Михаил Палев - Повелитель прошлого Страница 39

– Это лишь для того, чтобы удержать вас от неосмотрительных поступков, – пояснил Протасов. – Ради вашего блага, дорогие гости. Договорились?

Мне оставалось лишь кивнуть.

Ночь в гостеприимном доме Протасова была долгой. Я никак не мог уснуть, и даже отличный коньяк не помогал расслабиться. Лишь часам к двум ночи мне удалось задремать. Но не надолго.

Я проснулся от выстрелов. Точнее, меня разбудил первый выстрел, и я даже не понял вначале, что это за звук. Но практически тут же грянул второй. Несмотря на то что окна со стеклопакетами были закрыты, звук выстрела был хорошо слышен: стреляли явно во дворе.

Я приподнялся на локтях и принялся лихорадочно прислушиваться. Со двора доносился собачий лай и голоса. Что говорили, понять было невозможно: стеклопакеты, да еще шипение сплитсистемы заглушали звуки из внешнего мира. Я уже собрался встать и приоткрыть окно, чтобы услышать, о чем говорят во дворе, но в этот момент щелкнул замок. Дверь, ведущая в соседнюю комнату, приоткрылась, и в проем проскользнула фигура. Это была Редер. Видимо, шум разбудил и ее: она была одета лишь в наспех запахнутый халатик.

Я опомниться не успел, как Юлия Генриховна присела на мою постель и порывистым движением обняла меня.

– Господи, Мечислав! Вы живы! А я подумала, что… что…

– Вы думали, что Протасову надоело вести со мной переговоры и он приказал охране расстрелять меня во дворе? – усмехнулся я, в свою очередь обнимая Юлию Генриховну – разумеется, с единственной целью ее успокоить.

– Там очень громко лаяли собаки, и я думала, что вы решили бежать отсюда, – торопливо принялась объяснять Юлия Генриховна, прижимаясь ко мне и словно не веря, что я действительно жив. – А когда начали стрелять, то… Это был настоящий ужас!

Не в силах сдержать переполнявшие ее чувства, Юлия Генриховна разрыдалась. Я гладил ее шелковистые волосы, пытаясь успокоить плачущую женщину и машинально целуя ее в пушистую макушку. В свете луны, падавшем через незашторенное окно, я видел восхитительную грудь и потрясающие ноги, предательски обнаженные коварным халатиком.

– Я так испугалась, так испугалась! – рыдала Юлия Генриховна.

Я еще отдавал себе отчет, что испугалась она не столько за меня, сколько за себя, но ее всплеск чувств передался и мне: я нашел губами ее ушко, затем прикоснулся к бархатной коже щеки и наконец, уже не в состоянии противостоять охватившему меня порыву страсти, впился в ее сочные полураскрытые губы. Она ответила на мой поцелуй, и с этого момента все было предрешено.

Я проснулся от яркого солнечного света, бившего прямо мне в лицо. Юлии Генриховны уже рядом со мной не было: лишь длинный светлый волос на подушке и едва уловимый запах «Шанель номер девятнадцать» говорили о том, что ночные события мне не приснились.

Приняв душ, я ощутил резкое чувство голода, однако все-таки нашел в себе силы побриться: в стаканчике рядом с зубной щеткой торчал бритвенный станок «Жилет». Выйдя в коридор, нос к носу столкнулся с Юлией Генриховной. Она была одета в блузку и джинсы, в которых ее привезли сюда. А жаль! Вчерашнее вечернее платье ей безумно шло. Я пожелал ей доброго утра, и она ответила, стараясь не встречаться со мной взглядом. Мы уже спустились до середины лестницы, когда она, вдруг обернувшись, сказал мне:

– Мечислав! Я надеюсь, что мой ночной порыв вы не примете за…

– Да, Юлия Генриховна! – как можно более вежливо ответил я. – Я понимаю.

Как раз тот случай, когда «секс не повод для знакомства».

Несмотря на позднее время, стол в столовой был накрыт к завтраку. За столом в одиночестве сидел Протасов и стучал клавишами ноутбука. Увидев нас, он пожелал доброго утра и приятного аппетита.

Увидев яйца на тарелке, я поинтересовался: всмятку они или вкрутую.

– В мешочке, – ответил Протасов, не отрываясь от ноутбука.

– А что интересного в мире?

– Интересно, что в Тель-Авиве сегодня аж на пять градусов прохладнее, чем в Москве, – ответил Протасов. – Я так и знал, что введение безвизового режима с Израилем до добра не доведет!

Я улыбнулся, оценив шутку, и протянул руку к кофейнику, но позавтракать в этот день мне было не суждено. Во дворе надрывно залаяли собаки, донесся какой-то шум. Протасов недовольно поднял голову, моя протянутая к кофейнику рука замерла. Через несколько секунд двери в залу распахнулась, чуть не слетев с петель, и в помещение ворвались люди в масках и бронежилетах с автоматами наперевес.

– Всем лежать! СОБР работает!

Я достаточно насмотрелся детективов о бандитских девяностых и потому знал, как поступать в подобных ситуациях. Я даже не успел осознать, как оказался лежащим на полу ничком, положив ладони на затылок и раскинув ноги, – как следовало из фильмов, нераздвинутые ноги раздвигают умелыми пинками берцев, что должно быть очень неприятно. Затем я услышал очень знакомый голос, ликующе объявивший:

– Ну вот! Я же говорил, что они здесь!

Это был Кольцов.

– Я вижу. Главное, что все в одном месте: и похищенные, и похититель.

Обладателя этого командного голоса я не знал. Но поглядеть на него не решился: прямо возле моего носа находился берц собровца.

– Побеседуем, – предложил обладатель командного голоса.

Меня рывком подняли с пола и усадили на стул. Я увидел, что точно так же поступили с Протасовым и Редер. Из знакомых лиц, помимо Кольцова, я увидел Таврова.

– Кто-нибудь может объяснить, что все это означает? – холодно поинтересовался Протасов, глядя в пространство.

– Я полковник Павлов из Следственного комитета, – сообщил обладатель командного голоса. – Вы подозреваетесь в похищении и принудительном удержании присутствующих здесь госпожи Редер и господина Булгарина. У меня вопрос к госпоже Редер и господину Булгарину: вы подтверждаете, что присутствующий здесь господин Протасов похитил вас и насильно удерживал в этом доме последние сутки?

– Да, подтверждаю, – немедленно отозвалась Юлия Генриховна.

– Подтверждаю, – немного погодя ответил я.

– Вот так, господин Протасов! – с довольным видом повернулся к хозяину дома Павлов.

– Бред! – фыркнул Протасов. – Зачем мне их похищать?

– Чтобы заставить Булгарина продать вам статую, которую вы вывезли из квартиры Валерия Ивановича! – пылко вмешался Кольцов.

Павлов с неудовольствием глянул на него, а Протасов, наоборот, посмотрел на него с иронией.

– Ах, вот оно что… – усмехнулся Протасов. – Теперь я понял… Здесь имеет место недоразумение. Если желаете, я немедленно дам вам объяснения.

– Давайте, если они окажутся убедительными, – согласился Павлов.

– Дело в том, что госпожа Редер вывезла с квартиры своего… э-э… друга, господина Гардина, вышеупомянутую бронзовую статую, изображающую лежащего древнеримского воина примерно в половину натуральной величины, с надписью на основании латинскими буквами «Spartacus» и представляющую собой современную стилизацию под этрусские пеплохранительницы. Статуя сделана примерно в семидесятых годах двадцатого века, то есть не подпадает под понятие антиквариата. Госпожа Редер продала статую господину Булгарину, а тот укрыл ее на квартире присутствующего здесь господина Таврова. Я правильно излагаю, господин Булгарин?

Я не знал, что ответить, и промолчал. Но Протасов и не ожидал ответа. Он тут же продолжил:

– Проблема, я так понимаю, в том, что господин Булгарин и госпожа Редер не подозревали, что господин Гардин не является владельцем упомянутой статуи. Поскольку ее настоящим владельцем являлся приятель Гардина господин Никодимов. И господин Гардин, видимо, не знал, что господин Никодимов незадолго до своей смерти продал мне статую. Он остро нуждался в деньгах, и статуя была в его квартире единственным предметом, представлявшим хоть какую-то ценность. Если вы, господин полковник, сопроводите меня в мой кабинет, то я покажу вам купчую.

Вот это да! Такого я не ожидал. Судя по виду Юлии Генриховны, Таврова и Кольцова, они этого тоже не ожидали. Во всяком случае, более глупых выражений лиц я давно не наблюдал. Похоже, и у меня физиономия была не лучше.

Павлов размышлял всего пару секунд.

– Идемте! – сказал он Протасову и вместе с ним в сопровождении двух собровцев удалился. Не прошло и пяти минут, как они появились снова. Павлов держал в руках лист бумаги.

– Должен вас огорчить, господа, – сухо обратился он к нам. – Договор о продаже оформлен по всей форме.

– Это фальшивка! – запальчиво выкрикнула Юлия Генриховна.

– Мы проверим, – заверил Павлов.

– Но почему вы не забрали статую себе? – воскликнул Кольцов. Он явно не мог смириться с поражением.

– Я же говорю: Никодимову были нужны деньги, а статуя годилась разве что в металлолом, – пояснил Протасов. – Ему в семидесятые какие-то жулики продали ее за антиквариат, а в наше время люди грамотные стали. Ну, я и дал ему деньги. А чтобы не выглядело как благотворительность – все-таки Никодимов был человек интеллигентный, щепетильный, – я заплатил ему вроде как за статую. И особо оговорил в договоре, что статуя остается в пользовании Никодимова до тех пор, пока он не сочтет нужным ее мне передать, либо пока я не сочту нужным ее забрать, либо пока господин Никодимов не умрет. И я был очень удивлен, когда после смерти Никодимова пришел за статуей и не обнаружил ее. Мне удалось установить, что статую вывез господин Гардин. Я попытался его найти, чтобы разъяснить ситуацию, но Гардин внезапно исчез. Зато мне удалось найти госпожу Редер, которая в свою очередь вывезла статую с квартиры Гардина. Но оказалось, что госпожа Редер уже успела продать статую господину Булгарину. И я пригласил их к себе, чтобы объяснить ситуацию. Господина Булгарина я обнаружил на квартире господина Таврова, которого в тот момент не было дома, и пригласил его на беседу к себе. Заодно захватил и законно – подчеркиваю, законно – принадлежащую мне статую.