Эндрю Гарв - Инцидент в «Кукушке» Страница 39

– Здесь у нас тоже есть ахиллесова пята. Больше всего Колфакса беспокоят показания Джо Сэйбертона. Сэйбертон до сих пор не хочет признать свою ошибку – он сделал письменное заявление, слово в слово повторяющее его первоначальные показания. Единственный вопрос состоит в том, представит ли обвинение это заявление на слушании дела. Я склоняюсь к мысли, что представит, поскольку заявление имеет отношение к мотиву убийства.

– Допустим, – сказала Цинтия. – Насколько это важно?

– Боюсь, что это послужит ключом ко всему делу, Цинтия. Если обвинение сможет доказать, что отец напал на девушку в поезде, то наша теория о сговоре повиснет в воздухе: ее основание будет разрушено. Обратное, разумеется, тоже верно: если мы сможем бесспорно доказать, что девушка напала на отца, то тем самым мы установим возможность сговора, из которого логически вытекает вся наша теория. Но мы не сможем ничего доказать – по крайней мере если Сэйбертон не изменит свои показания. На несколько секунд в комнате повисла гнетущая тишина.

– Каковы наши виды на будущее, Квент? – спросил Хью.

Квентин вздохнул.

– Что ж, Колфакс был предельно откровенен со мной. По совокупности обстоятельств у обвинения очень сильная позиция. У нас есть альтернативная теория, отвечающая на большинство вопросов, но поверит ли в нее жюри присяжных? Вопрос скорее стоит даже таким образом: засомневаются ли они в доводах обвинения настолько, чтобы вынести вердикт «невиновен»? На этот вопрос никто не может ответить. К сожалению, в большинстве случаев члены жюри не обладают живым воображением. На них обязательно произведет большое впечатление обвинительная часть, если прокурор добьется слушания свидетелей инцидента в поезде, а также конкретные улики – письмо, панама, носовой платок с пятнами губной помады и так далее. Им покажут вещи, которые можно пощупать руками. По контрасту с этим наша теория скорее всего покажется им сотканной из воздуха. Мы обвиняем кого-то, о ком они никогда не слышали, кого мы даже не можем представить суду – мы обвиняем мертвеца. Колфаксу, несмотря на все его искусство, будет трудновато заставить их поверить в правдоподобность наших слов. Мы не сможем представить со стороны защиты ни одного стоящего свидетеля, ни одной вещественной улики. К тому же, как отмечает Колфакс, большая часть нашей теории сводится к техническим деталям, которые трудно проследить: вспомни хотя бы наш разговор с Уолтером Вильями.

– Не очень-то обнадеживающий прогноз, – с каменным лицом процедил Хью.

– Я бы так не сказал. Могло, конечно, быть и получше, но Колфакс вполне уверен в том, что сможет внести в умы присяжных достаточно сомнений, чтобы смягчить приговор.

– Это уже кое-что, – прошептала Труди, чье лицо во время дискуссии вытягивалось все сильнее и сильнее.

Хью с силой отодвинул стул и принялся расхаживать по комнате.

– Этого недостаточно, – яростно сказал он. – Совсем недостаточно! Это означает, что мы идем на страшный риск. Это означает также, что мы проиграли, Квент, – проиграли в любом случае. Техническое оправдание еще ничего не значит. А что будет с папой потом? Если его освободят за недостатком улик, «за недоказанностью» или как там это называется, – что ж, если быть предельно честным, то, думаю, лучше бы ему умереть.

– О, Хью! – воскликнула Труди со слезами на глазах. – Как ты мог сказать такое?

– Я сказал правду, и все мы здесь знаем об этом. Как ты думаешь, что он будет чувствовать, когда люди будут показывать на него пальцами и говорить: «Это Эдвард Лэтимер – ему удалось отвертеться!» Не ради же этого мы потратили столько усилий! Квент, он должен выйти из зала суда так, чтобы судья, жюри присяжных, пресса и публика знали: он стал невинной жертвой чудовищного заговора. Перед ним должны извиниться за то время, которое он провел в тюрьме. Он должен быть восстановлен во всех правах, люди по-прежнему должны гордиться знакомством с ним, иначе… – Хью безнадежно развел руками. – Иначе он завершит свои дни несчастным, сломленным жизнью стариком.

– Ты прав, что и говорить, – печально ответил Квентин. – Но мы не можем себя винить, Хью: мы сделали все, что могли. Нельзя надеяться на то, о чем ты говорил. Да, невиновность отца может быть доказана, но не таким образом. Мы можем доказать рациональность нашей теории и заставить некоторых принять ее в качестве гипотезы, но… В том-то и беда косвенных улик, с которыми нам приходится иметь дело, – они не могут привести к полному оправданию.

Хью упрямо покачал головой.

– Почему бы и нет? Я помню дела, в которых жюри полностью меняло свое мнение лишь потому, что косвенные улики были представлены драматическим образом. Цинтия, как называлось то дело, о котором мы на днях говорили?

– Ты имеешь в виду дело «новобрачных в ванной»?

– Верно. Ты должен был прочесть об этом в газетах, Квент. По теории обвинения арестованный, Смит, утопил нескольких женщин в ванной во время купания, подняв их за ноги таким образом, что голова оказывалась под водой. Но это была лишь теория – никто не видел, как это происходило на самом деле. Поэтому в зале суда поставили ванну с водой, в которую залезла медсестра в купальном костюме. Полисмен схватил ее за ноги и резко дернул вверх; ее голова ушла под воду и она чуть не утонула на глазах у присяжных. Это и предопределило исход дела. Квентин кивнул.

– Да, понимаю. Но в этом случае обвинению повезло – у них была возможность продемонстрировать способ преступления. У нас такой возможности нет: мы имеем достаточно длинную и сложную теорию, одно изложение которой займет массу времени. Подумай сам – что мы можем продемонстрировать?

– Согласен, – хмуро проворчал Хью. – Мы вряд ли сможем вывезти жюри присяжных на четыре-пять суток в Бродуотер и посадить их на весла на то время, пока мы будем реконструировать преступление.

– Даже если бы они согласились, наши попытки выглядели бы не более убедительно, чем схемы на грифельной доске, – сказал Квентин. – У нас нет ничего, что могло бы поразить воображение. Но в принципе ты абсолютно прав – нас может спасти лишь одна простая, но впечатляющая демонстрация, которая подтвердит правильность нашей теории. Беда в том, что мы не можем ничего придумать.

– У нас осталась еще неделя, – пробормотал Хью.

Глава 22 

Вечером того же дня Цинтия и Хью возвратились в город на одном из самых грязных и медленных поездов местной линии. Хью сгорбившись сидел в углу, полностью поглощенный своими мыслями. Цинтия читала окружную газету, которую почтальон принес в коттедж «Лаванда» в середине дня. Под заголовком «Яхтсмен погибает в грязи» следовал подробный отчет о полицейском расследовании в сопровождении отличной фотографии Гая Вильями.

Досадливо поморщившись, Цинтия отложила газету в сторону.

– Никогда больше не буду доверять лицам, – заметила она. – В его чертах нет ничего, что хотя бы отдаленно указывало на порочность.

– Знаю, – мрачно сказал Хью. – Красивый, чистенький, добропорядочный англичанин. Остается надеяться, что присяжные не будут очарованы его внешностью – ведь им придется показать его фотографию.

Он снова погрузился в молчание, пытаясь представить себе, какой эксперимент, доказывающий невиновность Эдварда Лэтимера, можно было бы провести перед публикой. Он поднял глаза лишь однажды – в тот момент, когда поезд проезжал мимо сигнальной будки Сэйбертона, и на его лицо легла легкая тень.

Узловая станция уже давно осталась позади, а они все еще продолжали сидеть в полном молчании. Когда поезд отъезжал от Кауфлита, дверь купе отворилась, и вошел контролер Билл Хопкинс. Узнав пассажиров, он заметно смутился.

– Здравствуйте, мистер Лэтимер, – пробормотал он. – Добрый вечер, мисс.

Кисло улыбнувшись, Хью протянул билеты.

– Привет, Билл. Знаешь, мне кажется, что пора приплачивать пассажирам за дорогу вместо того, чтобы брать деньги за билеты.

Билл ухмыльнулся и пожал плечами.

– Нашему старому коньку немного не хватает пару. Пробив билеты, он опустился на свободное сиденье.

Его взгляд упал на раскрытую газету.

– Паршивое дельце, – буркнул он.

– Жуткое, – неохотно выдавил Хью. Даже сейчас он не мог вспоминать об этом без содрогания.

– По всему похоже, им пора ставить предупредительные знаки на зыбучих отмелях. Гиблое место эта Пай-Ривер!

– Думаю, Вильями знал эту отмель, но в спешке забыл о ней.

Билл Хопкинс присмотрелся к фотографии.

– Красивый парнишка, ничего не скажешь. Такой был жизнерадостный…

Хью с неожиданным интересом взглянул на контролера.

– Ты его знал, Билл?

– Много раз видел его, когда пробивал ему билет. Почетный клиент, можно сказать.

– Он когда-нибудь ездил вдвоем с девушкой? – осторожно спросил Хью.

– Нет, девушек я с ним не видел.

Хью снова уставился в окно. Этого ответа следовало ждать. Вильями определенно ездил по этой линии много раз и задолго до того, как познакомился с Хелен Фэрли.