Фил Уитейкер - Портрет убийцы Страница 39

— Значит, это и есть внучка Рэя. — Барр произнес это в замедленной манере, не так, как мне помнилось, он обычно говорил более помпезно.

— Мистер Барр, — сказала я, — простите, что являюсь без предупреждения. Мне хотелось извиниться за вчерашнее. Я была не права, разговаривая с вами в таком тоне.

Он продолжал стоять в проеме двери, не отрывая взгляда от Холли. По-моему, он был пьян. После нескольких секунд молчания я пересаживаю Холли на бедро.

— Дело просто в том, что у меня была последняя телефонная квитанция папы. Он звонил по вашему номеру в день смерти, провел три четверти часа на телефоне. Извините, что я решила, будто это были вы. Мне в голову не пришло, что он мог разговаривать с кем-то другим.

Я увидела, как он нахмурился, словно пытаясь понять, что́ я говорю. До меня дошло, что я путано выразилась, выложила ему результат размышлений, которые занимали мою голову не один час. Я жду, чтобы он что-то сказал, что угодно. Сказал бы: «О да, понимаю, он говорил, должно быть, с моей женой, с моей дочерью, я спрошу их». Или скажем: «Мне очень жаль, что я соврал тебе, да, мы с твоим отцом долго разговаривали в тот день, и он все снова и снова повторял, какая ты у него хорошая, как тебе трудно со всем справляться и ты вовсе не виновата, что тянешь такой воз, и как ему будет не хватать тебя, когда он уйдет из этого мира».

У меня появились груди, маленькие холмики плоти. Я лежала в ванне, лаская мыльными руками соски, неожиданно потемневшие. Я становилась женщиной, это ошеломляло, волновало. Я встала в ванне — теплая вода плескалась вокруг моих голеней. Подняла ногу, перенесла ее через край эмалированной ванны, опустила ступню на пушистый мат. Другая нога поскользнулась на дне ванны, я неожиданно потеряла равновесие, сильно ударилась внутренней стороной бедра и полетела — с губ моих сорвался невольный крик. Я очутилась в воде лицом вниз, одной ногой зацепившись за край ванны, когда папа влетел в незакрытую дверь.

Я почувствовала его руки на моих плечах, затем под мышками, когда он стал меня поднимать.

— Ты в порядке?

Прижал меня к себе. Обнял, несмотря на то что я была мокрая.

Но успокаивающих слез не было. Я была в шоке и съежилась от стеснения.

— Все о'кей, — выдавила я и почувствовала, как трудно вобрать воздух в грудь. — Уйди, пожалуйста.

Он опустил меня на пол и отвернулся, прежде чем я успела обмотаться полотенцем. Его спина в клетчатой рубашке исчезла за толстой деревянной дверью. А я села на стул и почувствовала, как пульсирует бедро, увидела, что появился синяк на гладкой коже.

— Мистер Барр?

Он словно вдруг пришел в себя, вспомнил, кто он, вспомнил, что мы с Холли стоим на его пороге.

— Извини.

Он как-то нерешительно смотрел на нас, и я подумала, предложит ли он нам войти.

— Я понял, что ты сказала, но ты ошибаешься. Здесь никого нет. Изабелла оставила меня давно, я не видел ее и Джесси тридцать лет. Так что если твой отец с кем-то и разговаривал, это был я.

— Значит, вы признаете, что разговаривали с ним? В день его смерти?

— Возможно. Я, право, не могу припомнить.

Я чуть крепче прижимаю Холли к боку.

— Наверняка вы бы вспомнили, если бы он вам звонил? Я приехала не для того, чтобы скандалить, я просто хочу знать, что он вам сказал, что было у него на уме. Это мне страшно важно. На следствии вынесен вердикт — смерть в результате катастрофы. Я вам это говорила? Именно такого вердикта я в то время хотела. Но теперь я не знаю, правда ли это.

— Она хорошенькая, твоя дочка, в тебя пошла. И я вижу вашу мать в вас обеих.

Я никуда не продвинулась. Надо наконец найти способ прорвать его скрытность.

— Ведь это вы сделали снимок, верно, вы сняли нас на Рюлиевом Холме? Я была там сегодня — никогда прежде я об этом не думала, но кто-то сделал же тот снимок. Поэтому у вас и был экземпляр, верно? Иначе как бы вы могли сделать с него рисунок?

Он медленно качает головой, продолжая глядеть на Холли, которая в ответ смотрит на него с нескрываемым любопытством человечка своего возраста.

— Нет, — говорит он. — Я — художник, я не дружу с камерой. Я никогда не снимал за всю свою жизнь.

— Кто же в таком случае сделал этот снимок?

Он носом втягивает воздух.

— Эта фотография и мой рисунок — две стороны пари.

Холли начинает тихонько подвывать от скуки — что-де мы тут делаем, стоя у этого дома, разговаривая с незнакомым человеком?

— Какого пари?

— В общем-то ничего особенного. Это было давно. И лучше о нем забыть.

— Почему вы не хотите рассказать мне?

Он рукой берется за косяк двери, поддерживая ее приоткрытой.

— Извини.

Я чувствую, что потерпела полное поражение. И могу выразить досаду, только не попрощавшись с ним. Я поворачиваюсь к нему спиной и шагаю назад по дорожке, как вдруг в голову мне приходит мысль, внезапное, пугающее озарение.

— Стойте, — кричу я, и звук моего голоса останавливает движение двери — она на несколько дюймов остается открытой. — Вы сказали, что не видели свою дочь тридцать лет?

— Да.

— Но я же видела картины. Ее выпуск, она на лыжах, в школе. Картины в той комнате. Как вы могли их написать, если вы ее не видели?

Он пожимает плечами, снова начинает закрывать дверь. Засов защелкивается с солидным звуком. Без единого слова он отгораживается от меня, оставляя смотреть на черную краску двери и цифры 5 и 2. Мне приходит в голову позвонить, держать палец на звонке, пока он не подойдет к двери. Но Холли вся извертелась от нетерпения. А кроме того, я думаю, что могла бы держать палец на дверном звонке целый час, и это ничего бы не дало. Передо мной недостижимая цель, то, чего мне не дано схватить.

К концу 1 января я вывезла последние картонки из папиного дома. Вся ерунда роздана, все ненужные вещи и одежда отправлены в благотворительные лавки. Осталось лишь то, с чем я не могла расстаться. Я привезла все в квартиру и свалила в свободную комнату, пока не решу, что с этим делать. Пол злился, говорил, что у нас и так мало места. Я сказала, что меня не заставишь сделать то, о чем я потом пожалею.

Дня через два позвонил солиситор и сообщил, что все процедуры окончены. Оставшаяся сумма, минус судебные издержки, будет переведена в опекунский фонд Холли. Папа был человек практичный, сказал он мне. Вместе с выплатой по страховке его наследство перевалило за порог, облагаемый налогом на наследование, и если бы он оставил все мне, министерство финансов наложило бы лапу на значительную его часть. Я поблагодарила солиситора за помощь. Он сказал, что пришлет мне бумаги, связанные с наследством, в течение недели.

После обеда Холли спала. А я продолжала копаться в коробках, пока не нашла нужного мне снимка в рамке. Мы втроем на Верхушке Рюлиевого Холма. Впервые у меня были в одной комнате снимок и рисунок, посланный папе на Рождество. Только когда я их сравнила, мне стали ясны недостатки наброска художника. Неизбежное искажение деталей — деревья набросаны схематично, тогда как камера воспроизвела каждый листик. Но были там и более существенные недочеты. На рисунке я улыбаюсь; на фотографии я серьезна, явно озадачена тем, что вижу. И мама. На рисунке она всего лишь футах в двух от папы и от меня, сидит, скрестив руки. На фотографии она много дальше и так обхватила себя руками, что кто угодно подумает — ей страшно холодно.

Поднимись немного вверх по холму, пока не доберешься до ворот фермы на Верхушке Холма. Не могу сказать, как там сейчас, но тогда на мощенном плитами дворе было привязано с полдюжины лошадей. Тогда у нас вошло в традицию: вы с Джесси отправлялись туда всякий раз, как мы ездили в Рюли, следом за вами шли мамы, чтобы поднять вас к бархатистым носам лошадей и чтобы вы могли погладить их, почувствовать их теплое дыхание. А мы с твоим отцом оставались лежать на травянистом склоне, обращенном к долинам Дербишира, и наслаждались предоставленным нам получасом времени, которое мы могли провести как взрослые люди.

Сегодня, когда я в последний раз пришел сюда, Джесси находится где-то с Изабеллой, не знаю где. Шейла говорит, что отведет тебя к конюшне. А мы с Рэем остаемся пикниковать, попивать пиво и смотреть на ваши удаляющиеся фигуры. Не знаю, что произошло между тобой и твоей мамой — возможно, она чуть ближе поднесла тебя к лошадиной морде, возможно, она чуть терпеливее обычного относится к твоим переменчивым капризам.

— Эта женщина, Мортенсен, все испортила.

Я ожидал, что Рэй начнет меня расспрашивать, как только вы не сможете нас услышать, спросит, в чем дело. Но ни слова об отсутствии Изабеллы и Джесси, никаких вопросов, никаких объяснений. Да мне и нечего объяснять, и я не хочу врать для видимости.

— Каким же образом?

— Она выбрала из выстроенных для опознания какого-то случайного рыбака. Хантер вышел на волю, улыбаясь во все свое чертово лицо.