Вернер Штайнберг - Современный детектив ГДР Страница 4

Дождь шумел по-прежнему. Он невольно подумал, что нечеткие следы на гравии, на газоне скоро и вовсе станут неразличимы.

— Боюсь, — сказал Маран, — что это твое желание я не смогу выполнить.

Она ответила, не отходя от серого окна:

— Кому будет от этого польза, если тебя навсегда или на десять лет посадят в тюрьму? Ведь я, Вальтер, я осталась бы здесь совсем одна.

Стемнело настолько, что Маран уже не мог найти нужный номер. Для этого пришлось бы зажечь свет. Зажечь свет ему было страшно.

7

Желтый «опель-рекорд» стоял возле гаража. Маран против обыкновения не поставил машину в гараж.

Дождь пошел сильнее. Машина застыла. Он попробовал погудеть, но это ему не удалось. Тогда он попытался привести в движение «дворники». Они походили на щупальца жука, и казалось, будто он хочет постучаться ими куда-то, чтобы его впустили. Но и с «дворниками» ничего не вышло. Получился лишь унылый, скребущий звук. Так он стоял и мерз, а дождь лил не переставая, лил на газон, и газон набухал, как губка.

В доме, в маленькой вилле, были освещены два окна. Их свет тускнел в густой пелене проливного дождя, которая обволокла здание.

Глава вторая

1

— Скоро полночь, — вздохнул, подавляя зевоту, ассистент Грисбюль. — Хотел бы я знать, почему люди доставляют нам столько хлопот, стреляя друг в друга, вешаясь, отравляясь. Они думают, что с чем-то покончили, но ни с чем не покончено. Расхлебывать приходится нам.

Комиссар уголовной полиции Гроль взглянул на молодого человека с неудовольствием. Такие речи ему не нравились. Ему вообще не нравился этот молодой человек. Он не одобрял его прически под Брехта, не одобрял его нездоровой бледности, не одобрял костюма, болтавшегося на его слишком узкой фигуре. Разве такой вид должен быть у ассистента уголовной полиции?

Он хотел что-то сказать, однако промолчал. Он вдруг почувствовал, что постарел: с чего бы он к полночи так устал? Он поглядел на фаянсовую кофейную чашку: на ней были некрасивые потеки от гущи. Он потер ладонью свою могучую лысину, даже помассировал ее. Часто это помогало, сейчас не помогло; он просто до смерти устал. Он подавил вздох и вытащил свое массивное тело из деревянного кресла. Никаких бумаг на письменном столе больше не было. Он удовлетворенно хмыкнул.

Грисбюль помог ему надеть пальто, старое, потертое драповое пальто, зеленовато-выцветшее. Гроль никак не мог расстаться с этим пальто. Надевая его, он всегда чувствовал себя этаким лихим охотником, хоть и знал, что он уже почти старик и горбится при ходьбе. Он оправил воротник и угрюмо спросил:

— А вы что? Не идете?

При этом он взглянул через полуоткрытую дверь на стол Грисбюля, далеко еще не прибранный, и подумал, кто же будет его, Гроля, преемником — слава богу, наверно, не этот Грисбюль, при всем его прилежании, а какой-нибудь опытный сотрудник, которого переведут сюда из другого места, хотя оклад, признавал Гроль, едва ли стоит перемещения.

— Иду, — ответил Грисбюль, пошел в соседнюю комнату и поглядел на свои бумаги с таким видом, словно ему было жаль расставаться с ними даже на одну ночь. Тем не менее он быстро собрал их в ящик и запер.

Гроль все еще ждал у двери и, когда Грисбюль надевал пальто, брюзгливо буркнул:

— Сотрудник уголовной полиции должен как можно меньше бросаться в глаза! Зачем вам понадобился такой модный фрак?

Грисбюль снисходительно улыбнулся и любовно погладил оливковое замшевое пальто.

— Подарок, ничего не поделаешь, — сказал он. — Я же не охочусь в глухом лесу!

Гроль понял, куда он метит, и чуть было не съязвил: «Где уж вам», но, сдержав себя — ведь Грисбюль был как-никак хороший работник, — удовлетворился ехидным замечанием.

— Надо же, чтобы именно у вас была такая щедрая возлюбленная, дорогой Грисбюль!

Но «дорогой Грисбюль» нисколько не смутился, он взял под мышку портфель и сказал:

— Пошли!

В эту минуту зазвонил телефон.

Грисбюль вопросительно посмотрел на Гроля.

— А ну их! — проворчал тот. — Я сплю! Кто-нибудь застрелился веревкой? Дудки! Я сплю, и пусть меня не будят из-за такой ерунды!

К телефону подошел Грисбюль. Он склонился над столом, оперся на него локтями и в этой удобной позе — за нее Гроль опять на него рассердился — стал слушать срывающийся голос. Теперь Гроль пожалел, что сам не снял трубку: ему ничего не оставалось, как праздно стоять у двери и в полном неведении дожидаться, что скажет «мальчишка» — так он тоже часто его называл. Недостойное положение.

— Ну что там? — проворчал он.

Но Грисбюль не обратил на него внимания. Он сказал в трубку:

— Минутку, минутку! Я должен это записать. Подождите! — Он положил трубку на стол, поглядел по сторонам в поисках карандаша и бумаги, к явному своему отчаянию, убедился, что все убрано, в конце концов открыл ящик и достал оттуда то и другое. Затем вернулся к телефону, прижал трубку к уху плечом и сказал: — Еще раз! Весь фильм сначала!

Гроль заворчал: что за выражения употребляют эти молодые люди! Он послушал еще немного, но, ничего не поняв, сделал вид, что и не хочет ничего понимать, снял свою шляпу с крючка и стал ее надевать.

Уже много лет он носил эту фетровую шляпу с низкой, вдавленной тульей и волнистыми полями — это модное когда-то «сомбреро», которое, однако, повидало виды, пообтрепалось и под лентой потемнело от пота, и, надевая шляпу, Гроль каждый раз испытывал затруднения, потому что только после нескольких попыток, повертев ее так и этак, удавалось установить, где перед, да и тогда он не бывал вполне уверен, что не ошибся. Расстаться с ней у него не хватало духу: он был самым настоящим образом помешан на шляпах. Прежде он оставлял изношенные шляпы в железнодорожных вагонах, отрывая их от своего сердца столь грубым способом, но теперь он ездил только на машине и проклинал добросовестность шоферов, чьи напоминания: «Ваша шляпа, господин комиссар!» — словно приклеивали эту старую крышку к его голому черепу.

Из раздумья его вывело лишь выражение «Дерьмо липучее!», которое Грисбюль употреблял, когда возникала какая-нибудь неприятность. Гроль посмотрел на него.

Грисбюль стоял у стола, но трубку он уже положил. В его руке был клочок бумаги, испещренный заметками. Грисбюль глядел на него так, словно это не его собственный, а чужой почерк, который надо разобрать.

— Что бы это ни было, господин Грисбюль, — осторожно и сдержанно сказал Гроль, — я устал и пойду сейчас спать. Пусть воняет сколько угодно, завтра тоже будет день, и вонь не пройдет, поверьте старику!

— Возможно, — возразил Грисбюль и с подозрительным интересом уставился в свои записи, — но боюсь, что нам все-таки нужно взглянуть на него сегодня.

— На кого? — недоверчиво спросил Гроль.

— На убийцу, — ответил Грисбюль и дружелюбно посмотрел на комиссара.

— На убийцу? — удивленно спросил Гроль. — А что, разве мы его поймали? Ведь, собственно, наша обязанность — найти убийцу, — добавил он почти возмущенно.

— Я только что с ним беседовал, — объяснил Грисбюль, — он сам позвонил и заявил, что застрелил человека, сообщил, где и кого, и сказал, что ждет нас!

— К черту, — прорычал Гроль, но все же сделал несколько шагов от двери к столу. — Такого не бывает! Это же редкость! — Он подумал, покачал головой и решительно сказал: — Нет! Нас кто-то разыгрывает!

Грисбюль не обращал внимания на брюзжание Гроля; он знал эту привычку комиссара, помешавшую тому сделать карьеру, которой он, по сути, заслуживал. Молодой человек заглянул в свои записи и сказал без видимой связи:

— Но как нам сейчас добраться туда?

— Куда? — возмущенно спросил Гроль.

— В Бернек, — ответил Грисбюль. — Служебная машина в полночь — одна канитель. Придется уж вам довериться мне, господин комиссар!

Гроль посмотрел на молодого человека с притворным ужасом: он знал, конечно, что служебная машина в его распоряжении, но знал также, что Грисбюлю доставило бы искреннее удовольствие отвезти его туда на своем собственном, крикливо размалеванном драндулете, на котором тот ездил как самый настоящий лихач. И, будучи при своей мрачной профессии в глубине души озорным человеком, Гроль не испортил игры.

— Что ж, поедем, — сказал он и снова поправил свое сомбреро. — Впрочем, — заметил он, когда Грисбюль уже открыл было перед ним дверь, — нам надо уведомить местную полицию. Пусть направят группу и оцепят место преступления. А то ведь, бывало, и убитые исчезали, — сказал он устало.

Несколько минут спустя Грисбюль с прижатой к уху телефонной трубкой озадаченно поглядел на комиссара, прикрыл микрофон рукой и удивленно сказал:

— Они уже об этом распорядились, господин комиссар. Им тоже только что позвонили!