Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека Страница 39

Потом все простые смертные разошлись, однако однорукий начальник аэроклуба очень просил генерала уважить. Отказать было крайне неудобно, и они вышли из актового зала после всех. Семеро допущенных: генерал, представитель Московского совета, однорукий полковник-отставник, проныра-завхоз и трое корреспондентов — «комсомолка», «вечерка», «патриот», в кабинете начальника ожидал стол из скромных деликатесов: коньячок, балычок, лимончик, икорка. Однако у двери зала генерала поджидала девичья фигурка в белом платье и белых носочках. Галя! Девушка хотела поговорить с ним лично и поблагодарить. Провотворов подхватил ее под руку, подвел к начальнику аэроклуба: вот, Геннадьич, знакомься, если сам до сих пор не разведал, какие замечательные кадры у тебя в хозяйстве растут. Красавица, парашютистка, а главное, несгибаемая и принципиальная комсомолка. Только благодаря ей я этим делом занялся и гигантскую занозу у тебя, Геннадьич, из соответствующего места вынул.

Однорукий Геннадьич, даром что был директором, сориентировался сразу, взял Галю под другую руку и молвил, что она — виновница торжества, и «мы вас никуда не отпустим».

В кабинете начальника ее усадили меж ним и генералом. По части спаивания соратников и тот, и другой были настоящими доками, Владику не чета: «Вы что же, Галя, не хотите выпить за здоровье нашего дорогого гостя из Центрального совета, генерала Провотворова?» Делать нечего, девушке пришлось не просто пригубить, но и реально опрокинуть рюмку — и сразу окружающее стало иным, словно черно-белое кино сменилось цветным. Радовать и веселить стали все присутствующие, такие милые, важные, но простые. Представитель Московского совета вовсю принялся приударять за эффектной девицей из «комсомолки», и потом они вместе уехали на его служебном автомобиле. Сильно пьющий дяденька из «Патриота» замкнулся на немолодую даму из «вечерки». А за Галей ухаживали генерал и начальник аэроклуба, можно сказать — в три руки. И наперебой говорили ей, какая она хоть и юная, но смелая, умная, отважная и принципиальная. Голова от комплиментов и выпивки кружилась, расплывались золотистые тени.

Долго, впрочем, не пировали: надо ведь и скромность партийную иметь, техничке потом за ними убирать. Вышли все вместе из здания аэроклуба. Представитель московского совета уехал на служебном лимузине с «комсомолкой», «патриот» по методу пешего хождения отправился к метро вместе с «вечеркой», а генерала с Галей (как само собой разумеющееся) товарищи усадили в его собственную машину. Что до плескавшегося внутри Провотворова изрядного количества коньяка, в ту пору «орудовцы» если даже генеральскую машину остановили бы, вряд ли стали давать делу ход.

Поехали. И вдруг она с чувством сказала:

— Какой же вы молодец, Иван Петрович! Вы так хорошо все устроили, и вы просто замечательный!

Недолго думая (а генерал не стал бы летчиком и тем более асом, когда бы долго думал), Провотворов остановил машину. Он привлек девушку к себе. Она не сопротивлялась, только уперлась ладонями ему в плечи.

— Поедем ко мне, — хрипловато проговорил генерал.

— Я не могу, меня ждут дома.

И тогда он стал жадно целовать Галю прямо в машине.

Алексей, которого никто тогда в целом свете, кроме родителей и жены, не знал, приближался к месту своего назначения. Алексею исполнилось в ту пору двадцать четыре года, и местом его, лейтенанта, назначения был госпиталь. В душе молодого лейтенанта бушевали самые смешанные и противоречивые чувства. С одной стороны, юное клокочущее желание перемен. Новизны, приключений, авантюризма. Ему сказали: медобследование необходимо перед отбором, чтобы летать на новой технике. Даже намекнули: не просто на новой, а на совершенно новой. Тут понятно: какой же, спрашивается, настоящий летун, со времен Уточкина и Блерио, не мечтает о том, чтобы летать на новом или совершенно новом! Но — оно, это новое, было чем-то вроде журавля в небе — то ли предложат, то ли нет, то ли подойдет он по здоровью, то ли кто его знает. А в то же самое время у Алексея уже имелась в руках синица, и весьма увесистая: приглашение служить, и безо всякого дополнительного отбора, в ГСВГ [5], в Германии!

Служба, да и любая работа за пределами Отечества в ту пору уже начинала расцениваться как одно из самых значимых (хоть и неявных) поощрений. А уж в братской ГДР — и подавно. Во-первых, Германия, что уж там говорить, не Читинская область. Рассказывали, знаем: там мощеные улочки, всюду цветочки в горшках, ни капли грязи и чудесное пиво. Опять же, служить придется на самом что ни на есть переднем крае и, может, лицом к лицу сталкиваться и меряться силами (а может, и в прямом бою сойтись!) с коварными и подготовленными асами агрессивного военного блока НАТО. И, наконец, Алексей, конечно, не мещанин, однако материальная база продолжает играть немаловажную роль при социализме. А служба в ГСВГ подразумевает, вдобавок, возможность отовариваться в тамошних промтоварных магазинах, а они, как рассказывают, чего уж греха таить, значительно превосходят родные, отечественные — как по качеству товаров народного потребления, так и по их ассортименту. Можно, как говорят, за пару лет службы и себя, и супругу, и будущих отроков на всю оставшуюся жизнь обеспечить презренным этим барахлом, чтобы больше о нем никогда не думать.

Синица в руках, конечно, была та еще, заманчивая. И Алексей рассудил так: раз уж направление в госпиталь у него имеется, к обследованию приступить, конечно, следует. А там посмотреть. И если медики слишком глубоко возьмутся копать или мучить, тогда тянуть резину надо, под любым возможным соусом от перевода на новую технику открещиваться и возвращаться в часть. А то ведь желающих в Германии служить — только свистнуть. Не каждому, правда, и предложат. Вот ему предложили. Значит — достоин. Не упускать же!

А то ведь, ребята в части сказывали, всяческие каверзы бывают. Алексей на здоровье, конечно, не жалуется, но здешние медики ведь могут (на то госпиталь и центральный!) отыскать или расковырять какую-нибудь бяку, которую предыдущие комиссии не заметили. И тогда что? Не то что в ГДР послужить — можно вообще с летной работы загреметь!

В общем, задерживаться в госпитале Алексей не собирался.

Подал, после небольшой очереди из таких же, как он, старлеев и лейтенантов с синими петлицами, документы в окошечко и вскоре, вслед за остальными, получил назначение: корпус номер такой-то, палата номер такая-то.

Прошел по чудесному сосново-березовому парку. Завернул в свою палату. Небольшая, четыре койки. Четыре тумбочки. Репродуктор на стене. И сидит парень: молодой, такой же, как Алексей, крепко сбитый, но невысокий. Книжку читает. Тонкую. Книги и Алексей весьма уважал — источник знаний, а также самых разных эмоций и хорошего настроения.

— С прибытием, — сказал старожил, откладывая книжку. И улыбнулся. Улыбка у него вышла замечательная. С парнем с такой улыбкой сразу подружиться хочется.

Книжку тот положил обложкой вверх, Алексей тут же прочел фамилию автора и название. Книга оказалась мировая: второй довод в пользу того, чтобы с парнем подружиться. Да, про того писателя Алексей тоже уже слышал, но еще не читывал. Говорили — очень интересный, прогрессивный, ныне живущий американский автор — Эрнест Хемингуэй. А книжка называется «Старик и море».

— Алексей, — протянул он руку чтецу.

— Юрий, — представился парень.

И как-то так вышло — очень располагающим к себе этот Юра, видно, был, но практически сразу, Алеша не успел еще и в пижаму переодеться, они вроде как и подружились. Выяснилось, что оба в одном звании, одного года рождения, оба женаты лишь недавно, года не прошло, и детей еще, конечно, ни у того, ни у другого нет. Поговорили и о книгах. А уже потом, вечером, на прогулке (дело известное, беседовать о серьезном или заветном в закрытом помещении не следует) Алексей даже поделился с Юрием своими планами. А именно: при первой возможности от прохождения дальнейшего медобследования улизнуть — с тем, чтобы продолжить службу в рядах ГСВГ. Юрий, однако же, устремлений Алексея не понял и не поддержал. И был, кажется, вполне искренен — а не то что к возможному заграничному назначению нового приятеля приревновал.

— Ты что, чудило! — воскликнул он. — Да это, может, здесь нам такой шанс выпал — он, может, не то что не каждому человеку или не каждому летчику — он не всякому поколению выпадает! Да ты понимаешь, куда они нас готовят и отбирают?!

— Ну, они мне сказали, — неуверенно молвил Алексей, — что для сверхвысоких и особо дальних полетов.

— А что это за полеты, ты понял? Не на двадцать километров вверх и даже не на сто! Это полеты на спутнике — ты понимаешь? Мы с тобой первыми, самыми первыми, может, полетим — ты это понимаешь?! Может быть, на Луну. Или на Марс. Ну, а для начала — вокруг Земли.