Агата Кристи - Загадка египетской гробницы Страница 4

Пуаро остановился.

— Вы ведь Хасан, не так ли? Слуга покойного сэра Джона Уилларда?

— Я служил покойному сэру Джону. Теперь я слуга его сына, — неожиданно шагнув к нам, он, понизив голос, вдруг взволнованно зашептал: — Они говорят, вы очень мудрый — умеете ладить со злыми духами. Уговорите молодого хозяина уехать отсюда. Тут повсюду зло!

И, не дожидаясь ответа, бесшумно выскользнул из палатки.

— Зло… зло повсюду, — пробормотал вполголоса Пуаро. — Да, похоже, он прав. Я тоже это чувствую.

Нельзя сказать, чтобы обед прошёл оживлённо. В основном все молчали, охотно предоставив слово доктору Тоссвиллу, а он, воспользовавшись предоставленной ему возможностью, без умолку болтал о древнем Египте. Когда мы уже собирались отправиться спать, сэр Гай вдруг судорожно вцепился Пуаро в руку, глядя выпученными глазами куда-то в проход между палатками. Там, в свете луны, бесшумно скользила какая-то призрачная фигура. Но это был не человек! Мурашки пробежали у меня по спине — я ясно видел собачью голову! Точно такая же фигура уже не раз встречалась мне в рисунках на стенах гробницы.

При виде этого кровь буквально застыла у меня в жилах.

— Боже мой! — пробормотал Пуаро, осеняя себя крестом. — Анубис, бог умерших! Его всегда изображали с головой шакала!

— Кто-то решил нас разыграть, — вскочив на ноги, гневно воскликнул доктор Тоссвилл.

— Послушайте, Харпер, оно вошло в вашу палатку! — едва слышно пролепетал сэр Гай. Лицо его покрылось пепельной бледностью.

— Нет, — покачав головой, перебил Пуаро. — Похоже, это палатка доктора Эймса.

Доктор удивлённо воззрился на него, потом недоверчиво покачал головой.

— Кто-то нас дурачит, — воскликнул он, повторяя только что сказанное доктором Тоссвиллом. — За мной! Сейчас мы его поймаем!

И с этими словами доктор ринулся вслед за таинственной фигурой. Я, конечно, последовал за ним, но, сколько мы не искали, сколько ни заглядывали во все углы, казалось, там не было ни единой живой души. Совершенно сбитые с толку, растерянные, мы, в конце концов, были вынуждены вернуться. И тут же обнаружили, что за время нашего отсутствия Пуаро принял весьма энергичные меры, правда, на свой лад, для обеспечения собственной безопасности. Не обращая ни на кого внимания, он лихорадочно разрисовывал песок вокруг нашей палатки какими-то загадочными иероглифами и диаграммами. Среди этих рисунков я тут же узнал пятиугольник, или пентаграмму, которая повторялась много раз. При этом, следуя своей привычке, Пуаро читал толпившимся вокруг него слушателям нечто вроде импровизированной лекции о ведьмовстве и вообще о магии. Белая магия, по его словам, противостояла чёрной. При этом он то и дело с загадочным видом упоминал Ка и «Книгу мёртвых».

Похоже, сумасбродство Пуаро вызвало нескрываемое презрение доктора Тоссвилла. Он оттащил меня в сторону, буквально кипя от возмущения

— Чушь собачья! — гаркнул он. — Полная чушь! Этот человек — мошенник и шарлатан! Он не знает даже элементарной разницы между верованиями, существовавшими в древнем Египте, и суевериями, которые пришли к нам из средних веков. Никогда в жизни мне ещё не доводилось слышать такой невероятной смеси невежества и суеверия.

Кое-как успокоив взбудораженного знатока древности, я присоединился к Пуаро в палатке. Мой маленький друг лукаво посмеивался.

— Теперь мы можем спать спокойно, — радостно объявил он. — Надо хоть немного отдохнуть. Моя голова просто раскалывается от боли. О, мой травяной отвар, где ты?

И, словно в ответ на его молитвы, полог палатки вдруг распахнулся, и на пороге появился Хасан. В руках у него была чашка с каким-то дымящимся пойлом, которую он протянул Пуаро. Это оказался отвар ромашки, без которого маленький бельгиец просто жить не мог. Поблагодарив услужливого Хасана и отказавшись от второй чашки, которую он предложил мне, мы отослали его и снова остались одни. Раздевшись, я какое-то время ещё постоял у входа в палатку, наслаждаясь видом бескрайней пустыни.

— Удивительное место, — громко объявил я, — и удивительная работа. Сколько во всем этом очарования! Жить в пустыне, иметь возможность проникнуть в самое сердце древней цивилизации, приподнять завесу тайны… как это восхитительно! Послушайте, Пуаро, неужели вы не чувствуете?..

Ответа не последовало. Немного раздосадованный, я обернулся. И моя тревога тут же сменилась уверенностью в том, что случилось нечто ужасное. Пуаро, упав навзничь на свой тюфяк, корчился в судорогах. Лицо его было искажено гримасой нестерпимой боли. Я бросился к нему, потом вскочил на ноги, выбежал из палатки и стрелой помчался через лагерь к палатке доктора Эймса.

— Доктор! — крикнул я. — Скорее!

— В чём дело? — зевая, спросил высунувшийся из-за полога доктор Эймс. На нём не было ничего, кроме пижамы.

— Мой друг… ему плохо! Он умирает! Настой из ромашки… — прохрипел я. — Задержите Хасана. Он не должен ускользнуть из лагеря.

Мгновенно сообразив, в чём дело, доктор бегом бросился к нашей палатке. Пуаро лежал в том же положении, как я его оставил.

— Невероятно! — воскликнул доктор Эймс. — Похоже на какой-то приступ. Вы можете сказать, что он пил? — и тут взгляд его упал на пустую чашку из-под отвара. Он взял её в руки.

— Я не пил его, — послышался вдруг невозмутимый голос Пуаро.

Мы обернулись и застыли от изумления. Пуаро сидел на койке. На лице его играла улыбка.

— Нет, — мягко повторил он, — я его не пил. Улучив момент, пока мой добрый друг Гастингс восторгался красотой ночи, я воспользовался предоставленной мне возможностью и вылил его… только не в горло, а вот в эту маленькую бутылочку. И со временем она отправится в химическую лабораторию на анализ. Нет, — воскликнул он, заметив, что доктор сделал быстрое движение, — нет, дорогой доктор! Вы разумный человек, а, стало быть, понимаете, что сопротивление бессмысленно. Пока Гастингс бегал по лагерю, разыскивая вас, у меня было достаточно времени, чтобы спрятать её в надежное место. Быстро, Гастингс, хватайте его!

Признаться, я неправильно понял намерения Пуаро. Испугавшись за своего маленького друга, я бросился к нему на помощь, не разгадав замысел доктора. Однако его резкое движение имело своей целью совсем другое. Он молниеносно бросил что-то в рот, и в воздухе сразу же сильно запахло горьким миндалем. Доктор сделал пару неверных шагов и упал ничком.

— Ещё одна жертва, — мрачно произнес Пуаро, — слава Богу, последняя. Может быть, так даже лучше. В конце концов, его руки обагрены кровью трёх невинных жертв.

— Доктор Эймс?! — не веря собственным ушам, воскликнул я. — А я-то думал, вы считаете, что тут замешаны потусторонние силы!

— Опять вы неправильно поняли меня, Гастингс. Я хотел сказать, что верю только в опасную и тёмную силу древних суеверий. Смотрите сами — друг за другом скоропостижно вдруг умирает несколько человек. В смерти каждого из них в отдельности нет ничего загадочного. Но поскольку все только и говорят, что о разгневанном духе древнего фараона, то можно преспокойно зарезать кого угодно среди бела дня, и его смерть тоже спишут на счёт старинного заклятия — как велика власть сверхъестественного над обычной человеческой душой. Я с самого начала понял, что кто-то пытается этим воспользоваться. Скорее всего, эта мысль впервые родилась у нашего друга доктора сразу же после смерти сэра Джона Уилларда. Вспомните, стоило ему умереть, и тут же поползли тёмные слухи. С мистером Блайбнером всё было совсем по-другому. Он был здоров, как бык. И очень богат. Кое-что прояснилось, когда я получил ответ из Нью-Йорка. Начнём с того, Гастингс, что молодой Блайбнер утверждал, будто у него в Египте есть друг, который с радостью одолжит ему деньги. Почему-то все сразу решили, что он имеет в виду дядю. Но тогда, считал я, он бы так и сказал. Нет, судя по словам молодого человека, у него действительно в Египте был друг, причём довольно близкий. И потом. Он выложил кругленькую сумму за билет до Каира. Но дядя отказался дать ему хотя бы пенни. И всё же у него достало денег, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Значит, кто-то одолжил ему эти деньги

— Всё это достаточно неопределённо, — возразил я.

— Это ещё не всё, дорогой Гастингс. Вы никогда не замечали как часто слова, сказанные в переносном смысле, воспринимаются буквально? Да, да, так бывает. Но случается и наоборот. Так что-то сказанное в буквальном смысле трактуется иносказательно. Смотрите, Гастингс, перед смертью молодой Блайбнер ясно пишет в своём прощальном письме: «Я прокажённый», — но никому и в голову не приходит, что молодой человек пустил себе пулю в лоб просто потому, что решил — на Востоке он имел несчастье подцепить эту страшную болезнь!

— Что?! — ахнул я.

— Да, это была гениальная мысль дьявольски изобретательного ума. Молодой Блайбнер страдал каким-то кожным заболеванием — ведь он долго жил на островах южных морей, где это обычное дело. Эймс когда-то был его близким другом. К тому же он известный врач, и Блайбнеру бы и в голову не пришло сомневаться в его словах. По приезде, мои подозрения поначалу пали на Харпера и доктора Эймса. Но вскоре я пришёл к выводу, что доктору легче, чем кому-либо ещё, не только совершить убийство, но и спрятать концы в воду. К тому же от молодого Харпера я узнал, что Руперт Блайбнер и он были знакомы и раньше. И Руперт, без сомнения, либо написал завещание, либо застраховал свою жизнь в пользу доктора. И тем самым предоставил доктору уникальный шанс поправить свои дела. Естественно, для него не представляло никакого труда внести инфекцию в ранку на пальце старика Блайбнера и поставить страшный диагноз Руперту. Прошло совсем немного времени, и его племянник, в отчаянии от того, что ему вынесен смертельный приговор, пускает пулю в лоб. Старый Блайбнер, несмотря на все свои намерения, умирает, не оставив завещания. Его состояние, весьма внушительное, автоматически переходит к племяннику, а после его смерти — к доктору.