Паула Гослинг - Тайна Люка Эббота Страница 39

Он начал было говорить, стремясь посвятить Гордона в свои планы, но передумал. Он сделает это сюрпризом! Гордон будет им гордиться, когда увидит результаты. И теперь он слишком озабочен этими бумагами со страховкой.

Лучше ему не мешать.

— Грэхэм Мойл?

Высокий и худой человек, изумленный, повернулся к ним.

— Да.

Он был схож с Христом — или викингом: белокурый, с бородой, с аскетичным лицом и чувственными губами.

— Чем могу быть полезен?

Люк предъявил свое удостоверение.

— Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вы выздоровели?

— Да. — Он был весьма раздражен, узнав, кто они — его посетители, но убегать было уже неприлично и невозможно.

Люк и Пэдди осмотрелись, затем нашли редкие в студии чистые места на скамьях. Стульев не было, и вокруг были разбросаны осколки разноцветного стекла: они блестели повсюду и хрустели под ногами. Руки Грэхэма были в порезах.

— Вы также занимаетесь фотографией? — спросил Пэдди, кивая на полку на стене, где были видны дорогостоящие камеры разного размера.

— Я делаю фотографии витражей, куда бы я ни поехал, здесь — и на континенте, — объяснил Мойль. — Я даже сделал книгу по витражам: она вскоре выйдет. И для себя делаю фотографии мест, зданий, где я работаю по реставрации старого стекла. Мне это помогает в работе.

— Понятно. — Казалось, Пэдди вполне удовлетворен ответом.

— Как я вижу, вы хорошо знали Уин Френхольм, — сказал Люк.

— Так же хорошо, как и все здесь, — ответил Грэхэм.

— Вы не опечалены ее смертью?

— Конечно да. Но какая польза от причитаний? — Молодой человек повернулся вновь к своей работе. — Вы не возражаете, если я продолжу, пока мы говорим? Я с моей болезнью и перерывами не успеваю к сроку, а он — в конце недели. — И он достал какой-то кусок алого стекла и принялся размечать его. Затем он провел по разметке резцом — и взору предстали лепесток, один за другим, после короткого точного удара по каждому снизу. Он посмотрел через плечо: — Подайте мне вот тот голубой вазон, будьте добры.

Люк осмотрелся вокруг, но не увидел голубого вазона.

— На столе, перед вами, — пояснил Грэхэм Мойль. — Это голубое стекло с разводами — мы называем одноцветное стекло вазоном.

— А! Простите. — Люк подхватил кусок стекла, который при этом блеснул на солнце.

— Благодарю. — Мойль работал быстро и точно. Голубые лепестки последовали за алыми, пока на столе не образовалась горка из каждого цвета, а неподалеку уже лежали заготовки-круги золотистого цвета. Затем Мойль потянулся к металлической ленте, что свешивалась с гвоздя на стене, и, отмерив длину, отрезал нужное острым ножом. Он бросил его на стол и принялся выпрямлять металлическую полосу. Сначала он ровнял ее рукой, затем загибал каждый конец под нужным углом. Пока он проделывал все это, Пэдди медленно и как бы невзначай подошел к столу и посмотрел на нож. Он взглянул на Люка и поднял бровь, почти незаметно кивнув ему.

Грэхэм Мойль как раз в этот момент поднял голову — и уловил это переглядывание. Он мгновенно вспыхнул, и его нежная кожа пошла пятнами.

— Я не убивал ее, — хрипло сказал он. — Это просто шпатлевочный нож, и он хорош для металла — но не больше.

— Но и им можно убить, — спокойно заметил Пэдди.

— Почему я должен был убивать ее? — спросил Мойль. — Она для меня ничего не значила. Она была удобна. Дешевле, чем платить проститутке из города, и всегда под рукой. — Несмотря на видимые попытки говорить грубо и цинично, он не смог скрыть слез.

— Похоже, каждому мужчине она виделась по-своему, — прокомментировал Люк.

— Она и была со всяким разная, — сказал Мойль.

— Выходит, для вас ничего не значит, что кто-то перерезал ей горло? — спросил Люк так, будто спрашивал путь к ближайшей остановки.

Ответом было молчание. Затем, наконец, послышалось:

— Нет. Нет, для меня это все ни хрена не значит.

— Странная точка зрения — для мужа, — снова прокомментировал Люк и тут же добавил: — Пэдди, подержи его, — потому что Грэхэм Мойль стал совершенно белым и начал падать. Пэдди подскочил вовремя, и Люк помог ему. Вместе они опустили обмякшего молодого человека на пол.

— Как вы это узнали? — спросил Мойль, когда очнулся.

— Обычная проверка документов, найденных в ее комнате. Ваш брачный сертификат шестилетней давности в совершенном порядке. Однако нам не удалось узнать, был ли развод, — прищурившись, сказал Люк. — Записи об этом нигде не обнаружилось.

— Нет, ее и нет. Мы все еще официально муж и жена, — горько сказал Мойль. — Но лишь официально. Мы были действительно муж и жена лишь полгода с той даты, что указана в сертификате. Это время оказалось достаточным, чтобы я смог узнать о ее… проблеме. Вы уже знаете, наверно, — она была ведьмой. — Его голос сошел на шепот, а тон оставался совершенно серьезным. — На некоторое время она могла убедить кого угодно в чем угодно. Пока ей не надоедала эта игра. Она всегда скучала, ей всегда все надоедало. Никто не был более удивлен, чем я, когда увидел ее здесь. И даже ее дорогой малыш-кузен Бэрри не знал о том, что некоторое время она была респектабельной замужней дамой, и она так и не рассказала ему.

— А вы так и не возобновили отношения с ней?

— Я бы предпочел заняться любовью с самкой тарантула, — резко ответил Грэхэм. — Что касается любви, это сравнение вполне к месту.

— Но, судя по словам людей здесь, в Центре, она много времени проводила с вами.

— Это правда — много времени. Пыталась склонить меня к разводу.

— Но она могла бы получить развод и без вашего согласия: вы жили отдельно более двух лет.

— Именно это я ей и говорил. Не знаю, подала она на развод или нет. Иногда мне казалось, это было для нее лишь поводом, чтобы приехать сюда и измываться надо мной. — Он вспыхнул. — Думаю, она использовала меня как выхлоп, чтобы было перед кем выговориться. Я выслушивал ее, знал все ее проблемы.

— Она когда-нибудь говорила вам о человеке по имени Фред Болдуин?

— Нет, не думаю. Подождите… это не тот парень, с кем она встречалась на тягловой тропе?

— Да.

— Бог мой, как я сочувствовал этому бедняге, — произнес Грэхэм, качая головой. — Если бы он услышал, как она потешалась над ним, он бы зарезал… — Он резко остановился. — Нет, я не имел в виду то, что сказал.

— Вы знали о ее беременности? — спросил Люк, сделав вид, что не заметил его оговорки.

— Да, она рассказала мне об этом на вечере, в ту ночь, когда была убита.

— Она сказала, кто отец ребенка?

— Нет.

Люк постарался скрыть разочарование, но это было нелегко.

— И даже не намекнула?

Мойль покачал головой:

— Она всегда смеялась над своими «друзьями», давала им прозвища и всякие условные имена, если вообще как-то называла их. Уин была увлечена своими играми. — Он вздохнул и снова покачал головой. — Поначалу она была удивлена, обескуражена. Кажется, этот парень не попался на ее удочку. «Один из всех», говорила она. Но у меня создалось впечатление, что она собирается как-то использовать парня — понимаете? Чтобы заставить его работать в своих интересах, — он взглянул на Люка, а затем на Пэдди. — Понимаете, она устала от своей жизни, от себя — такой. Она читала… понимала, кто она есть. Сначала она хотела сделать аборт, или, как я понимаю, она провела бурную ночь с несколькими мужчинами. Она была способна на это. — Он вздохнул. — Но затем, наверное, как раз перед тем, как окончательно покинуть зал, она подошла ко мне, и в ней было что-то необычное. Действительно, было. Она мне сказала, что весь вечер думает о будущем ребенке, и чем больше думает, тем более реальным он для нее становится. Сказала, что, может быть, ребенок сможет помочь ей. Сделать ее иной. Она, несомненно, выпила, и это сделало ее сентиментальной. В ней появилось что-то патетическое. Я ничего такого специально не подсказывал ей, но она, похоже, ухватилась за ту мысль о ребенке… Может быть, именно поэтому я так оплакиваю ее смерть. Именно тогда, когда она собиралась изменить свою жизнь — для кого-то другого, для этого ребенка, — она погибла. Не мразь ли тот, кто ее убил? — Теперь он плакал. — Бог мой, она была такая непутевая, но в последние часы своей жизни она пожелала стать лучше. Какая же дрянь этот…

Он сидел на полу, и слезы текли по его щекам.

Люк с Пэдди переглянулись и медленно, неловко поднялись на ноги: выслушивали Грэхэма Мойля они тоже на полу.

— У нее был страховой полис, мистер Мойль. Восемьдесят тысяч фунтов. Вы все еще официально — муж мисс Френхольм. Я думаю, ваши права неоспоримы. В настоящий момент ее кузен Бэрри считает, что полис — его собственность. Есть комментарии?

Мойль уставился на них.

— Вы шутите?

Люк покачал головой:

— Нисколько.

Несмотря на слезы, текущие по бороде, Грэхэм Мойль начал смеяться. Затем — хохотать.