Тело с историей - Николай Иванович Леонов Страница 39

– Да уж, пора. – Он обратился к водителю: – Шеф, поспеем?

– Чего ж нет, – отозвался он, – главное – из города выбраться, а там по платнику часов за семь долетим.

Ехали в полном молчании, чинно глядя в окна. Потом деятельному Киму это наскучило, он, достав блокнот, принялся что-то писать, перечеркивать, переписывать, грызя ручку. Наконец, точно спохватившись, полез в карман и извлек сложенный лист бумаги, протянул Алексею:

– Держи.

– Что это? – вяло спросил тот, разворачивая.

– Да так.

Алексей пробежал текст глазами: «Я, Жога Ким Сергеевич, паспортные данные… регистрация… настоящим разрешаю безвозмездное использование своего стихотворного произведения…» – и подпись, удостоверенная нотариусом.

Буквы запрыгали перед глазами, чуть не слезы навернулись, он крепко, от души пожал Киму руку:

– Спасибо, брат, не ожидал.

Тот отмахнулся:

– Да ладно. Вспомни меня, если попрошу того же. – Но тотчас, точно спохватившись, добавил: – Нет, лучше пристрели. Хватит уж на старых конях выезжать. Стану собой, а там – как кривая…

В Санкт-Петербург прибыли уже под вечер, пристроили гроб до завтра, стали прощаться.

– Придешь на похороны?

– Нет, Леш, еще камнями забьют. Да и не хочу с ним прощаться. И не получится. Прощай пока. Звони, если что.

Сгорбившись, подняв капюшон, Жога пошел прочь по набережной.

…Через шестнадцать с половиной часов неугомонный Сид упокоился окончательно, под очередные бурные аплодисменты: уйма народу собралась-таки на заснеженном кладбище, несмотря на то что никто никого не уведомлял. Остекленевший, Алексей наблюдал за всем происходящим как из танка, не ощущая ровным счетом ничего. Есть предел людской чувствительности.

Кто-то плакал, подходил, обнимал, хлопал по плечам, играл желваками, а у него в пустой формалиновой голове лишь одна мысль вертелась: как он сейчас будет возвращаться в пустую отцовскую квартиру.

Вчера было не до того, просто приехал и завалился. Сегодня смерть как не хотелось туда идти.

Алексей родился в Ленинграде, в бывшей коммуналке, которая, в отличие от своих обитателей, пережила блокаду, и спокойно относился к тому факту, что в каждой комнате тут кто-то страдал и умирал. В конце концов, на каждом метре земной поверхности та же история. Однако теперь этот момент не успокаивал. Леша всю жизнь мечтал, чтобы его оставили в покое, и вот наконец он один-единственный на белом свете. А вот и она, пустая квартира, в полном твоем распоряжении. Такое бы лет на десять раньше. Не придет отец со своими нотациями («зачем тебе сто штанов, *опа-то одна-единственная», «не бросай хлеб! голода не знал» и прочее), не ввалится, звеня бутылками, Мишка, язвя, тормоша и фонтанируя бесконечными идеями.

Удивительное существо человек. Теперь Лешу терзало острое сожаление о собственном одиночестве. Не хотел он идти в пустую квартиру, друзей в Питере не осталось, снимать номер в гостинице – жаль денег. Ехать обратно – нет сил.

Оставалось одно: надраться.

Градусники бодро утверждали, что дребедень, всего-то минус семь, но Леша, уехавший из города на Неве довольно давно, потерял бдительность. Радостный ветер прямо с полюса немедленно пронзил насквозь, разбалованный московской зимой, он совсем забыл, что куртка без капюшона – это практически ветровка. И шерстяной свитер забыл, и брюки на вате. Замерз он как цуцик. Чтобы окончательно не оледенеть, он все ускорял шаг, чуть не переходя на рысь. По счастью, до отцовского дома было всего три квартала. Купив согревающего, несколько булок (вот к хлебу московскому никак не мог привыкнуть, невкусно), колбасы, сыру и консервов, Леша сделал последний рывок, вбежал в подъезд и поскакал вверх по лестнице, понимая, что промедление смерти подобно.

У дверей его квартиры, подстелив картонку, почивал кто-то некрупный, привалившись к стене, уткнувшись головой в колени. Услышав шаги, сидящий мигом проснулся, поднял голову.

Замерзшее Лешино нутро немедленно растаяло.

– Я к тебе, – просто сказала Юля, по-девчоночьи шмыгая и отправляя за спину рюкзачок об одной лямке.

– Ага, – вмиг осипшим голосом отозвался он.

– Одной страшно, – объяснила она.

Леша вранья не переносил, ухо у него было идеальное, он тотчас различал фальшь. И сейчас он ничего криминального не услышал, поэтому сказал просто:

– И мне. Пойдем.

Глава 16

Первым пришел ответ от сотового оператора и дал новую пищу для размышлений. Согласно биллинговой детализации, в день смерти Сида на указанный номер Жога звонил в 16:30. В 19:50 с номера Сида был совершен звонок длительностью одиннадцать секунд. Допустим, это сходится. Есть еще один нюанс: оператор зафиксировал выход в интернет в период с 19:00 по 19:15.

– Не понимаю, – признал вслух сыщик.

– Я тоже, – сокрушенно поддакнул Станислав и уточнил: – А что конкретно мы с тобой не понимаем?

– Чертовщина какая-то. Жога утверждает, что у Сида был кнопочный телефон «Нокиа». Сержант Зубков, исполнявший при Сиде обязанности личного укротителя гаджетов, подтверждает это. Сотовый сигнал в районе Овражной улицы – никакой, я сам убедился. Усилитель сломан. И все-таки Жога дозванивается до Сида в половине пятого, а потом Сид до него – около восьми. И перед этим на четверть часа заходит в интернет.

– Так. С кнопочного телефона? Что, такое бывает? Ну а предположить, что у него все-таки смарт уже был?

– И я его сам видел, на записи, – подтвердил Гуров, – айфон.

– Так возьми этот, как его, код «имей», можно отыскать по месту.

– В том-то и дело, что при осмотре никакого айфона не найдено.

– Подтибрили? А может, где-то документы остались? – предположил Станислав. – Может, подарочек, ну, там на день рождения или просто так, чтобы на звонках экономить…

Он замолчал, открыл рот, захлопнул его, шлепнул себя по лбу – примерно то же самое пожелал бы сделать Гуров, а лучше – треснуться тупой головой о стол.

– Мессенджер, – проскрипел Станислав.

– Звонили на какой-то мессенджер, – подхватил Лев Иванович, – потому и в детализации нет номера.

– Во! – Крячко показал палец.

– Так, стоп. Ведь там интернета не было, откуда и кто мог звонить? И, главное, зачем?

Полковник Крячко деловито предложил:

– Ну что, давай мыслить