Джон Макдональд - Молчание золотых песков Страница 4

— Хорошо, все разузнаю, — пообещал Мейер.

Наконец мы дошли до того места, где находились яхты размером с плавучий театр. Из-за своих огромных габаритов они не могли поместиться у причала и поэтому стояли на реке неподалеку от топливных насосов. «Джилли», тримаран, приплывший из Сан-Китца, принадлежал Джиллиан, вдове сэра Генри Брент-Арчера. Ширина его составляла чуть менее пятидесяти футов. Судно устойчиво держалось на воде в любую погоду. Настил его палубы, по размеру не уступающий теннисному корту, был выполнен из тика. Сверху палубу наполовину прикрывал огромный разноцветный тент. Как только Макги и Мейер ступили на борт тримарана, его команда, состоявшая из трех моряков, вытянулась по струнке.

Сервированный для коктейля стол располагался за белыми узорчатыми занавесками. Из динамиков установленной на яхте стереосистемы, которую Джиллиан недавно приобрела с моей помощью в Лодердейле, лилась тихая спокойная музыка. Несколько элегантно одетых гостей, разбившись на три группы, потягивали из дорогих стаканов изысканные напитки и оживленно беседовали. Заметив нас, Джилли просияла и, оставив гостей, подошла к нам.

Сколько этой женщине лет, точно сказать было невозможно. В определении ее возраста можно было легко ошибиться этак лет на двадцать пять. Причем как в ту, так и в другую сторону. Элегантная, высокая и стройная брюнетка с красивыми белыми зубами и тщательно ухоженная, она больше походила на одну из представительниц шоу-бизнеса, манекенщицу, демонстрирующую купальники, или актрису из балета на воде.

Однако внимательный и опытный патологоанатом при кропотливом изучении ее головы и других частей тела непременно обнаружил бы на них едва заметные следы тончайшей работы гениального хирурга из Швейцарии и при установлении возраста непременно бы ввел поправочный коэффициент.

У Джиллиан было красивое лицо с подвижной мимикой, которое украшали тщательно уложенные волосы, черные брови, хорошей формы нос и чувственный рот. Когда она говорила, голос ее неожиданно менял окраску — с юношеского фальцета на густой баритон, а затем обратно. Но это не действовало шокирующее на тех, кто ее слушал. Наоборот, такая смена тональности голоса придавала ей особый шарм. Джиллиан сорвала голос во время шторма, когда, плавая на маленькой яхте, они с другом перевернулись и оказались в воде. Взывая о помощи, стараясь перекричать шум волн, она перенапрягла голосовые связки.

— Мейер! — подойдя к нам, радостно воскликнула Джилли. — Дорогой, неужели это ты? Да ты великолепно выглядишь. Тревис, милый, что это с ним? Неужели влюбился? — Она подхватила нас под руки и добавила: — Проходите, мои дорогие. Познакомьтесь с теми, кого еще не знаете, и вооружитесь напитками. А то я на вашем фоне выгляжу совсем пьяной.

Представив меня и Мейера незнакомым людям, Джиллиан оставила нас, чтобы встретить новую партию гостей. Мы выпили. Солнце село за горизонт, и с моря подул тихий, но довольно прохладный ветерок. Дамы вновь накинули на плечи меховые пелерины. С наступлением сумерек палубу залило мягким светом оранжевых лампочек. Неожиданно для всех на палубе появилась буфетная стойка с напитками и закуской. Казалось, она сама собой выросла из тикового настила яхты. Музыка стала более живой и громкой.

Я оказался рядом с маленькой невзрачной англичанкой, которую звали миссис Оглби. Ее сморщенное личико было цвета спитого чая, а волосы — бледно-малинового оттенка. Пока Мейер с ее мужем, высоким и очень бледным мужчиной, обсуждали проблемные вопросы Общего рынка, мы наполнили свои тарелки едой и прошли в носовую часть яхты. Женщина присела на узкую скамейку, жестко прикрепленную к лееру ограждения, а я опустился на палубу и скрестил перед собой ноги.

— Как я поняла, мистер Макги, вы и есть тот самый американец, которого так обожает наша дорогая Джиллиан? — спросила англичанка.

Сказано это было явно с ехидцей. Я поднял на нее глаза и улыбнулся.

— А она та самая иностранка, которую я так обожаю, — ответил я.

— Правда? Как это мило! Я и Джефри очень дружили с бедным сэром Генри еще до того, как он женился на Джиллиан.

— Как я понимаю, вы от Джиллиан не в восторге, не правда ли?

Женщина со звоном положила вилку на тарелку и, наклонившись, изумленно посмотрела на меня.

— Боже, как вам это могло прийти в голову? — спросила она. — Джилли — очень милый человек. Мы с Джефри ее очень любим.

— Я и с сэром Генри был знаком.

— Неужели? Никогда бы не подумала.

— Будучи в Сан-Китц, я несколько недель гостил в их доме.

— Ну, надо понимать, он был тогда уже серьезно болен, — ехидно улыбнувшись, заметила англичанка.

Вот уж настоящая гадючка, подумал я.

— Совсем нет, — сказала я. — Тогда, миссис Оглби, мы с Генри каждое утро проплывали три мили, ездили на лошадях, катались на яхте, а по вечерам играли в шахматы.

Миссис Оглби изменилась в лице, а потом поспешно произнесла:

— Да, до болезни сэр Генри был удивительно энергичным человеком. Мы сильно удивились, когда он, пробыв вдовцом столько лет, вдруг женился на молодой девушке. Всем хорошо знавшим его этот брак показался противоестественным. Конечно, произошло это так давно, что сегодня уже трудно представить, что и Джиллиан когда-то была…

— И все-таки попробуйте представить, как бы трудно это ни было, — сказала подошедшая к нам хозяйка. — Хм, Леонора, а что у тебя в тарелке? Этого я среди закусок не заметила. Могу попробовать? Спасибо. О! Креветки? Да еще под пикантным острым соусом! Леонора, дорогая, так что тебе сегодня трудно представить?

Миссис Оглби замялась.

— Она пыталась вспомнить дату твоего бракосочетания с сэром Генри, — ответил я за невзрачную даму.

— Да, дорогая? Ничего. Я и сама забыла. То ли это произошло до того, как испанская армада двинулась к берегам Англии, то ли чуть позже. Точно не помню.

— Не говори глупостей! Я только…

— Ну конечно, ты только та самая Леонора, которая после нашего с Генри брака никак не успокоится. Тревис, я вышла замуж очень и очень давно. Тогда мне было всего три года, и во время нашего венчания прихожане в костеле думали, что присутствуют на моем запоздалом крещении. Все считали наш брак противоестественным, но в четырнадцать, то есть одиннадцать лет спустя, я уже выглядела на все двадцать. Тогда все стали твердить, что мы с Генри отличная пара. Леонора, дорогая, ты с креветками уже покончила? Тогда, пожалуйста, покажи мне, где ты их обнаружила.

— Если их еще не съели, они должны быть…

— Леонора!

— Джиллиан, прошу тебя, не надо так нервничать. Я с радостью покажу тебе, на каком блюде лежат креветки.

— Дорогая, я знала, что ты мне не откажешь.

И две старые подружки, улыбаясь и весело болтая, удалились.

Двадцать минут спустя, когда я, налив себе вместо бренди виски, отходил от стола, Джилли вернулась и отвела меня в тень.

— Тревис, если в тебе осталась хоть капля разума, ты должен понимать, что ведешь себя неподобающе, — сказала она.

— Эта дама явно скучала, и я решил занять ее разговором. Только и всего.

— Милый, а ты не подумал обо мне? Кто меня будет развлекать?

— Но ты же знаешь, что я не отлучусь надолго и все равно к тебе вернусь. Я же твой верный пес и никуда от тебя не денусь.

— Все равно твой флирт с Леонорой меня задел. Будь возле меня и улыбайся, как мартовский кот. Пусть все видят, что мы счастливы.

— А что подумает Леонора?

— Подумает? Боже, да эта змея думать не способна. Злобная сплетница, которая сама мечтает о любовнике. Ее, бедняжку, гложет ненависть, только и всего. Милый, я так хочу тебя…

Глава 3

Я лежал и сквозь сладкую дремоту слышал, как о корпус судна тихо бьются волны. Чтобы узнать время, я, не поворачиваясь, скосил глаза на электронные часы на перегородке в изголовье кровати Джиллиан. Они высвечивали четыре ноль-шесть. На моих глазах вместо цифры шесть загорелась семерка. В каюте, отражаясь во всех трех зеркалах туалетного столика, тусклым светом горел ночник — розовый шар из «запотевшего» стекла, напоминавший огромную канталупу.[2]

В каюте было тепло, но не душно. Мягкий розовый свет окрашивал наши переплетенные тела и сшитое на заказ постельное белье Джиллиан — на белом фоне вьющиеся виноградные лозы.

Джиллиан лежала в странной позе — поперек меня по диагонали кровати, уткнувшись лицом в подушку. Обхватив мою шею рукой и широко расставив длинные загорелые ноги, она щекой прижималась к моему плечу. Моя правая рука была прижата ее телом к кровати, а левая, свободная, покоилась у нее на пояснице.

Я провел кончиками пальцев по бархатной коже Джиллиан. Она прерывисто задышала, повернулась и тихо, словно маленький жеребенок, чмокнула пухлыми губами.

— Кто-то меня позвал? — сонным голосом пробормотала она. — Я слышала свое имя.