Э. Хартли - Прожорливое время Страница 4

— Не понимаю, какое это отношение имеет к Шекспиру, — сказал Томас. — Да и ко мне, если честно.

— Мистер Найт, уверяю, ни с чем подобным вам еще не доводилось сталкиваться. Честное слово. Я хочу, чтобы это были вы.

Томас помолчал, потом спросил:

— Что вы от меня хотите?

— Мне надо показать вам кое-что. Я остановился в гостинице «Дрейк». Номер триста четыре.

Найту вдруг стало не по себе, причем так, что не передать словами. У него возникло желание сказать, что он провел жуткий, изматывающий день, разбираясь с последствиями того, что утром обнаружил труп, прислоненный к окну его кухни, но от одной только мысли о том, что придется рассказывать об этом, ему захотелось поскорее все забыть.

Чуть помедлив, Томас просто спросил:

— Когда?

Глава 5

Положив трубку, Найт сразу же вошел в Интернет и набрал в поисковой системе «Эсколм. Литературное агентство „Вернон Фредерикс“». Он и сам не мог сказать, что ожидал найти, быть может, статью в «Чикаго трибьюн» о местном пареньке, который выбился в люди. Но Томас обнаружил профессионально выполненную страничку. Холодные голубые и серые тона окружали такую же качественную похвальбу о литературных наградах, завоеванных талантливым неназванным сотрудником, и длинный перечень ссылок. Внизу были указаны отделения ЛАВФ: Нью-Йорк, Лондон, Лос-Анджелес, Токио и Нэшвилл. В Чикаго такового не было. Выбрав нью-йоркское, Томас открыл список сотрудников.

Дэвид Эсколм нашелся в нижней трети.

Там была и фотография. Паренька, который когда-то учился у Томаса, еще можно было узнать, хотя и с большим трудом. Прыщи исчезли, неуклюжие очки в стиле восьмидесятых сменились на изящную черную оправу с продолговатыми линзами, а сам мальчишка превратился в мужчину, уверенно улыбающегося в объектив. В элегантном костюме Эсколм смотрелся совершенно естественно. Он давно забыл обо всех юношеских проблемах и без страха глядел в будущее. Это было лицо делового человека.

«Ничего удивительного тут нет, — напомнил себе Томас. — Давай посмотрим, сможешь ли ты удержаться от чтения этому человеку своих нудных лекций о состоянии искусства в Америке, хорошо?»

Найт глуповато улыбнулся, при этом его взгляд упал на окно кухни. Вечерний свет быстро угасал, и окно превратилось в дыру, ведущую в сгущающуюся ночь, стало рамой, из которой вырезали холст. Какое-то мгновение Томас видел лицо мертвой женщины так же отчетливо, как если бы она по-прежнему стояла там, устремив на него немигающий взгляд. Один глаз зеленый, другой фиолетовый.

Поспешно отвернувшись от окна, он взглянул на часы. До встречи с Эсколмом у него еще оставалось время на неторопливую пробежку по сумеречным улицам Ивенстоуна. Все, что угодно, только чтобы выбросить из головы это лицо.

Телефон снова ожил, и Томас схватил трубку после первого звонка.

— Алло?

— Мистер Найт, это лейтенант Полински. Мы разговаривали сегодня утром. У вас есть минутка?

— Конечно.

— Мы все еще пытаемся установить личность жертвы. Я снова должна спросить, вы точно ее не знаете?

— Я в этом уверен. Такое лицо я не забыл бы. — Да уж, эти глаза!.. — А что?

— Мусорный бак стоит у двери кухни?

— Да.

— Когда его забирают?

— В среду утром, со стороны улицы.

— Наши эксперты, осматривая место преступления, обнаружили клочок бумаги, желтую памятку, в кустах, в нескольких ярдах от трупа. Конечно, это может быть просто мусор, и все же маловероятно, что листок пролежал на земле почти неделю, особенно если учесть, что в выходные шел дождь.

— Что на нем написано?

— Только ваше имя и адрес, нацарапанные карандашом. Вы сами недавно ничего такого не выбрасывали?

— Нет. Я и так знаю, где живу.

— Верно, — согласилась Полински. — Я так и думала. Как только мы установим, кто это, постараемся сравнить почерк, но пока предполагаем, что записка принадлежала убитой.

— Смысл в том…

— Да, что она шла именно к вам. Вы точно ее не знаете?

Томас молчал, уставившись невидящим взором в стену, и следователю пришлось повторить вопрос.

— Я ее точно не знаю.

Только положив трубку, он задумался, так ли это на самом деле.

Глава 6

Не было ничего удивительного в том, что Эсколм остановился в «Дрейке». Томас доехал на метро по «красной» линии до Чикаго и прошел пешком до начала «Великолепной мили», квартала дорогих и роскошных зданий. Сама гостиница — неброская элегантность снаружи и застеленная красными коврами роскошь внутри — неизменно напоминала Томасу какой-нибудь хороший старый английский театр, построенный еще Генри Ирвингом,[2] где можно наткнуться на молодого Джона Гилгуда,[3] выскочившего в антракте из служебного входа сделать пару затяжек. В отличие от большинства небоскребов из стекла и стали, здесь не царил тошнотворный порядок. Престиж «Дрейка» заключался в определенной позолоченной обшарпанности, говорившей о почтенном — по меркам Чикаго — возрасте. Томасу это нравилось, но сейчас он почувствовал себя здесь чужаком.

Он быстро прошел под потолком с лепниной и массивными бронзовыми люстрами, обходя огромные кашпо с цветами, расставленные на манер дотов, и наконец обнаружил стойку администратора, где назвал номер Эсколма так, словно попросил политического убежища. Негр в форме указал на бронзовые двери лифта, обрамленные пальмами в горшках.

На Томасе были потертые джинсы и фланелевая рубашка под кожаной курткой. Он поймал на себе скептический взгляд дамы в костюме от Шанель и посмотрел на нее с таким вызовом, что она поспешно принялась шарить у себя в сумочке.

Эта агрессия была напускной. В подобных местах Томасу всегда хотелось заправить рубашку и выпрямиться. Он словно пытался — тщетно, разумеется — сойти за своего или произвести на кого-то впечатление, что еще хуже. Найт раздраженно подумал, что Эсколм настоял на том, чтобы встретиться именно здесь, как будто хотел утереть бывшему учителю нос своим успехом, и тотчас же одернул себя.

Этот Дэвид был неплохим парнем. Пусть странным, возможно, немного невротическим, но в нем не было ни заносчивости, ни злобы.

Двери кабины открылись, Томас вышел, осмотрелся по сторонам и прошел по коридору к номеру 304. Дверь была сделана из дорогого массивного дерева, скорее всего тика. Такая хороша для особняка, но никак не для гостиничного номера. К ней оказался прицеплен такой же массивный бронзовый молоток.

Найт постучал и стал ждать.

Ответа не последовало, и он постучал снова.

Вдруг дверь распахнулась, и Томас после десятилетнего перерыва снова увидел Эсколма.

Их встреча получилась странной. Распахнув дверь настежь, Дэвид какое-то время молча таращился на гостя, затем повернулся к нему спиной и, бормоча что-то себе под нос, быстро вернулся в комнату. Дверь оставалась открытой. Пройдя внутрь, Томас смущенно остановился, глядя на то, как хозяин номера рассеянно перебирает книги, лежавшие на столе, после чего с яростным криком смахнул их на пол. Все то, что он слышал в голосе Дэвида Эсколма по телефону, усилилось в разы.

Казалось, литературный агент забыл о своем посетителе. Он возбужденно расхаживал по комнате, непрерывно шевеля губами, время от времени останавливался и тер виски обеими руками — картина бесконечного отчаяния. На нем было, вероятно, то, что считалось у него рабочей одеждой, но он снял пиджак, галстук и расстегнул несколько пуговиц на мятой рубашке. Комната, куда попал Томас, являлась зеркальным отражением своего обитателя. Все изящное и утонченное словно опрокинул ураган. Пол устилали книги и бумаги, кофейный столик был опрокинут, а ваза с тюльпанами, прежде стоявшая на нем, валялась разбитая на ковре. На полу лежала знакомая коробка с компакт-диском: «ХТС», альбом «Английское поселение».

— Дэвид, что случилось? — спросил Томас.

Эсколм обернулся, словно вспомнив, что он не один, издал глухой смешок и снова принялся расхаживать из стороны в сторону, пробираясь между вытащенными ящиками с одеждой и бутылками с шампанским, которых было не меньше полудюжины, разбросанных на полу подобно гаубичным снарядам.

— Извините, — сказал Томас. — Кажется, я пришел не вовремя, поэтому ухожу. Быть может, вы как-нибудь позвоните мне…

— Нет! — закричал Эсколм. — Не уходите!

Пустота в его взгляде внезапно исчезла, он снова стал серьезным и полным отчаяния.

— Похоже, вы заняты, — продолжал Томас. — Я могу вернуться…

— Нет, — повторил Дэвид, быстро подходя к нему и хватая за руку с такой силой, что у Томаса побелели костяшки пальцев. — Ради бога, извините. Я… сам не свой. Но вы нужны мне здесь. Пожалуйста, садитесь.

Фраза «сам не свой» и то обстоятельство, что все те стулья, которые не были опрокинуты, были завалены книгами и бумагами, вызвали у Томаса сомнение.