Сергей Валяев - Жиголо Страница 4

Желания клиенток разнообразны, чаще всего они мечтают о празднике по полной программе. Здесь возможны вариации на тему, но, как правило, все сводится к следующему: дама встречается с менеджером-психологом и они вместе обсуждают основные моменты встречи двух любящих сердец. При этом «заказчица» делится своими сексуальными фантазиями. Менеджер может что-то присоветовать, предлагая, например, новшество, о котором дама, скорее всего и не подозревала. Затем наездница по каталогу выбирает плейбоя, впрочем, некоторые заказывают несколько лихих наездников. Поскольку подобные праздники могут продолжаться сутки, то к услугам Ромео и Джульетты предлагается прекрасная кухня. При желании через клуб можно заказать песню, то бишь исполнителя как русских народных, так и эстрадных мелодий. Большой популярностью пользуются цыганские ансамбли. Об услугах косметолога, массажиста, парикмахера и говорить не приходится.

Слушая всю эту прелестную чертовщинку, я чувствовал, что принимаю участие в каком-то мистическом представление, где мне отведена определенная роль? Роль плейбоя? Жиголо? Ваньк`а, мечтающего вскарабкаться на высоты, облитые сусальным золотом благополучия?

— Какие будут вопросы? — закончил господин Голощеков. — Надеюсь, я вас заинтересовал, Дмитрий?

Я вынужден был согласиться, признаваясь, что мне нравится уровень службы клуба: все продумано до мелочей. А вопрос следующий: что более привлекает дам — внешность наездника или размеры его, так сказать, шпоры? На этих словах Мамыкин мелким бесом захихикал, мол, конечно, последнее, тут и говорить нечего.

— Отнюдь, — отвечал Аркадий Петрович. — Как правило, когда дама открывает каталог, она уже знает, что ей нужно. И чаще решающую роль в выборе играет не шпоры, как вы, Дмитрий, выразились, кстати, фото этого предмета в «рабочем» состоянии всегда находится рядом с фотографией его обладателя, а, например, усы или борода, иногда лысина, или форма ягодиц, цвет кожи, да что угодно. Все зависит от вкуса или какой-то определенной фантазии.

— Тогда нам тут делать нечего, — выступил Мамыкин. — У нас вся сила в размере.

— Выйди вон, Вениамин, — наконец потребовал господин Голощеков. — Мы не нуждаемся в твоих комментариях, пошляк.

После того, как с ужимками Мамин удалился из кабинета, заинтересованные стороны продолжили разговор. В результате они пришли к соглашению, что через день я, подумав, должен дать ответ. Если положительный, то следует срочно сфотографироваться. Затем пройти медицинское обследование. Потом занятия с психологом, аутотренинг, спортивная подготовка.

— Я дембель, Аркадий Петрович, у нас армия самый лучший психолог.

— Ничего-ничего, Дмитрий, не будем торопиться, — сдержанно улыбнулся управляющий. — Нам такие гренадеры нужны на долгие времена.

— Так вы уверены, что я?..

— У меня глаз наметан, дружище, — развел руками мой собеседник. — Вижу людей как рентген.

— И что увидели?

— Любишь, юный друг, искусство гребли и каноэ, — изысканно выразился собеседник. — А твой художественный вкус дорогого стоит, уж поверь мне, специалисту.

— Спасибо за доверие, — усмехнулся на прощание. — Как бы рынок не оказался рабовладельческим?

— Ни-ни, ничего подобного, — пожал руку. — У нас главный принцип: плейбою хорошо, и нам неплохо.

Признаюсь, покидал дамский клуб со смущенной душой. С одной стороны самые радужные перспективы, с другой… черт его знает, что ожидать от этого рынка порока, где так активно действуют пионеры и пенсионеры. Неведомо какие там на самом деле гуляют воздушные потоки — как бы не хлопнуться собственным красивым каркасом о его твердь. И что делать? Необходимо самому понять и принять основные законы на этом рынке и тогда, думаю, не будет никаких проблем.

Ожидающий на шумной улице Мамыкин, гаркнул от всей веселящей души:

— Жиголо! — и поприветствовал неприличным жестом, надломив ударом левой руки правую: в локте. — Теперь ты, Митек, будешь у нас Жиголо.

— Хоть Кондомом, — передергиваю плечами. — Главное чувствовать себя свободным.

— Свободным? — удивляется приятель. — Какая может быть свобода, Димыч, там, где пахнет зеленью и бабьими мидиями?

Я молчу и не отвечаю на этот вопрос. Мы стоим у загазованной автомобильной трассы и у меня такое впечатление, что я нахожусь в дребезжащем брюхе АНТея, готовящегося к отправке груза 200.

Когда-то, в другой, кажется, жизни, я был юн и, следовательно, глуп, и встречался с девочкой, о которой уже упоминал. У неё было странное имя Ариэль. Ее папа был ракетостроителем и занимался проблемами космоса. Именно Ариэль научила меня смотреть в небо. Помню, мы с ней гуляли холодными вечерами и пытались сквозь прорехи заснеженных облаков увидеть звездные миры, где, как утверждала спутница, тоже есть жизнь. Чаще всего звезд не было видно, но мы все равно тянули головы вверх, будто надеясь на чудо.

Потом по весне девочка погибла: вместе с родителями поехала на дачу. Ариэль приглашала и меня на эту дачу, но я отказался, хотя очень хотел, да застеснялся взрослых. А был март и с неба ударил снежный заряд — он ударил по машине, летящей по скоростному шоссе. Говорят, все случилось в секунду: казенный водитель не справился с управлением и автомобиль занесло на повороте и кинуло в кювет. Помню, соседки сплетничали, что у Ариэль оторвало голову, мол, вот такая вот случилась у неё судьба-злодейка. Думаю, все это было неправда. Я видел девочку в гробу — она пребывала в порядке, правда, шею оплетал батистовый платочек, а так, повторю, была в порядке, если, конечно, не считать, что больше не жила и, следовательно, не могла смотреть в небо.

Тогда в мою голову пришла мысль: я ведь тоже мог быть в том авто, корежащимся от ударов и скорости. И что теперь? Ровным счетом ничего.

Я живу, и живу странной жизнью в странное время, точно все происходящее со мной и вокруг и не жизнь вовсе, а так — галлюцинаторный вздор.

Через день после известного посещения дамского клуба я даю принципиальное согласие поучаствовать в бесконечной love story. А почему бы и нет? Понимаю, что лучше пойти в благородные бандиты или самому организовать публичный дом на Якиманке, да хлопотно и лень. Проще отвечать только за самого себя и не думать о производственной суете. Я подписываю многостраничный контракт на трудовую деятельность, где подробно излагаются мои обязанности и права, а также оговаривается оплата труда в процентах.

— А пока я вам, Дмитрий, выдам авансец, — говорит управляющий и объясняет на что должна быть потрачена сумма: новый вечерний костюм, выходные туфли, галстук, элитный парфюм и, по возможности, средство передвижения. — Наш плейбой — лучший в мире, — и Аркадий Петрович поздравляет с вступлением в ряды рыцарей любви и напоминает о фотографе, медицинском обследовании и посещении занятий психолога. Затем предупреждает, что на рынке существует определенная конкуренция, и, если вдруг мне будут предлагать более выгодные (якобы) условия…

— Я же ещё даже не начинал? — удивляюсь.

— Рынок слухами полон, — говорит господин Голощеков. — Впрочем, это так, на всякий случай.

Уходя, усмехаюсь: наш азиатский капитализм широко шагает по стране, каждый норовит сделать свой маленький бизнес на чем угодно — от продажи пустых обещаний счастливой жизни до нефтегазовых территорий. Да Бог с ними со всеми, меня не интересуют чужие дела, главное, чтобы то, чем буду я заниматься, приносило доход и не воротило душу.

Иду по теплому городу и ощущаю себя вполне респектабельным молодым человеком. Причина такого состояния проста: я обновил свой гардероб, мои штиблеты скрипят, вокруг шеи вьется пестрый модный шарфик, а шляпа сбита на макушку. Франтоват, беспечен и весел, и, кажется, весь мир у твоих ног, ковбой со шпорой, сбиваю циничной шуточкой пафосный свой проход. Рынок не терпит самонадеянных болванов. И нужно быть предельно внимательным, дурень. Ты понял, сержант?

Прохожу по мелким переулочкам — ищу адрес фотографа. Мне любопытна, скажем так, технология труда порнографа. Нахожу старое деревянное зданьице ХIХ века, удобное для мгновенного пожара. Поднимаюсь по рассохшей лестнице на мансарду — по телефону мне подробно изложили путь в фотоателье. На верхней площадке металлическая дверь. Нажимаю кнопку звонка. Меня изучают через глазок, затем интересуются, кто там? Открывшая наконец бронированную дверь барышня крупна, сдобна и общим тупоумным выражением лица кого-то напоминает. Еще раз проверив мою фамилию по записи, фыркает с малороссийским говорком:

— А шо вы опаздываете?

Обстановка студии напоминает богемную — в коридоре сломанный киностудийный юпитер, размалеванная грубой краской фанера, обвислый театральный плюш, музыкальная капель, далекий энергичный голос с великосветской картавинкой:

— Я не хочу, чтобы говорили: Миха Хинштейн — халтурщик. Девочки, делаем таки улыбочку!..