Подражатель - Дэниел Коул Страница 39

Сделав краткую паузу, она перешла к части стены, посвященной Николетт Котиллард, держащей на руках своего мертвого сына, повторение шедевра Микеланджело.

— «Пьета». Это очевидная отсылка к его матери, — заявила Элоиза.

— Мередит? — удивленно выпалила Маршалл, думая, что шестифутовый садовый гном был бы более подходящей кандидатурой.

— Нет. Я имею ввиду его биологическую мать.

Чеймберс и Маршалл переглянулись, и оба сразу подумали, что, похоже, самое время для «вы можете рассказать подробнее?».

— Она была наркоманкой, — продолжила Элоиза, пока Маршалл бессознательно почесывала следы на внутренней стороне руки. — …Героин, грех, который она передала сыну при рождении. Мередит ничего из этого вам не рассказывала? — спросила она удивленно.

Маршалл лишь покачала головой в ответ, не желая, чтобы разговор переключился на тему прогрессирующей деменции пожилой женщины.

— Короче говоря, Роберт был очень крохотным и хилым ребенком, который даже дважды переставал дышать в первые несколько дней жизни. Он всегда пытался полностью осознать, насколько близко он был на грани существования — все его достижения или творения просто стерлись бы вот так, — она щелкнула пальцами, — если бы он оставался на руках у женщины, которая была слишком испорчена.

— Но Дева Мария не была наркоманкой, — заметила Маршалл.

— Но Николетт Котиллард была, — напомнил ей Чеймберс, — и мне не нужно говорить вам, какой потенциал был у Альфонса. — Уловив странный комментарий, Элоиза вопросительно взглянула на детективов, но ни один ничего не объяснил. — Возможно, он даже был достоин стать частью одного из «шедевров» Роберта Коутса, — продолжил он.

— Как и Генри Джон Долан, по такой логике, — скептически сказала Маршалл. — Я не вижу в этом сходства.

— Может, мы мыслим слишком буквально? — сказал Чеймберс. — Может, здесь больше символизма? Генри Долан несомненно был впечатляющим человеком. В другом столетии он был бы гладиатором или военоначальником, а не «растрачивался» бы на подтанцовку или массовку на телевидении.

— Теперь вы думаете скорее как Роберт, — сказала Элоиза. — Правда в том, что здесь мы глубоко в его голове, и я сомневаюсь, что мы сможем в этом разобраться. Что мы знаем — в своей собственной ненормальной манере он пытается найти смысл и красоту в уродстве своих свершений. И по какой бы то ни было причине, он выбрал это изображение, — она указала на фото скульптуры, — чтобы ассоциировать со своей травмой.

— Как насчет этого? — спросил Чеймберс, чтобы переключить ее внимание на следующее изображение.

— «Персей с головой Медузы», — сказала Элоиза. — Почему здесь нет фотографий тел?

— Потому что ему не удалось закончить.

— А. Моя лучшая догадка: это он, наконец-то освобождающийся от нее раз и навсегда.

— От своей матери? — спросила Маршалл. Элоиза кивнула.

— Хотя Мередит его усыновила, он назначал еженедельные встречи с ней до одиннадцати лет. У матери все еще было огромное влияние на его жизнь, пока… — Она замолчала. — Думаю, теперь это уже не имеет значения: пока он не украл опиоидные лекарства Мередит и не подсыпал их в чай своей матери, которая была на пути к восстановлению. К концу той недели ее нашли без сознания в притоне и отказали в доступе к нему, пока она не докажет, что она в завязке… чего никогда не случилось. Тот маленький поступок представлял собой его победу над худшим монстром в его жизни… Кого он выбрал на роль Персея?

— Мы не находили тело, — сказал Чеймберс.

— Тогда кого он выбрал для отрезанной головы Медузы?

— Меня.

— Вау. Он, должно быть, действительно вас ненавидит, — произнесла она с крайне озабоченным лицом.

— Думаю, да.

Она подошла к другой серии фото с места преступления — полуголому и изуродованному телу «Венеры Милосской» на берегу реки.

— Кто она?

Маршалл не нужно было сверяться со своими записями.

— Тамсин Фуллер, лаборантка с факультета искусств в университете.

— Наверное, она появилась уже после моего ухода. А это? — она указала на коллекцию глянцевых зеленых листьев, собранных в пакет для улик.

— Они были разбросаны вокруг жертвы, — объяснил Чеймберс, — но не сочетались ни с одним из деревьев в округе. Я поручил одному из подчиненных попытаться определить…

— Лавр, — перебила она. — Это лавровые листья… Это послание… — сказала она, разглядывая изувеченный труп впервые с уместным уровнем отвращения и скорби.

— Послание? — спросила Маршалл. Кивнув, Элоиза глубоко вдохнула:

— Это я.

Глава 23

Барри «дерьмовая работа» Кинг оправдывал свое имя. В то время как другие рейнджеры проводили дни, разговаривая с девочками, высаживая деревья и заводя дружбу с белками, ему каким-то образом всегда выпадало разгонять группы несовершеннолетних пьяниц и разбираться с издыхающими животными. Именно из-за этой неприятной задачи он трясся по гравийной дорожке на своей машине к озеру уже через две минуты после окончания смены, отвечая на вызов по поводу крови и перьев на дорожке. Как обычно, звонивший не мог подождать. Это означало, что ему придется полчаса расхаживать в темноте в поисках того, что оставили ему лисы.

Он заглушил двигатель, и свет фар проскакал по воде, как запущенный камень, а ручник сомнительно скрипнул, когда он выбрался и отправился обходить озеро. Обводя лучом фонарика неровную местность, Барри молился, что это был лишь один из чертовых канадских гусей.

— Только не Большой Боб, — прошептал он. — Пожалуйста, только не Большой Боб.

Обойдя примерно четверть озера, на предсказуемо илистом участке берега в свете фонарика Боб увидел первые белые перья, сухие и чистые, которые буквально дрожали на ветру, как будто все еще потрясенные тем, чему они только что стали свидетелями. Барри проследовал за похожими на снежинки в грязи перьями до самого большого их скопления среди деревьев, где белизна постепенно сменилась на алый — эти перья полностью неподвижные, пропитанные… мертвые.

Заметив кровавые следы, блестящие на поваленном дереве, он переступил через ствол и подвернул лодыжку о то, что ожидало его по другую сторону: останки двух белых лебедей с обмякшими и свернутыми длинными шеями и темными дырами на месте крыльев.

— Какого черта? — пробормотал он, водя фонариком в поисках недостающих частей, хоть и знал, что ни одна лисица не смогла бы удавить двоих взрослых лебедей за раз.

Начиная чувствовать себя слегка уязвимым наедине с тишиной, он перебрался назад через ствол и поспешил к озеру, решив, что эта работа может подождать до утра.

Маршалл оглядела разноцветную палатку, выставленную в торговом зале… и потом снова взглянула на Винтера.

— Я туда не полезу.

— Ну же, — сказал он. — У меня еще сорок минут до конца смены.

— Я — офицер полиции. Я не собираюсь прятаться от вашего…

— Черт! Дэн идет! — прошептал Винтер, будто через свой пышный зад, исчезающий в проходе.

— Винтер!