Хеннинг Манкелль - Перед заморозками Страница 39

Она поехала в Раннесхольм. Ей сказали, что отец в замке, проводит совещание. Под дождем она дошла до замка и уселась в большом холле. И вдруг вспомнила последние слова Маргареты Ульссон — об Анне Вестин не стоит беспокоиться. Она под защитой Бога и земного ангела-хранителя по имени Гавриил. Почему-то это ей показалось важным, только она не могла сообразить почему.

25

Линда не переставала удивляться своему отцу. Или, вернее сказать, она не переставала удивляться тому, что каждый раз удивляется — как может он, с его твердыми привычками, быть таким переменчивым? Вот и сейчас она удивилась, когда увидела, как он появился в холле Раннесхольмского замка и направился к ней. Он же устал, подумала она, устал, раздражен и встревожен. И, несмотря на все это, явно в духе. Он опустился на диван рядом с ней и рассказал какую-то дурацкую историю, как он однажды забыл в ресторане перчатки, а ему в качестве возмещения предложили сломанный зонтик. Он что, тронулся, что ли, подумала она. Но потом отец пошел в туалет, а подошедший Мартинссон сказал, что да, отец очень даже в духе — скорее всего, по поводу того, что его дочь вернулась в родной город. Когда отец вернулся, Мартинссон тут же попрощался и ушел. На этот раз отец плюхнулся на диван так, что старые пружины застонали. Она рассказала, что видела Стена Видена.

— Он держится потрясающе, — сказал он, когда она замолчала. — Он напоминает Рюдберга — тот тоже спокойно ждал конца. Я склонен думать, что это особая милость, на которую можно только надеяться — человек в решающие минуты оказывается сильнее, чем кто-либо, да и он сам, мог ожидать.

Несколько полицейских с грохотом тащили ящики с каким-то криминалистическим оборудованием. Потом опять все стихло.

— Как идут дела? — осторожно спросила Линда.

— Плохо. Вернее, медленно. Чем страшнее преступление, тем сильнее нетерпение, хотя именно в таких случаях терпение необходимо больше всего. Я знал одного полицейского в Мальмё, его звали Бёрч, он всегда сравнивал работу следователя с работой хирурга. Во время сложной операции нетерпению места нет. Нужно время, спокойствие — и, главное, терпение. Так же и у нас. Бёрч тоже погиб. Утонул в лесном озере. Купался, судорога, и некого было позвать на помощь. Что ему там было делать, в этом озере? Надо было думать, прежде чем лезть в холодную воду… так многие скажут, но его не вернешь. Люди все время мрут. А, глупости это все. Ясное дело, люди постоянно рождаются и умирают, только это яснее видишь, когда стоишь первым в очереди. Отец умер, и я оказался в первых рядах.

Он замолчал и посмотрел на свои руки. Потом повернулся к ней. Он улыбался.

— Что ты спросила?

— Как идут дела.

— Ни следа, ни мотива, ни преступника. Мы понятия не имеем, кто был в этой лачуге.

— И что ты предполагаешь?

— А вот этот вопрос ты не должна задавать никогда. Никогда не спрашивай про то, что я предполагаю — только про то, что я знаю или о чем я догадываюсь.

— Мне же интересно.

Он демонстративно вздохнул:

— Ну хорошо, для тебя сделаю исключение. Я предполагаю, что Биргитта Медберг случайно, бродя по своим старым пилигримским тропам, заблудилась и наткнулась на эту хижину. И тут кто-то либо со страха, либо от ярости набросился на нее и убил. Но расчленение трупа усложняет дело.

— Нашли тело?

— Сейчас прочесывают озеро драгой. Собаки рыскали по всему лесу. Пока ничего. На все это требуется время.

Он приподнялся на диване, как будто ему уже надо было спешить.

— Судя по твоему виду, у тебя тоже есть что мне рассказать.

Линда передала ему содержание своих бесед с шахматистом и Маргаретой Ульссон и рассказала о доме за церковью в Лестарпе, стараясь не упустить ни одной детали.

— Слишком многословно, — дав ей закончить, наставительно сказал он. — Все то же самое можно было рассказать намного короче.

— Я работаю над этим, — нетерпеливо сказала Линда, — ты понял хоть что-то из того, что я сказала?

— Да.

— Значит, по крайней мере за содержание мне зачет поставят.

— «У» с минусом, — сказал он.

— Что это еще за «У» с минусом? — удивилась она.

— Почти удовлетворительно. Когда я учился в школе, «У» с минусом была самая низкая из положительных оценок. Дальше шла «Н» — неудовлетворительно.

— Как по-твоему, что мне теперь делать?

— Перестать метать икру. Ты же не слушаешь, что я говорю. Биргитта Медберг угодила в эту историю, потому что сделала ошибку. Ошибку, приобретшую чуть ли не библейские масштабы. Выбрала не ту дорогу. Все христианство состоит из дорог — правильных и неправильных, узких и широких, извилистых и обманчивых. Биргитте Медберг, если я правильно рассуждаю, просто жутко не повезло. И в этом случае исчезают все мыслимые причины для опасений, что и Анна угодит в такую же историю. Конечно, какая-то связь между ними есть, если верить дневнику. Но сейчас это нам ничего не дает.

В холле появились Анн-Бритт Хёглунд и Лиза Хольгерссон. Они куда-то спешили. Лиза дружелюбно кивнула Линде, Анн-Бритт, похоже, вообще ее не заметила. Курт Валландер поднялся с дивана.

— Езжай домой, — сказал он.

— Ты была бы очень нужна нам уже сейчас, — сказала Лиза Хольгерссон, — но платить пока нечем. Когда ты приступаешь?

— В следующий понедельник.

— Очень хорошо.

Линда проводила их взглядом. Потом и сама вышла из замка. Шел дождь, стало опять холодней, погода словно бы не могла решить, в какую сторону меняться. По дороге к стоянке она вспомнила их с Анной детскую игру. Надо было угадать, какая температура и дома, и на улице. Анна делала это очень ловко, она всегда была ближе к истине. Линда тогда подозревала, что Анна жульничает. Но как? Прячет термометр под юбкой? Надо ее спросить, подумала Линда. Когда Анна появится, надо будет многое выяснить. И это может означать, что короткий период вновь обретенной дружбы так никогда и не станет долгим.

Она села в машину. А почему, собственно, она должна ехать домой? Отец, конечно, успокоил ее — она теперь и в самом деле была почти уверена, что с Анной ничего не случилось. Но дом за церковью не шел у нее из головы. Почему они вдруг все исчезли? Можно, по крайней мере, попытаться узнать, кто хозяин дома. Для этого не надо ни разрешения, ни полицейской формы. Она вернулась в Лестарп и поставила машину на уже ставшем привычном месте. Двери церкви были полуоткрыты. Она, помявшись немного, вошла. В оружейной стоял тот самый сторож. Он ее узнал.

— Не можешь удержаться, чтобы не зайти в нашу чудесную церквушку? — спросил он.

— Вообще говоря, у меня есть вопрос.

— А разве не все приходят сюда за этим? В церковь все приходят, чтобы задавать вопросы.

— Я не то имела в виду. Я хочу спросить: кто хозяин того дома за церковью?

— Дом-то этот? Да он переходил из рук в руки… Когда я был молодым, тут жил хромой арендатор. Юханнес Польссон его звали. Он платил оброк в Стибю-Горд и был большой мастер чинить всякие фарфоровые штуки. К старости он жил совсем один. Поросят переселил в гостиную, кур — в кухню… Так вот и жили тогда. Когда он помер, дом перешел еще к кому-то — там устроили мучной лабаз. Потом был еще торговец лошадьми, а потом, должно быть, уже в шестидесятые годы, хозяева менялись так, что и не упомнить.

— Так вы не знаете, кому он принадлежит сейчас?

— Последнее время все время появлялись люди — приходили, уходили… Забитые какие-то, тихие уж очень. Кто-то сказал — они там занимаются медитацией. Нас они не беспокоили. Но вот насчет хозяина… нет, не слышал. Тебе лучше обратиться в регистр недвижимости.

Линда задумалась. Как бы поступил ее отец?

— Кто знает все деревенские сплетни? — спросил она.

Он посмотрел на нее удивленно:

— Я, наверное.

— А кроме вас? Может быть, кто-то в курсе, чей это дом?

— Знаете что, поспрошайте Сару Эден. Учительница, она живет в домике рядом с автомастерской. Она-то знает про все, что здесь делается. К сожалению, и про то, чего не делается. То бишь если, на ее взгляд, каких-то сведений не хватает, она может их и придумать — ну, сама понимаешь… Но она хорошая тетка, только любопытна как сорока.

— А что будет, если я к ней зайду?

— Обрадуешь одинокую старуху.

Дверь открылась, и в церковь вошла женщина — Линда запомнила, ее звали Гудрун. Они на секунду встретились глазами.

— Каждый день, — сказал он, когда та скрылась в церкви. — Всегда в одно и то же время, всегда одно и то же лицо, всегда одна и та же скорбь.

Линда подошла к дому и огляделась. По-прежнему никого не было. Она вернулась к церкви, направилась было к машине, но передумала и пошла пешком. Около автомастерской, украшенной вывеской «Руне. Автомобиль и трактор», стояли разобранные машины, а по другую сторону высился забор. Линда решила, что его возвела та самая учительница, к которой она направлялась, — не хотела целыми днями смотреть на автомобильные останки. Она открыла калитку и вошла в ухоженный сад. На одной из грядок, нагнувшись, стояла женщина. Линда решила, что она-то ей и нужна. Сара Эден.