Джеймс Кейн - Бабочка Страница 4

— И все-таки, может быть, вы потрудитесь объяснить, какое у вас ко мне дело?

— А сами вы не догадываетесь? Кстати, сейчас уже довольно поздно, время ужинать, и я с удовольствием бы съела чего-нибудь.

— Голодным от меня еще никто не уходил.

— Об этом я уже весьма наслышана.

— От кого?

— А вы разве не знаете?

— Нет, понятия не имею.

— Ну тогда идемте ужинать.

Моя хижина сложена из бревен, но она находится в гораздо лучшем состоянии, чем все остальные, потому что она всегда принадлежала моей семье, а мы люди приличные, а не какие-то там бродяги и голодранцы, как большинство местных. Мебель, можно сказать, старинная; если верить датам, вырезанным на стульях, то им уже более сотни лет, но вот штукатурка, побелка и подводка фундамента под стены — это уже моя работа. Кое-какие вещи перекочевали ко мне в ходе ликвидации шахтерского поселка, когда люди уезжали отсюда, бросая на старом месте ставший ненужным скарб. Особенно в этом смысле меня порадовал управляющий, отдавший мне сразу четыре лоскутных коврика. В то время, пока я занимался приготовлением ужина, она расхаживала по комнате, ко всему приглядываясь и с любопытством рассматривая каждую вещь: картины, скамьи у камина, огороженный железной решеткой угол для дров, стулья, вязанные салфеточки; затем опустилась на колени и провела рукой по половице, потому что пол в моей хижине сделан из сосновых досок, к тому же каждую неделю я тщательно мою его и тру мелким речным песком, благодаря чему он остается белым, как снег и шелковисто-гладким на ощупь. Затем она вышла в дальнюю комнату, и проделала там то же самое. Зайдя в пристройку, где я стоял у плиты, незнакомка остановилась, вдыхая трепещущими ноздрями витавшие в воздухе аппетитные ароматы готовящейся еды. И глядя на ее вздернутый носик, я подумал, что знаю, кто она такая, или, по крайней мере, догадываюсь.

— Кстати, вы из семейки Морган.

— С чего вы это взяли?

— Между вами есть внешнее сходство. Они все похожи между собой, как будто вылеплены с одной формы.

— По тому, как вы это сказали, гордиться тут особенно нечем.

— Я не выражал никакого отношения. Просто констатировал факт.

— И все же, наверное, никто из мужчин не пылает любовью к родственникам жены.

— Отчего же, если он любит свою жену...

— А разве вы не любили Белл?

— Любил. Но это было очень давно.

— И что произошло потом?

— А потом она убила мою любовь.

— Это как же?

— Я не хочу говорить об этом.

— Это как-то связано с другими мужчинами?

— И с ними тоже.

— И из-за этого вы ее прогнали?

— Ничего подобного. Она сама ушла от меня.

— Это произошло после того, как закрыли шахту?

— После того, как закрыли шахту, и из поселка начали уезжать. Семифутовый пласт лучшего в этом районе угля окончательно сошел на нет, превратившись в жалкую шестидюймовую прослойку, не подлежащую разработке. Целый год двадцать или тридцать человек самых настойчивых и упорных из нас продолжали долбить скалу, прокладывая штольни в надежде на то, что пласт снова начнет увеличиваться, мы даже углубили шахту, так что если бы угольный пласт вклинивался бы в породу, то мы бы это обнаружили. Мы так ничего и не нашли, а люди на протяжении всего этого времени продолжали разъезжаться, и она сказала, что вид пустых хижин действует ей на нервы. Затем сюда подогнали грузовики, погрузили на них разобранные хижины и увезли их на шахту No 5, что находится близ Карбон-Сити. Таким же манером увезли церковь, магазин, надшахтные сооружения, рельсы узкоколейки и все остальное, так что вскоре действовать на нервы было уже решительно нечему. А потом уехала и она.

— Наверное, ей просто хотелось находиться среди людей.

— Наверное, ей много чего хотелось.

— Похоже, вы очень обижены на нее?

— Я же уже сказал, что не хочу говорить об этом.

— И что, с тех пор вы так больше и не встречались?

— Нет, больше мы не виделись.

— А с детьми?

— И с детьми тоже. Ведь она забрала их с собой.

— А вам хотелось бы их увидеть?

— Иногда я думаю о них. Особенно о малышке Кейди. Джейн, она вся пошла в мою бабушку, такая же серьезная и рассудительная. Но вот Кейди — очаровательное, непоседливое существо, сама непосредственность.

— А вы знаете, где они живут?

— Да, знаю.

Мы поужинали мамалыгой с цыпленком, которого я зарезал накануне, а после того, как с едой было покончено, она помогла мне вымыть посуду, и это заняло совсем немного времени. Затем моя гостья изъявила желание поглядеть, где раньше была шахта и горняцкий поселок, так что мы совершили небольшую прогулку под луной, и я показал ей, где и что находилось. После этого мы снова вернулись ко мне, и я показал ей свои делянки, засаженные кукурузой, а также свинарник, конюшню и хлев, пояснив заодно, что так как мой участок находился вне владений компании, то, еще работая на шахте, я не только был избавлен от необходимости платить им аренду, но и имел к тому же небольшой приработок, продавая в поселке жвренную кукурузу и прочую снедь. Ведь у меня все это стоило гораздо дешевле, чем в местном магазинчике.

— И после того, как поселок разъехался, вы купили эти земли?

— Нет, ничего я не покупал.

— Но разве это не ваша кукуруза растет вон там?

— Вообще-то, моя.

— Так вы что, взяли у них поле в аренду?

— Да нет. Я просто взял и посеял на нем кукурузу.

— И хотите сказать, что им на это наплевать?

— Вообще-то, раз в год они наведываются сюда, приказывают мне убираться и грозят всяческими карами. Твердят все о каком-то законе, не помню точно, о каком. Наверное, все еще никак не могут смириться с тем, что у меня зедсь есть все права.

— И как вы поступаете тогда?

— А никак. Просто разворачиваюсь и ухожу. И больше тут не появляюсь. В течение следующего часа.

— Так они что, позволяют вам пользоваться землей за просто так?

— Ну, вообще-то, я оказываю им кое-какие услуги. Так, по мелочи. Первое время, когда они только-только начинали перебираться отсюда и еще не успели вывезти оборудование с шахты, то я приглядывал за ним. Или же в суматохе переезда подчас забывали кое-где в штольнях динамит. Если бы потом гору размыло, то все это могло бы свалиться кому-нибудь на голову, и тогда компанию затаскали бы по судам. А я находил такие места и сам их разминировал, или же сообщал им о находке. Так что они относятся ко мне довольно неплохо.

— Да уж, и в самом деле.

Мы стояли под яблонями, и она коснулась моей руки своими изящными пальчиками.

— Мисс, лучше бы вам так не шутить.

— Почему же, мистер?

— Как по-вашему, сколько мне лет?

— Я знаю, сколько вам лет. Вам сорок два года.

— Что ж, возможно, в вашем представлении сорокадвухлетний мужчина — это уже глубокий старик, но лично я себя таковым не считаю. Так что, если вы не будете вести себя более осмотрительно, то последствия могут оказаться самыми плачевными.

— Если я сама не захочу, ничего такого не случится.

— Если ваша фамилия «Морган», то вы захотите.

— Даже с вами?

— А что? С родственником даже еще лучше. Все-таки не чужой человек...

— А если ваша фамилия «Тайлер», то вы обязательно затаитесь в лощине, дождетесь пока кое-кто пройдет мимо вас, а затем выстрелите ему в спину.

— Я никогда ни в кого не стрелял.

— Но ведь мы просто разговариваем про фамилии, не так ли? Некоторым людям имя дано для одного, другим — для другого.

— Я имел в виду лишь то, что склонность к некоторым поступкам бывает заложена у человека в крови.

— Вот и я говорю, что дело только в крови, в ней одной.

— И если это так, то вам лучше постараться перебороть это в себе?

— Чего ради?

— Если вы сама не можете этого понять, то уже никто вам объяснить не сможет.

— А может быть я уже пробовала бороться. И ничего этим не добилась. Может быть, я уже устала от борьбы. Может быть, мне просто хочется вырваться. Может быть, я хочу просто быть плохой.

— Ну, это уже не разговор...

— Да, не разговор. А единственный выход.

По возвращении в хижину, я сказал, что ей лучше уехать. Велел собрать вещи и пообещал отвезти ее туда, куда скажет, на своем стареньком грузовичке, на котором обычно перевожу грузы. Она вышла в дальнюю комнату, где стоял ее чемодан, и какое-то время не появлялась оттуда. Когда же моя гостью наконец вышла обратно в гостиную, то оказалось, что она успела переодеться, сняв платье и нарядившись в ночную рубашку, халат и тапочки. Я хотел было возразить, но так и не смог проронить ни звука. Она опустилась на скамейку рядом со мной и положила голову мне на плечо.

— Не прогоняй меня.

— Ты должна уехать.

— Я не переживу этого.

И внезапно она рассплакалась, обняла меня руками за шею и принялась рассказывать о том, что ей пришлось пережить, и что я должен, просто обязан ей помочь. Затем, немного успокоившись, спросила: