Камилла Лэкберг - Ледяная принцесса Страница 39

Патрик глубоко вздохнул, присел на край здоровенной кровати с балдахином и попробовал помочь Эрике выудить из памяти выпавший фрагмент.

— Так, это могло быть что-то маленькое или большое?

— Не знаю, Патрик. Но скорее всего, маленькое, иначе я бы быстро заметила. Как по-твоему? Мне почему-то кажется, что, если бы отсюда пропала кровать, я бы на это все-таки обратила внимание.

Эрика улыбнулась и присела рядом с ним.

— Так, значит, здесь, в комнате. Но примерно где в комнате: возле двери, рядом с кроватью, на комоде?

Патрик вертел в руках маленький кожаный ярлычок, который нашел на ночном столике Александры. Он был похож на слегка потрепанную эмблему какого-то клуба с выжженной неровным, словно детским, почерком надписью «Д.Т.М. 1976». На обратной стороне виднелось несколько темных капель, очень похожих на старую, давно высохшую кровь. Патрик подумал: откуда это здесь взялось?

— Да не знаю я, Патрик, где и что это было. Если б знала, то не ломала бы сейчас голову и не чесала в затылке.

Она украдкой посмотрела на его профиль и отметила про себя, какие у него чудесные длинные ресницы. И щетина на лице совершенно замечательная, как раз такая, чтобы можно было кожей почувствовать ее шершавость, но не настолько длинная, чтобы неприятно колоться. И Эрика тут же подумала: а как бы ей это понравилось?

— Что такое, у меня что-нибудь на лице? — И Патрик начал энергично вытирать рот.

Эрика быстро отвела глаза, чтобы Патрик не заметил, как она его разглядывает.

— Да ничего, ерунда. Всего лишь крошка шоколада, ты ее уже снял.

Они посидели молча.

— Ну да ладно. Что скажешь? Похоже, нам здесь больше нечего делать. Как по-твоему? — спросила Эрика.

— Да, похоже, нечего. Только, Эрика, ради бога, сразу же позвони мне, если вспомнишь, что отсюда пропало. Если это было важно настолько, чтобы прийти сюда и забрать, это должно быть безусловно важным и для расследования.

Они аккуратно заперли дверь за собой, и Эрика положила ключ на место, под дверной коврик.

— Тебя обратно отвезти?

— Да нет, Патрик, спасибо. Мне хочется пройтись.

— Хорошо, но тогда увидимся завтра вечером.

Патрик переминался на крыльце и чувствовал себя неуклюжим пятнадцатилетним пацаном.

— Да, я буду ждать тебя в восемь часов, и чтоб приехал голодный.

— Попробую, но не обещаю. По крайней мере, сейчас мне кажется, что я больше ни разу в жизни есть не захочу.

Патрик рассмеялся, похлопывая себя по животу и кивая в сторону дома Дагмар Петрен прямо через дорогу. Эрика улыбалась и махала рукой Патрику, когда он отъезжал от дома в своем «вольво». И, стоя сейчас здесь, во дворе, перед домом Александры, Эрика уже с нетерпением ожидала завтрашнего дня, чувствуя неуверенность, боязнь, да и, что уж говорить, откровенный страх. Она направилась к дому, но не успела сделать и несколько шагов, как вдруг остановилась и пошла обратно. Ее внезапно осенило. Надо убедиться, пока она не забыла. Эрика решительно двинулась обратно к дому Александры, достала из-под коврика ключ, стряхнула снег с ботинок и вошла внутрь. Что сделает женщина, которая сидит и ждет своего мужчину к романтическому ужину, а он все не идет и не идет? Да, черт возьми, ясное дело, она ему позвонит. И Эрика молилась про себя, чтобы у Александры был современный телефон, а не модная, но старая «кобра»[16] или пуще того — какой-нибудь бакелитовый[17] реликт сороковых годов. Эрике повезло: новенький «Доро» висел на стене в кухне. Дрожащей рукой она нажала на кнопку вызова последнего набранного номера и скрестила пальцы на удачу, надеясь, что телефоном после смерти Александры никто не пользовался.

Эрика держала трубку и слушала гудки. После седьмого сигнала она уже совсем было собралась положить трубку, но внезапно включилась переадресация, и сработал автоответчик мобильного телефона. Она прослушала сообщение и положила трубку еще до того, как пискнул сигнал записи. С бледным лицом Эрика смотрела на телефон. Она буквально слышала, как кусочки головоломки, щелкая, складываются у нее в голове. Внезапно до Эрики дошло: теперь она точно знала, что пропало из спальни.

Мелльберг кипел, его душила злоба. Он, словно фурия, носился по полицейскому участку. У всего персонала возникло одно общее желание — залезть под стол и сидеть там. Но все-таки они были взрослые люди, и поэтому им пришлось промучиться целый день, стоически перенося ругань и издевательства их сиятельства. Больше всех досталось Аннике, и хотя со времени воцарения Мелльберга она уже ко многому привыкла и приобрела толстую, ороговевшую кожу, тем не менее на этот раз у нее на глаза навернулись слезы. Где-то около четырех ей стало совсем невмоготу, и она сочла, что с нее более чем достаточно. Она ушла с работы, остановилась у «Консума», купила большое ведерко мороженого, пришла домой, села перед телевизором, включила «Гламур» и расплакалась. Слезы текли по ее щекам и капали в мороженое. Да, тот еще вышел денек.

Больше всего Мелльберга бесило то, что ему пришлось выпустить Андерса Нильссона из камеры. Он чувствовал и был убежден до мозга костей, что Алекс Вийкнер убил именно Андерс и что если бы ему, Мелльбергу, удалось с глазу на глаз побеседовать с Андерсом, то он бы обязательно выжал из него правду. А вместо этого он вынужден был отпустить Андерса на свободу из-за того, что какой-то гребаный свидетель видел, как Андерс пришел домой как раз перед самым началом «Разделенных миров» по телику. А это значило, что Андерс в семь часов находился дома в своей квартире, а Александра разговаривала с Биргит в четверть седьмого.

И потом еще этот, молодой да ранний, — Патрик Хедстрём. Вбил себе в голову всякую хреновину насчет того, что Андерс Нильссон ни при чем и что, дескать, ее убил какой-то таинственный неизвестный. Нет, чушь собачья. За годы работы в полиции Мелльберг пришел к выводу, что, как правило, все очень просто — никаких там скрытых мотивов, сложных комбинаций и тайных сговоров. Только подонки, которые портят жизнь уважаемым гражданам. Найди подонка — и ты найдешь преступника. Это был Мелльбергов modus operandi.[18]

Он набрал номер мобильного телефона Патрика Хедстрёма.

— Где тебя, твою мать, носит? — осведомился Мелльберг, пренебрегая вежливостью. — Что ты там сидишь, в пупке ковыряешь? А мы тут, в участке, между прочим, работаем сверхурочно. Я не уверен, что ты знаком с таким явлением, как сверхурочная работа, а если нет, может, оно тебе и ни к чему, и я легко могу тебя избавить от этих проблем раз и навсегда. По крайней мере, здесь, в нашем участке.

Мелльбергу сильно полегчало, когда он якобы осадил Патрика и поставил его на место. «Их всех надо держать на коротком поводке, а то чересчур петушатся и слишком громко кукарекают».

— Я хочу, чтобы ты съездил и поговорил со свидетельницей, которая видела, как Андерс пришел домой в семь часов. Ты надави на нее посильнее — глядишь, может, что-нибудь и выжмешь. Да, вот так вот. Лети мухой, прямо сейчас.

Он грохнул трубкой и с удовольствием подумал о том, как удачно сложилась его жизнь, о том, что он ставит раком других и они разгребают за него дерьмо. Жизнь показалась Мелльбергу много светлее. Он откинулся на стуле, открыл верхний ящик и вытащил пакет шоколадных булочек. Короткими, сарделькообразными пальцами он вынул булочку и целиком запихал в рот. Когда он дожевывал первую, вторая была уже наготове. Если человек надрывается на работе, как Мелльберг, то он заслуживает награды.

Патрик уже повернул к Танумсхеде возле Греббестад, когда ему позвонил Мелльберг. Он доехал до развилки около фьельбакского гольф-клуба и развернулся. Патрик тяжело вздохнул. Близился вечер, а у него еще оставалась куча дел в участке. Наверное, ему не стоило так долго оставаться во Фьельбаке, но он не мог не воспользоваться возможностью повидаться с Эрикой — это было сильнее его. Его тянуло к ней как магнитом, и Патрику пришлось приложить массу усилий, чтобы оторваться от Эрики. Патрик еще раз глубоко вздохнул. А закончится все, судя по всему, вполне определенным образом. Он не так давно оправился от потери Карин, а сейчас на всех парах несется к новому разочарованию. Да, прямо мазохист какой-то. Ему понадобился где-то год, чтобы прийти в себя после развода, и много ночей он сидел перед телевизором, тупо уставившись в экран, где крутили полицейские сериалы вроде «Крутого Уокера» или «Миссия невыполнима». Смотреть ТВ-шоп было и то лучше, чем лежать одному в большой кровати, ворочаться с боку на бок и представлять себе Карин в постели с другим мужчиной, как в какой-нибудь поганой мыльной опере. Но притягательность, которая была в Карин в самом начале их отношений, не шла ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал к Эрике. Простая логика ясно подсказывала ему, что, соответственно, и боль, и разочарование тоже не пойдут ни в какое сравнение с прежними.