Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе) Страница 39

Идея поездки в Саламанку состояла в том, чтобы порыться в прошлом де ла Фуэнте-старшего. И в этом смысле священник очень рассчитывал на Главный архив испанской гражданской войны. И хотя архив был создан еще при Франко и потому в нем преобладали личные дела репрессированных республиканцев, а материалов о фалангистах было гораздо меньше, Бальбоа все же надеялся что-нибудь найти. В любом случае другого сравнимого по масштабу источника информации о том времени попросту не существовало.

Кроме того, эта поездка была прекрасным предлогом проведать и свое собственное прошлое, пройтись по Alma Mater, вдохнуть ни с чем не сравнимый воздух лучшего студенческого кампуса в мире. Собственно, с этого-то Бальбоа и начал.

Шагая по знакомым университетским коридорам, падре почувствовал острую ностальгию по бурным восьмидесятым, когда обитатели кампуса жили по двум параллельным расписаниям: одно касалось лекций и не считалось тогдашними студентами обязательным к исполнению, а другое – куда более важное – заключалось в том, чтобы ни на шаг не отстать от местной движухи, вошедшей тогда во всеобщий лексикон под названием movida. Само словечко и связанную с ним тусовку позаимствовали у мадридцев, которые первыми сообразили создать новый тренд, сплавив воедино в общем-то видавшие виды ингредиенты: музыку, алкоголь, секс, легкие наркотики и хорошее чтиво. Получившаяся смесь, как ни странно, оказалась освежающей. Ну, если не перебарщивать с дозировкой, конечно. Не зря же десятилетия спустя в Испании появилась поговорка: «Если ты жил в восьмидесятые и все помнишь, значит, ты тогда не жил».

Впрочем, юный Бальбоа палку никогда не перегибал. Ну разве что с литературой – читал он тогда запоем и все без разбору. С годами, правда, даже эта страсть порядком поутихла, не говоря уже об остальных. Хотя само слово «страсть» применительно к служителю Господа звучало как-то двусмысленно.

Архив расположился в старинном здании, в разные времена служившем то пресвитерианским коллежем, то сиротским приютом. Бальбоа это показалось символичным. В конце концов, документальные свидетельства жизни давно умерших людей – те же сироты, которых почти никогда и никто не приходит навещать, разве что престарелые республиканцы, желающие подтвердить статус репрессированных, заглядывают сюда, с тем чтобы претендовать на скромную прибавку к пенсии.

Все интересующие священника документы были заказаны им заранее, так что ждать не пришлось, и можно было сразу углубиться в чтение.

Для начала Бальбоа отобрал только материалы, касающиеся тех членов семейства де ла Фуэнте, что приняли сторону республиканцев. Надо сказать, таких оказалось совсем немного. Тем не менее хитрость сработала, и таким образом священнику удалось выйти на след Игнасио де ла Фуэнте, который в 1936 году просил за одного из своих родственников, входивших в некую масонскую ложу. С точки зрения франкистов, грех еще тот, почище, чем записаться в коммунисты. Так или иначе, а в досье были пунктуально указаны тогдашние должность просителя и место его работы. Ознакомившись с этой информацией, Бальбоа неожиданно для самого себя замурлыкал под нос припев прилипчивой песенки, которую с назойливым постоянством заводила малолетняя дочка одной из прихожанок.

Теперь священник точно знал, что искать нужно совсем в другом месте.

Глава 28

Сокровища храма

Перед тем как выйти из дому, Вероника отправилась в свою комнату наводить лоск, и Глебу пришлось допивать утренний кофе в одиночестве. Его взгляд упал на журнал, развернутый на кухонном столе. Статья называлась: ¿Por qué es tan difícil olvidar un gran amor?[34]

Глеб с любопытством пробежал текст глазами. Смысл статьи сводился к следующему. Оказывается, большая любовь не только оставляет в человеческой памяти неизгладимые воспоминания, но и создает в мозгу устойчивые электрические цепи. И даже через годы после того, как отношения закончились, в голове помимо нашей воли может включиться некий рубильник, мгновенно возвращающий нас в состояние влюбленности в того, о ком мы с таким упорством старались забыть.

По мнению ученых, для того чтобы случилась такая физико-химическая реакция, бывает достаточно услышать знакомый запах, мелодию песни или увидеть фрагмент кинофильма, который может вызвать соответствующую ассоциацию. Разумеется, это наваждение вскоре проходит, но может с легкостью вернуться, как только очередной раздражитель снова спровоцирует «реакцию любви».

Отложив журнал, Глеб продолжал размышлять о прочитанном. Странно, почему эта тема вдруг заинтересовала Веронику? Она пытается разобраться в себе? Хочет избавиться от каких-то воспоминаний? От воспоминаний о нем?

И неужели его самого тянет к Веронике лишь в силу каких-то фантомных рефлексов? И к кому же его все-таки влечет: к Веронике, что он когда-то любил, или к Верито Гонсалес – женщине, о которой ему по большому счету мало что известно?

Да и эффект, производимый на Глеба тиканьем часов «Густав Беккер», в свете прочитанного тоже обретал новый смысл. Какое счастье, что часы остались в Мадриде! А то он, пожалуй, не смог бы за себя поручиться.

С другой стороны, Глеб прекрасно понимал: пускай возобновление отношений с Вероникой и сулит ему призрачное блаженство, надо помнить о том, что рано или поздно на горизонте обязательно замаячит новый Гонсалес. А второй раз он этого уже не переживет.

Мария Дуарте ждала их, сидя на крохотном балконе, сплошь увитом виноградом, и наслаждаясь ласковыми лучами утреннего солнца. Увидев гостей, она помахала им рукой и пошла открывать дверь. На этот раз в женщине не чувствовалось никакой враждебности. Скорее, любопытство.

Выслушав то, что удалось узнать Веронике и Глебу, сеньора Дуарте неожиданно рассмеялась, хотя смех ее прозвучал как-то невесело.

– Выходит, умирая, Хави прошептал имя французского шевалье, жившего семь веков назад? Как жил в своих фантазиях, так и умер.

Женщина перекрестилась и сложила руки на груди.

– Полагаю, вы пришли не только рассказать, но и спросить, верно?

Вероника кивнула:

– Да, насчет пропавшей книги вашего мужа. Скажите, вам удалось ее найти?

– Нет, дома ее нет. Судя по всему, книга пропала в день смерти Хави.

– В прошлый раз вы сказали, что совсем не интересовались научными идеями вашего мужа.

– И это чистая правда.

– А не было ли у Хавьера какого-то друга, который бы разделял его страсть к историческим изысканиям?

Мария Дуарте криво усмехнулась:

– Хави не был единственным чудаком на этом свете. Как я понимаю, вам нужен его закадычный друг Элисео Васкес. Тоже, кстати, не от мира сего.

– А как нам его разыскать?

– Очень просто. Балкон его квартиры расположен точно над входом в кафе Oh la la, что на проспекте принца Фелипе. Найдете легко.

Отыскать жилище Элисео Васкеса и впрямь оказалось нетрудно – они издалека заприметили летнюю террасу кафе и выставленные на улицу красные столы и стулья. Точно над входом виднелся балкон с белой плетеной мебелью.

Дверь им открыл седой господин с большущими черными глазами и любопытным взглядом ребенка.

Выслушав путаный рассказ Вероники, Васкес вздохнул с очевидным облегчением.

– А я уже, грешным делом, стал бояться, что Хави унес эту невероятную историю в могилу. Теперь вижу, что нет.

– Так, значит, вы в курсе?

– О, да, с самого начала.

– Мы хотели бы узнать как можно больше из того, что знаете вы.

– Не волнуйтесь, расскажу все, что вспомню. Но сначала предлагаю выпить по чашечке кофе с ликером. Вы уже завтракали?

Не дождавшись ответа, Васкес шмыгнул на кухню и, поколдовав несколько минут, выставил на стол поднос с кофе. Потом он подошел к перилам балкона и крикнул:

– Чучо, три рогалика, пожалуйста.

Снизу в подтверждение заказа чей-то очень громкий голос заорал в ответ:

– Пааашли три рогалика!

Буквально через считаные мгновения раздался стук в дверь и на пороге появился смуглый мальчуган с подносом, на котором была разложена дымящаяся выпечка.

– Ну, теперь ты понимаешь, за что я люблю эту страну? – прошептала Вероника Глебу на ухо.

Покончив с завтраком, Элисео Васкес приступил к рассказу:

– Так вышло, что, копаясь в архивах Великой инквизиции, Дуарте в свое время заинтересовался делом обвиняемого в ереси рыцаря-храмовника. Внимание Хавьера сразу же привлек герб на щите рыцаря. Изображенные на нем символы странным образом напоминали египетские иероглифы. Кстати, насколько я помню, один из символов был очень похож на точно такой же рогалик, – причмокивая, добавил Васкес. – Как вы теперь уже знаете, рыцаря звали де Безье. Изучить следственные материалы по его делу Дуарте не удалось – они исчезли и их судьба осталась неизвестной. С тех пор, горя желанием раскрыть тайну необычных знаков, Хавьер стал скрупулезно разыскивать материалы по этой теме, пока однажды ему не улыбнулась удача – часть епископского архива была помещена в общий доступ. Таким образом, Дуарте наткнулся на письмо кардинала Тулузы архиепископу Толедо.