Сергей Зацаринный - Неверное сокровище масонов Страница 4

— Я уже говорила Владимиру Семеновичу, что, скорее всего, этот план находиться в Ульяновском областном архиве. Там есть целый отдельный фонд с документами Перси-Френч.

Вот тебе раз! Дело принимало совсем неожиданный оборот. Не прошло и получаса, как мы уже обсуждали эту новость в облупленном Сашином кабинете. Значит, старик искал план! А, когда не нашел, обратился к журналистам за помощью. Саша оперативно разузнал, кто оформлял ему направление в архив. И снова сюрприз!

Оказалось, дед побывал на приеме, не больше не меньше, как у председателя горисполкома, которому и поведал все то же, что и нам. Тот и дал направление.

Теперь цепь событий выглядела следующим образом. Наш знакомый знает, где что-то зарыто, но ему нужен план усадьбы. Он обратился в горисполком за помощью и получил ее, но того, что искал, в архиве не оказалось. Нужно было ехать в Ульяновск. А это и другая область, и другие порядки. Вряд ли там просто так допустят к фондам какого-то кладоискателя. Вот тогда и решил старик обратиться в газету. Мы должны были достать ему желанную карту.

Как хотите, но никак не походила эта история на игру в кладоискателей. Слишком упорно и последовательно шел старик к цели. Но ехать в Ульяновск было некому и некогда.

Меня снова захлестнули повседневные заботы и поиски работы. Затянули серые будни и бесконечная борьба за выживание, потянулась однообразная череда дней, в которых нет места ни таинственным историям, ни заброшенным усадьбам.

Я забыл о сокровищах усадьбы Перси-Френч. Как мне тогда казалось — навсегда.

II. Зов судьбы

Где равнина дикая граничит?

Кто, пугая чуткого коня,

В тишине из синей дали кличет

Человечьим голосом меня?

Если в мартовском вечере, особенно у камина, ещё можно найти какую-то прелесть, то трудно себе представить что-либо более неприглядное, чем мартовское утро. За окном одновременно и снег, и грязь, дует сырой промозглый ветер, а темные и неживые, словно обглоданные скелеты, деревья только усиливают общее впечатление неустроенности. Хмурое утро. Другого слова не подберешь.

Мы молча завтракали остатками вчерашнего пиршества, и лишь свежезаваренный чай бодрил и улучшал настроение. Тем более, что был он просто изумительным. Сестра, зная давнюю любовь дяди к этому великому дару древнего Китая, сунула мне в сумки банку какого-то невероятно дорогого чая, который Алексей, так и не уходивший ночевать в свой домишко, утром благоговейно распаковал и заварил.

Он долго, словно совершая некий ритуал, колдовал над чайником, блаженно закрывая глаза. Что ж на своих клиентов этот доморощенный маг, наверное, производил достойное впечатление. Я представил, как он вот так же неторопливо и внушительно раскладывает перед какой-нибудь оробевшей дамочкой гадальные карты и даже проникся к нему некоторым уважением. Я бы так не смог. Еще и побили бы, в придачу.

Дядю божественный напиток привел в восторг:

— Пейте чай, молодые люди. Это напиток поэтов и философов. Он трогает в душе человека струны, не доступные ничему другому. Возьмите кофе — бодрит, усиливает работоспособность и только. Напиток банковских клерков.

Алексей согласно кивал, а я вдруг вспомнил отца. Он тоже пил только чай, всегда неторопливо, с достоинством, непременно из стакана с подстаканником. А еще подумалось, что, наверное, не так уж плохо быть и банковским клерком. Может быть, в это самое время один из тех, кто, в отличие от дяди, выбрал кофе, поучает своих детей:

— Только этот напиток, дает трезвость мысли и не позволяет развиться в человеке бесплодным и ненужным мечтаниям. Знал я одного старого хрыча, любителя чая. Он возможности имел, какие мне даже не снились. В ЦК работал. А теперь сидит на нищенской пенсии в двух сотнях километров от Москвы. Философ!

Мне, в свое время, довелось познакомиться с этим миром больших денег не понаслышке. Однажды, когда я, в очередной раз, бродил в поисках работы, возле меня неожиданно затормозил шикарный автомобиль. Очень шикарный. А оттуда, не из-за руля, а из полумрака заднего сиденья выскочил человек. Но повел себя совсем не так, как полагалось обладателю столь представительного средства передвижения. Он растопырил руки и радостно заорал на всю улицу:

— Гражданин начальник!

Узнать его было трудно, тем более, после стольких лет, но профессиональная память четко, как компьютер, сразу выдала нужную страничку. Я улыбнулся и произнес его фамилию. И кличку. Это обрадовало сияющего мужчину еще больше.

— Узнал! Вот это голова! А я смотрю — ты, не ты?

Краем глаза я заметил, что неподалеку остановился автомобиль с охраной, и несколько лбов расположились поодаль. Еще мгновение, и я оказался в объятьях того, кто лет пятнадцать назад грозился перерезать мне горло. Правда, было это давно, в другой жизни. Я теперь простой безработный, а он…

— Ты не думай, — словно отвечая на мой вопрос, торопливо заговорил гость из прошлого, — я теперь человек уважаемый. Торговля автомобилями, собственное производство.

— И все так же под конвоем, — кивнул я в сторону лбов. Он расхохотался:

— А ты все такой же! Точно заметил. Только раньше государство охрану судом приставляло, а теперь кручусь, как белка в колесе, чтоб под конвоем ходить. Да что мы, как два фраера, на улице болтаем? Поехали, пообедаем.

Странно устроена жизнь. Когда-то были врагами, ненавидели друг друга от всей души, а вот встретились и обрадовались. Ушел в небытие наш былой мир, а мы, словно заново родившиеся, лишь вспоминаем его, как старое кино и не более того. Но, наверное, в глубине души, тоскуем по прежней жизни, вот и радует каждая весть оттуда.

Увидев, что в ресторане я, даже не заглянув в огромное меню, демонстративно заказал себе котлету с гречневой кашей, мой новый старый знакомый вдруг сник:

— Жлобом меня считаешь? Думаешь, вот, дорвалось ворье до власти?

Мне стало даже жаль его. В конце концов, он преувеличивал.

— Ты же знаешь, для меня вор — тот, кто осужден в установленном законом порядке. Отсидел, и на свободу с чистой совестью. А что касается новых порядков… Воров было много. Далеко не все они стали бизнесменами. Значит одного непочтения к законам тут мало, нужно еще что-то. Деньги и власть — игра. Кто-то стал в нее играть и выиграл. Или проиграл. А кто-то не стал. Правила не устраивали или ставки делать было нечем. Никто не неволил.

Просто твой мир теперь далек от моего и становиться все дальше. Да и раньше так было. Что я имел на своей службе? А ты и тогда, наверное, фартовым парнем был.

За это и выпили. Он настоял все-таки, чтобы это было какое-то виски за умопомрачительную цену. Потом сказал:

— Прав ты. Самогон самогоном…

Но разговор пошел сразу веселее. Вспомнили былое, знакомых, поговорили о дне сегодняшнем:

— В одном банке в Самаре ищут хорошего специалиста в службу безопасности. Сколько хочешь в баксах? — и, услышав ответ, засмеялся, — скромность хороша где угодно, но только в не в финансовых вопросах. Я скажу, что такой специалист, как ты меньше, чем за тысячу и пальцем не пошевелит. Место хлебное, Самара — город хороший.

Так вот я и очутился опять на Волге, километров в двухстах от той же Сызрани. Тогда то, и повстречался с фамилией Перси-Френч во второй раз,

Этот период я всегда вспоминаю с теплотой. Жил, в кои-то веки, в приличном достатке, в хорошем большом культурном городе. В Куйбышев, так называлась Самара в нашем минувшем советском, в годы войны эвакуировали правительство, посольства, Большой театр. Некий налет столичности так и остался на этом городе навсегда. Говорят, его некогда называли «русским Чикаго». Очень подходит.

А с наступлением новых времен он сразу превратился в город больших возможностей. Во всяком случае, больше чем здесь миллионеров и бандитов было только в Москве, Петербурге и нефтяных сибирских Клондайках.

Я снимал квартиру в старом городе в ветхом двухэтажном особнячке, где до сих пор было дровяное отопление, удобства во дворе, но это с лихвой компенсировалось тишиной и романтичностью места.

Здесь почти ничего не изменилось с дореволюционных времен. В кладовке валялись какие-то весовые гири и безмены, отмерявшие некогда пуды и фунты, на печных дверцах красовались клейма забытых товариществ и страховых обществ, и сам дом был каким-то нахохлившимся, угрюмым, словно погруженным в одному ему ведомые воспоминания.

Вот в такое милое местечко и брел я холодным ноябрьским вечером. Путь мой лежал мимо Троицкого рынка, на тротуаре возле которого приткнулись несколько замерзших торговцев со своим незатейливым скарбом. У одного из них, рядом с какими-то ключами, фуфайками и предметами, неизвестного мне назначения лежали несколько книжек. Одна из них привлекла мое внимание.