Николас Блейк - Чудовище должно умереть Страница 39

Возможные ответы: Джордж отказался бы развестись с Вайолет и/или то же Роуда с Карфаксом - убежав вдвоем, им пришлось бы оставить Фила в руках у Джорджа и Этель Рэттери, на что Вайолет никогда бы не пошла. Правдоподобно. Нужно более тщательно проверить отношения между Вайолет и Карфаксом. Но если только не допустить чистого совпадения в том, что отравление произошло именно в тот день, на который Феликс запланировал убийство (что почти невероятно), убийца должен быть в курсе плана Феликса - или узнав это от Джорджа, или самостоятельно наткнувшись на дневник. Последнее мало вероятно в случае Вайолет и Карфакса, но Вайолет могла обнаружить дневник.

Заключение: нельзя пренебрегать возможным сговором между Вайолет и Карфаксом. Кстати, примечательно, что, когда бы я ни был в доме Рэттери, Карфакса там не было. Как партнер ее мужа и друг семьи, Карфакс должен бы постоянно там присутствовать - оказывать Вайолет всевозможную помощь и участие. Тот факт, что он этого не делает, разрешает предположить, что он не желает давать нам повод подозревать порочную связь между ними. С другой стороны, позиция Карфакса, когда его допрашивал Блаунт, была поразительно открытой, уверенной, неизменной и в то же время достаточно необычной, чтобы внушить доверие. Преступнику очень трудно стойко придерживаться фальшивого морального отношения к недавней жертве - гораздо более трудно, чем просто придерживаться заранее разработанного плана (алиби, скрытие мотивов etc.). Предварительно склоняюсь к невиновности Карфакса.

Это оставляет под подозрением Этель Рэттери и Феликса. Для Феликса подозрение гораздо более сильное. Средства, мотивы, все - даже признание в намерениях. Но это только там, в дневнике, что можно опровергнуть. Это просто, но только просто - предположительно, что Феликс приготовил второе оружие (яд) на тот случай, если его план убийства на реке сорвется. Я не могу заставить себя поверить, что он или настолько хладнокровен, или настолько безумен, чтобы осуществить такой сложный план. Но предположим на минуту, что он именно таков. Но совершенно невозможно, что, после того как на ялике все обернулось против него и после того как Джордж сказал ему, что его дневник находится у поверенных и будет предан огласке в случае его смерти, Феликс все же привел в действие свой план с отравлением.

Поступить так означало просто подставить свою голову под плаху. Если бы Феликс отравил тоник, он, безусловно,- поскольку он знал, что смерть Джорджа означает его собственный конец,- сказал бы Джорджу о яде или незаметно проник бы в столовую перед обедом и убрал бутылку. Разумеется, если он только так безумно ненавидел Джорджа из-за смерти Мартина, что собирался сделать себе харакири сразу после смерти Джорджа. Но если Феликс совершенно не думал о спасении своей шкуры, зачем ему было возиться со всем этим планом убийства на реке, который должен был выглядеть как несчастный случай, и зачем он привез сюда меня, чтобы я спас его жизнь? Единственно возможный ответ на это - Феликс не подсыпал яда в тоник. Я не верю, что он убил Джорджа Рэттери: это противоречит всем возможностям и всей логике.

Значит, остается Этель Рэттери. Ужасная, страшная женщина, но убила ли она своего сына? И если, как я думаю, она это сделала, будет ли возможность это доказать? Смерть Джорджа - типичный случай эгоистического произвола, который свойствен Этель Рэттери. С ее стороны не было ни единой попытки сбить следствие со следа - хотя наверняка в этом не было необходимости, поскольку она знала, что все подозрения падут на Кернса. Она не пыталась создать себе алиби на субботний день, когда в бутылку был подмешан яд. Она просто отравила лекарство и сидела на своей толстой заднице, пока Джордж его пил. А затем заявила Блаунту, что дело должно быть представлено как несчастный случай. "Всевышний вседержитель и судья" - вот роль, которую она играет. Здесь налицо вызывающее отсутствие тонкости в совершении отравления Джорджа, что так сочетается с характером Этель Рэттери. Но достаточно ли это веский мотив? Когда дошло до дела, стала бы она действовать в согласии с собственным изречением "Убийство не есть преступление, когда на карту поставлена честь"? Может, мне лучше добыть побольше сведений от старого Шривенхема или какого-нибудь его друга, чтобы решить этот вопрос. А тем временем..."

Найджел устало вздохнул. Он перечитал написанное, сморщился и поднес спичку к бумаге. Старинные часы в холле глухо застонали и, астматически задыхаясь, отсчитали полночь. Найджел взял папку, в которой лежала копия дневника Кернса. Что-то привлекло его внимание на странице, которая раскрылась. Все его тело сразу напряглось, утомленный ум приободрился. Он начал листать страницы в поисках подтверждения своей догадки. В голове у него стала оформляться необычайная мысль - настолько логичный, точный и убедительный ее рисунок, что он не мог в это поверить: все было слишком похоже на ситуацию, когда человек записывает на грани сна одно из замечательных стихотворений, но, посмотрев на него снова в беспощадном свете утра, вдруг обнаруживает его обыденность, бессмысленность или ненормальность. Найджел решил оставить все до утра; сейчас он был не в состоянии проверять истинность своей догадки; внутри у него все сжималось от ее жестокого смысла. Зевнув, он встал, сунул папку под мышку и направился к двери гостиной.

Он выключил свет и открыл дверь. В коридоре было тихо и пусто. Найджел побрел через коридор к выключателю на противоположной стене, нащупывая рукой дорогу к входной двери. "Интересно, спит ли Джорджия?" - подумал он. И в этот момент в темноте послышался свистящий звук, и что-то ударило его сбоку по голове...

Темнота. Черная бархатная завеса, на фоне которой вспыхивают, танцуют, мелькают и исчезают болезненные вспышки света: фейерверк. Он наблюдал за ним без любопытства, он хотел, чтобы эти огни перестали мелькать и вращаться, чтобы он мог отдернуть черный занавес и они бы исчезли. Наконец огни перестали бешено вращаться. Но черный бархатный занавес остался. Теперь он мог пройти вперед и поднять занавес, только сначала ему нужно снять эту тяжелую доску, которая словно привязана к его спине. А почему у него на спине эта доска? Наверное, он сандвичмен. На какой-то момент он замер, восхищенный своим блестящим заключением. Затем начал двигаться к занавесу. В то же мгновение ослепительная боль пронзила ему голову, и сверкающие болевые пятна снова понеслись вокруг в бешеной пляске. Он дал им дотанцевать до конца. Когда они затихли, он позволил своему мозгу осторожно начать работать: нужно только внезапно отдернуть защелку, и все чертово приспособление рассыплется на части.

"Я не могу двинуться к этому красивому черному бархатному занавесу, потому что... потому что... потому что я не стою на ногах и эта доска, прицепленная к моей спине, вовсе не доска, а пол. Но никто не мог прикрепить меня к полу. Да, это очень разумное утверждение, если можно так выразиться. Я лежу на полу. Лежу на полу. Хорошо. Почему я лежу на полу? Потому что... потому что...- сейчас я вспомню...- что-то выскочило из-за этого черного занавеса и стукнуло меня. Очень сильно стукнуло. Шутка. В таком случае я мертв. Проблема, как это называть, уже решена. Проблема выживания... Жизнь после смерти. Я мертв, но сознаю свое существование. Cogito ergo sum {Я мыслю, следовательно, я существую (лат.)}. Следовательно, я выжил. Я один из огромного большинства. Но так ли это? Возможно, я не умер. Не может же мертвец так страдать от этой проклятой головной боли: мы так не договаривались. Значит, я жив. Я доказал это путем неоспо... безусло... черт с ним, путем логики. Так, хорошо".

Найджел дотронулся рукой до головы. Больно. Кровь. Очень медленно он встал на ноги, нащупал дорогу к стене и включил свет. На какой-то момент яркий свет ослепил его. Когда он смог снова открыть глаза, он осмотрел холл. Он был пуст. Пуст, за исключением старой клюшки для гольфа и копии черновика, что валялись на полу. Найджел почувствовал, что замерзает: его рубашка была расстегнута; он застегнул ее, с трудом нагнулся, чтобы подобрать клюшку и дневник, и стал карабкаться с ними по лестнице вверх.

Джорджия сонно поглядела на него с кровати.

- Привет, дорогой. Ты что, играл в гольф?- спросила она.

- Вообще-то нет. Какой-то парень ударил меня вот этим... То есть мы не играли ни в крикет, ни в гольф... По голове.

Найджел бессмысленно улыбнулся Джорджии и не без грации соскользнул на пол.

* 16 *

- Дорогой, ты же не собираешься вставать!

- Как раз собираюсь. Сегодня утром мне нужно съездить к старику Шривенхему.

- Ты не можешь никуда ехать с такой раной на голове.

- Рана или нет, а я должен увидеть Шривенхема. Закажи завтрак в номер. Машина будет ждать меня в десять. Если хочешь, можешь поехать со мной и следить, чтобы в горячке я не сорвал повязку.

Голос Джорджии дрогнул:

- О, дорогой мой, и подумать только, что я все время напоминала тебе постричься. А ведь тебя спасли густые волосы - и твоя твердая голова. И ты никуда не поедешь!