Ирина Градова - Врачебная ошибка Страница 4

К двенадцати часам мы, персонал отделений анестезиологии и реанимации и хирургии, собрались в конференц-зале. Главный настоял на том, чтобы присутствовали все без исключения. С тех пор как несколько лет назад Добров (трудно представить себе фамилию, меньше подходящую этому человеку!) занял место главврача, «разборы полетов» стали обычным делом. Такое и раньше случалось, но, кажется, Добров испытывает едва ли не сексуальное удовольствие, устраивая разнос подчиненным, не стесняясь в выражениях. Другое дело – Елена Георгиевна. Она человек интеллигентный, браниться не станет, но может так отбрить, что жить не захочется – не знаешь, что и лучше!

Сама я редко становлюсь предметом обсуждения, но присутствовать, когда ругают других, весьма неприятно. А в данный момент я ощущала собственную ответственность: не попроси я Жанну меня заменить, возможно, ничего бы и не произошло?

Я знаю, что Охлопкова и Добров на дух друг друга не переносят. Он – типичный женоненавистник. Особенным нерасположением нашего главного пользуются женщины-врачи (на медсестер и нянечек его неприязнь не распространяется). Думаю, проблема в том, что Добров не считает женщин способными заниматься серьезной профессией, он – шовинист до мозга костей, уверенный, что немецкая аллитерация о месте женщины, приписываемая, если не ошибаюсь, кайзеру Вильгельму Второму – «Kinder, Küche, Kirche» [5], – актуальна и по сей день. Доброву невдомек, что времена изменились, и он, являясь главным врачом огромной больницы, вполне мог бы заметить, что в его собственной организации семьдесят процентов работников – женщины!

И все же сегодня, несмотря на обоюдную нелюбовь, Охлопкова и Добров находились по одну сторону баррикад, а мы все – по другую. Ни для кого повод для собрания не стал открытием: новость о нелепой гибели пациентки распространилась по больнице со скоростью, которой могли бы позавидовать в ЦУПе или НАСА, и все понимали, что сейчас последуют репрессии. Добров страшно не любит скандалов. Памятуя о печальной судьбе своего предшественника, уволенного за многочисленные злоупотребления, он старается действовать так, чтобы комар носа не подточил.

На лице главного застыло постное выражение. Косвенно он нес ответственность за то, что произошло, но все же в полной мере вина ложилась на Охлопкову как на завотделением, где произошла трагедия. Поэтому именно она встала, привлекая всеобщее внимание, а Добров остался сидеть, буравя взглядами ряды людей в белых халатах. У Елены Георгиевны особая манера вести «допрос» провинившихся. Голос ее при этом спокоен, лицо ничего не выражает, и лишь глаза, превращающиеся на время в две узкие щелочки, демонстрируют, насколько заведующая раздражена.

– Жанна Афанасьевна, не расскажете ли нам о том, что вы натворили? – начала она, и я почувствовала, как рука девушки, лежащая на подлокотнике рядом с моей, напряглась. Я специально выбрала место рядом с Жанной, хотя все остальные, по-видимому, инстинктивно старались дистанцироваться, так что вокруг нас образовалась зияющая пустота из незанятых кресел.

Медленно, словно во сне, Жанна поднялась со своего места.

– Пациентке… – начала она, но тут вмешался Добров.

– Нине Митиной, – с нажимом поправил он, пытаясь таким образом разрушить дистанцию врач – пациент, указывая нам всем на то, что умершая была человеком, а не просто койко-местом без имени и фамилии.

– Д-да, – пробормотала Жанна, ни на кого не глядя, – Нине… Митиной был введен лидокаин с эпинефрином один к ста тысячам…

– Что потом? – резко спросила Охлопкова, так как Жанна снова запнулась.

– Частота сердцебиения и давление выросли. Мы их снизили, и больная стабилизировалась. Через десять минут после стабилизации у нее остановилось сердце…

– Иван Денисович, а вы, похоже, где-то витаете? – внезапно обратился Добров к оперирующему хирургу. Тот дернулся, как будто его ударили током. – Сядьте, Жанна Афанасьевна, – продолжил главный, – а мы послушаем того, от кого зависел исход данной операции. Итак, доктор Ладога, что произошло после остановки сердца?

Я искренне сочувствовала Ване. Он имел приличный опыт работы и считался в отделении хирургии одним из «подающих надежды». Операция, честно говоря, была плевая, и то, что случилось, просто не должно было произойти!

– Была произведена полная реанимация, – деревянным голосом ответил Ваня на вопрос Доброва. – Сначала мы подумали, что у пациентки побочная реакция на лидокаин, но оказалось, ей вкололи три миллиграмма эпинефрина один к тысяче вместо лидокаина с эпинефрином один к ста тысячам…

– То есть, – опасно тихим голосом прервала хирурга Охлопкова, – вы говорите нам, что пациентке ввели летальную дозу адреналина?!

– Д-да…

– Как это могло случиться? – снова встрял Добров. – Мне всегда казалось, что люди, работающие в моей больнице, обладают достаточной квалификацией, чтобы не совершать подобных ошибок! Как вы объясните случившееся, Иван Денисович?

– Препараты обычно помещают в стерильные чашки, откуда они наливаются в шприцы. Каким-то образом чистый эпинефрин оказался налит в чашку с надписью «лидокаин с эпинефрином»…

– Каким-то образом?! – протянул Добров. – Интересно, каким? Кто допустил ошибку, стоившую пациентке жизни?

– По-видимому, анестезистка…

– Неправда! – раздался возмущенный выкрик.

Вскочившую вслед за этим Киру Шемякину я знаю слишком хорошо, чтобы поверить в сказанное Ладогой. Ее нельзя назвать новичком: Кира старше меня, и у нее никогда не случалось проколов. Она известна своей аккуратностью, и каждый анестезиолог знает, что может полностью на нее положиться.

– Вы что-то сказали? – спросил Добров. Вопрос, а главное, тон, которым он был задан, призваны были внушить анестезистке священный страх, но главный не на ту нарвался: Шемякина никого не боится, и Добров, насколько мне известно, не числится у нее в авторитетах.

– Сказала! – с вызовом ответила она. Кира маленького роста, но сейчас она стояла, выпрямив спину и вздернув подбородок, отчего казалась выше и внушительнее. – Я не могла ничего перепутать: то, что в шприце оказался не тот препарат, – чистой воды саботаж!

– Побойтесь бога, Кира Васильевна! – не выдержала Охлопкова. – Кому могло понадобиться намеренно устраивать такое?!

– Может, кто-то хочет дискредитировать бригаду? – ничуть не смущаясь, пожала плечами анестезистка.

– «Кто-то»… – пробурчал Добров. – Разве вы сами не видите, что несете чушь? Ошибка совершена, и виноваты все! Ну, кто еще у нас в бригаде?

– Ординатор, – ответил Ладога. – Гурген Мелидульян.

Оглянувшись на парня, я увидела, что он вжался в кресло, вцепившись руками в подлокотники. Зря он испугался, ведь всем ясно, что с него взятки гладки: он в больнице никто и звать никак, а потому никакой ответственности априори не несет. Зато Ладоге и Жанне действительно есть чего опасаться.

– А теперь напомните нам, доктор Ладога, – вкрадчиво проговорил Добров, – на предмет чего к вам обратилась данная Нина Митина?

Иван опустил глаза и некоторое время изучал носки собственных ботинок. Затем он произнес нетвердым голосом:

– Ей требовалось удаление рубцовой ткани.

– Возникшей в результате… – продолжал давить главный, сверля хирурга недобрым взглядом.

– Собачьего укуса, – едва слышно проговорил Ладога, не глядя на Доброва.

– То есть, – повышая голос, резюмировал тот, – к вам обратилась пациентка, которой требовалось простейшее хирургическое вмешательство, – собачка ее покусала, видите ли, болонка или йоркширский терьер, не ротвейлер! И вы, доктор Ладога, вместе с Жанной Афанасьевной и своей славной бригадой угробили двадцатилетнюю девушку во время плановой операции!

Тишина, повисшая в аудитории, казалась мертвой. Никто не кашлянул, не вздохнул, не охнул – было так тихо, словно все мы находились в открытом космосе.

– В общем, так, – подытожила Охлопкова. – Мы проведем тщательное расследование и выясним причины гибели пациентки. А пока что я отстраняю от работы вас, Жанна Афанасьевна, и вас, Кира Васильевна. Надеюсь, заведующий хирургией сам разберется со своими кадрами.

По окончании рабочего дня я поскреблась в дверь Охлопковой. Увидев меня, она удивленно вскинула брови.

– Только не говорите, что и у вас что-то случилось, Агния Кирилловна! – умоляюще воздев руки, воскликнула она.

– На самом деле… То, что произошло с Жанной, должно было произойти со мной.

– Вы о замене? – прервала меня заведующая. – Не говорите глупостей: вы опросили пациентку как положено, оставили отчет для Рыковой, а вина целиком лежит на бригаде. Вы не принимали участие в операции, предупредив меня заранее, поэтому…

– И все же это я должна была давать наркоз! – упрямо перебила я. – Это должно было произойти со мной!

Охлопкова сняла очки, сложила дужки и устало потерла переносицу.