало быть, ее возвращение в общество, к социальным отношениям, к труду прошло наилучшим образом.

— Вы считали ее когда-нибудь способной совершить преступление?

— Нет. В последние годы ее болезненное состояние объясняется тем, что она, извините, сохранила девственность до весьма почтенного возраста. Речь идет о появлении навязчивой идеи с сильно выраженной сексуальной подосновой.

— Странно, ведь Лукреция Будеску совершила в прошлом тягчайшее преступление — убийство! Каким образом вы могли прийти к выводу, что она не способна на что-либо подобное в будущем?! И вот, пожалуйста, она совершила преступление, абсолютно идентичное тому, что случилось в сороковом году!

Титус Спиридоп вскакивает, будто ужаленный, с места и стучит кулаком по столу, словно я оскорбил его, усомнившись в его профессиональной безупречности.

— Вы ошибаетесь! — кричит он на меня. — Вовсе не она совершила это убийство.

Вероятно, на лице у меня отразилось такое недоумение, что доктор умолк, но сводя с меня глаз, словно столкнувшись с симптомами уже знакомого ему заболевания. Сев вновь в кресло, он продолжает спокойнее:

— Просто-напросто вы не знаете обстоятельств этого дела.

На меня нападает кашель, который один и может скрыть мою растерянность.

— Стало быть, вы утверждаете, что Лукреция Будеску не совершала никакого преступления? На чем основывается эта ваша уверенность — на научных данных или на сугубо личных домыслах?

По-моему, ему бы самому впору подлечиться, этому доктору, — он беспрестанно ерзает в своем кресле, словно готов тут же вскочить и броситься па собеседника. Брови у него взлетают к самой макушке. У меня такое чувство, что если наша беседа продлится еще сколько-нибудь, то я и сам заражусь от него этим его тиком. И, словно услышав мои мысли, он усмехается мефистофельской усмешечкой:

— Из всего вами сказанного я вправе сделать вывод, что вы убеждены, будто Лукреция Будеску совершила и это убийство на улице Икоаней. Превосходно! Ну а вы, товарищ капитан, — наконец-то называет он правильно мой чин, — вы-то на чем основываете свою уверенность — на научных данных или на сугубо личных домыслах?

Мой вопрос бумерангом отлетает от него и возвращается ко мне. Да и самый вопрос неожиданно поворачивается на 180 градусов. Я отдаю себе отчет, что, если не выложу сейчас все свои карты на стол, мне нельзя будет рассчитывать на его помощь.

В ожидании моего ответа Титус Спиридон снимает очки, тщательно протирает их носовым платком. Без очков глаза у него оказываются маленькими и вовсе не такими пронзительными.

«Какой дурак выдал этому слепцу права на вождение автомобиля?» — задаю я себе абсолютно не идущий к делу вопрос.

— Хорошо, буду говорить откровенно… Чтобы до конца быть уверенным в своем выводе, мне не хватает одного доказательства. Я должен взять у Лукреции Будеску отпечатки пальцев.

Я пытаюсь объяснить ему, что это обстоятельство может дать следствию. Он слушает меня с жадным вниманием.

— Прекрасно, полковник. Я вам помогу. Я дам вам ампулу того же размера, что и та, с морфием, — стучит он ладонью по столу. — Больная спит мертвым сном. Вы можете спокойно проводить свой эксперимент. Идемте за мной, товарищ майор!

— Капитан, — снова протестую я, но уже гораздо любезнее.

— Тем более. Не думайте, я совершенно нормален, — смеется он, — просто я хотел проверить вашу рефлекторную реакцию, избирательность вашего внимания. У вас отличная нервная система, капитан.

— Полковник! — вторю я его смеху.

— Я не менее вашего заинтересован в этом эксперименте. Его результат, я уверен, подтвердит выводы моего собственного эксперимента, который я провел над этой же больной еще в сороковом году с помощью «пентатола».

— Эксперимент с «пентатолом»?.. Насколько я знаю, теперь этот препарат получил самое широкое применение.

— Именно! Но в те времена его только испытывали в клинических условиях. Моя убежденность в том, что Лукреция Будеску не совершила того убийства, основывается как раз на этом эксперименте. Дома я храню что-то вроде стенографической записи моей беседы с Лукрецией Буде-ску, усыпленной с помощью «пентатола».

— Вы опасный человек! — шучу я.

— Автоинспекция, во всяком случае, придерживается именно этого мнения. Кстати, если вы замолвите за меня слово, я позволю вам воспользоваться моей стенограммой. Иначе у меня отберут права. — Вспомнив о своих отношениях с автоинспекцией, он опять выходит из себя: — Виноват этот кретин с его проклятым «рено»! Я могу рассчитывать на ваше содействие?

Не дожидаясь моего согласия, он направляется к дверям. Я следую за ним. В коридоре он берет меня под руку, как доброго приятеля:

— Я сегодня же перешлю вам эту стенограмму, но в запечатанном конверте. Обещайте мне, что вы ее прочтете только после того, как получите результаты дактилоскопической экспертизы.

Он крепко сжимает мой локоть, и у меня такое ощущение, что все это он говорит лишь для того, чтобы усыпить мою бдительность, а сам ведет меня, чтобы заточить навеки в больничных стенах.

16

Григорашу потребовалось всего тридцать минут, чтобы снять у Лукреции Будеску отпечатки пальцев и сличить их с отпечатками, оставленными на ампуле, найденной в мансарде Кристиана Лукача.

Телефон зазвонил что-то около половины первого, как раз во время очередной взбучки, которую мне задал Поварэ по поводу моего безобразного, как он считает, отношения к Лили. Я поднимаю трубку и слышу негромкий голос Григораша:

— Все ты сделал правильно, Ливиу, да только вот… Он горестно вздыхает, и эта пауза выводит меня из себя.

— Ну же, скажи наконец хоть что-нибудь!

— Спокойно, старик, спокойно… Я просто хотел тебе сообщить, что не нашел ничего общего между отпечатками пальцев Лукреции Будеску и теми, что на ампуле…

Хотя доктор Титус Спиридон и предупреждал меня о возможности именно такого результата экспертизы, я все же не в состоянии в это поверить:

— Ты уверен?!

Григораш, оскорбленный в своих лучших чувствах, ставнт меня на место:

— Если ты мне не доверяешь, обратись в другую «фирму».

— Погоди, не обижайся! — пытаюсь я загладить свою бестактность. — Но ведь ты этим разрушил всю мою конструкцию…

— Ладно, тут у меня еще кое-какая работа, а потом я зайду к тебе… может, сочиним что-нибудь новенькое.

Поварэ понимает значение всего того, что сообщил мне Григораш, и не мешает мне все спокойно переварить. Так… стало быть, эксперимент был осуществлен по всем правилам, но в результате я не только не получил необходимого мне последнего, и решающего доказательства виновности Лукреции Будеску, но и все прежние мои умозаключения пошли прахом. Если бы у меня сейчас был в руках конверт со стенограммой Титуса Спиридона, я бы его тотчас же вскрыл и, может быть, успокоился. Но его у меня нет… Чтобы окончательно исключить Лукрецию Будеску из числа подозреваемых в убийстве, мне надо ответить по меньшей мере на два вопроса. Первый: как следует толковать признания, сделанные ею в состоянии бреда?.. Второй: кто оставил отпечатки своих пальцев на ампуле с морфием? Если на первый вопрос я еще надеюсь получить ответ с помощью доктора Спиридона, то, чтобы ответить на второй, мне придется все начать сначала и снова биться над бесчисленными предположениями и гипотезами.

После короткого размышления я прихожу к выводу, что не так уж страшен черт, как его малюют… Я перебираю в уме всех лиц, составляющих ближайшее окружение Кристиана Лукача, которые были в курсе не только его болезни, но и того, что во время приступов он прибегал к сильнодействующим наркотикам. Их, в общем, не много набирается. Взять хоть, к примеру, Тудорела Паскару по кличке Виски, — двоюродный брат попросил его добыть для него ампулу с морфием. Виски утверждает, что ему не удалось достать ее. Он посетил Кристиана Лукача за час или два до «самоубийства». Были ли у Паскару мотивы убивать своего двоюродного брата? И да, и нет.

Или, скажем, Петронела Ставру — особо отметим, что она учится на последнем курсе медицинского факультета. Она была возлюбленной Лукача, затем оставила его ради мужчины, который старше ее на пятнадцать лет, женат и к тому же учитель ее бывшего возлюбленного. Она узнала от Тудорела Паскару, что Кристиан пытается раздобыть морфий. Она признает, что у нее каким-то образом пропал шприц. Она отказалась явиться в милицию… Была ли у нее причина убрать со своего пути Кристиана Лукача? По-видимому, ни малейшей. Но с другой стороны, были ли у нее основания прийти на помощь Кристиану Лукачу и сделать ему инъекцию? Несомненно. Могло ли это привести к летальному исходу? Лишь при условии, если бы кто-нибудь ей помог затем создать видимость самоубийства. Кто бы мог ей в этом помочь?.. Вот мы и добрались до Валериана Братеша, третьего из числа лиц, близких к Кристиану Лукачу…