Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся Страница 4

— А-а-а!!! — услышала я дикий крик. — При-и-и-видение-е-е! — голос перекрыл шум работающих механизмов и оборвался на истерической нотке.

Раздался топот ног, и я ринулась наверх. Следом реяла белая простыня, конец которой я судорожно сжимала в руках. Выскочив за дверь, я перелетела через лестничный пролет и нос к носу столкнулась с человеком, который накануне ходил с рупором.

— Что вы здесь делаете? — с расстановкой сказал он, подозрительно оглядывая мою растрепанную фигуру, задержавшись глазами на огромных трусах, которые доходили мне как раз до колен.

— Я? Кто — я? Ищу Юру! — отрапортовала я, пытаясь задрапировать вокруг себя простыню.

У меня это плохо получалось, руки ходили ходуном, но голос не подвел:

— У меня, понимаете, э-э, задание редактора: найти Юру и спросить, как он себя чувствует.

— Всего лишь? — насмешливо спросил человек, помогая мне справиться с простынной тогой. — Да вот он, ваш Юра! В прачечной. Мы ему тапочки дали! — он покосился на мои испачканные в машинном масле ноги.

Я переступила с ноги на ногу и постаралась безмятежно ответить:

— Ну раз так, пойду доложу! Да, пойду и доложу. Не бродить же мне по палубе в простыне!

— Совершенно верно подметили! А что вы делали в трюме?

— Так это трюм? А я-то думала! Я искала капитана! Мне срочно надо взять у него интервью! — четко доложила я, окончательно справившись с простыней и с эмоциями.

— Интервью? — удивился человек с рупором. — Да еще срочно? Ах, интервью? Это другое дело! А вот он, наш капитан! — он показал на невесть откуда взявшегося человека в домашних тапочках, который накануне провожал меня в каюту. — Берите! Блокнот прихватили?

— Он? Капитан? В тапочках? Это я в его трусах? Тогда почему они заштопаны? У капитанов не может быть заштопанных трусов! — отважно произнесла я.

Человек в тапках подошел к нам и очень удивился, увидев меня в простыне:

— Что вы здесь делаете? — повторил он тот же самый вопрос.

Надо сказать, что я не выношу, когда мне долго приходится оправдываться, и потому я разозлилась:

— Грибы ищу!

— Заберите, пожалуйста, свою улику! — не меняя своего спокойного тона, который, на мой взгляд, мог взбесить кого угодно, капитан протянул мне мои ручные часы, которые я, скорее всего, оставила в санузле каюты.

Я взяла часы и зажала в руке. Не буду же я, в самом деле, надевать часы на запястье, если на мне совсем нет одежды. Это уж совсем получится, как в той песенке про часы и про трусы.

Между нами повисла неловкая пауза.

— Интересно, зачем на корабле столько руководителей? Капитан, командир, — я неумело пыталась разрядить обстановку. — И кто из вас главнее?

— Никто! — ответил капитан. — Во время движения судна — я! Во время спасательных работ — Дмитрий Перов, вот он — знакомьтесь! — он показал на моряка с рупором.

— Теперь все ясно! Теперь мне совершенно все ясно! — Я повернулась, чтобы уйти, как вдруг по кораблю разнесся оглушительный крик:

— Капитан! В трюме обнаружен труп!

— Юра-а! — закричала я, бросаясь вниз по лестнице.

Испорченный телефон

— Юр-ра-аа!

— Здесь я! — тихо ответил почему-то живой и невредимый фотокор, высовываясь из-за белой и вполне приличной двери, как потом оказалось — прачечной. — Наталья, ты чего орешь?

Оказалось, что мы стояли как раз рядом с прачечной, до которой было не больше пары шагов. Увидев нашего фотокора, я чуть не разревелась — все напряжение трудного дня вылилось в мой истеричный крик. Я отвернулась, чтобы скрыть готовые пролиться слезы и встретилась с внимательными глазами командира. Кажется, он заподозрил меня в интимных чувствах к Юре, а я, на самом деле, всего лишь переволновалась из-за последних событий. И потом, разве не может человек ну просто проявить сочувствие?

Этот взгляд меня так разозлил, что, с ожесточением запахивая свою тогу, я произнесла с вызовом:

— Чего ору? Чего ору? А что же я должна делать, если редактор на меня наседает? Сказал, что я головой отвечаю за тебя.

— Может, переоденешься? — также тихо спросил Юра. — Одежда высохла. Хватит людей пугать! — он протянул мне кремовые брюки, кремовую рубашку и свитер с карманами вместо аппликации — мой любимый свитер, такой удобный для работы.

— А туфли?

— Туфли еще не высохли.

Босиком, в простыне, с ворохом одежды я побежала наверх, оставляя масляные пятна на отмытом до блеска полу. Матросы, попадавшиеся мне навстречу, почти не обращали внимания на мой вид — все торопились вниз. Как же, не всякий день на их корабле получаются трупы.

Капитанская каюта была по-прежнему пуста. Документы и блокнот сохли на диване, рядом с вывернутой наизнанку сумкой. Отлично помню, что я бросила все впопыхах мокрым и слипшимся, помчавшись вниз сразу после редакторского нагоняя.

С удовольствием надев чистую и даже отглаженную одежду, я сразу же стала прежней думающей Наташкой. А еще, говорят, важно, что у человека внутри. Да что же там будет внутри, если ничего нет снаружи? Не знаю, кто как, а я без одежды соображать не могу.

Еще в институте я знала, что одни только неудачно подобранные трусы разом могут разрушить годами наработанный имидж. А уж заштопанные…

У нас одна девчонка влюбилась в преподавателя старославянского языка. А он был весь из себя такой старославянский, такой томный, с такой, знаете ли, харизмой, да еще и женат. Лариска, ее звали Ларисой, но девчонкой она была хорошей, долго мучилась. Мы ее жалели, а помочь ничем не могли. Другая подруга, глядя на ее нешуточные страдания, возьми, да и брякни, просто так, от нечего делать: «Да ты бы его в трусах представила! Вся любовь и пройдет!» Что сделала наша Лариска? Она представлять любимого в трусах не стала. Она пришла к этому преподу домой, да еще накануне ночи. А он и впрямь в трусах дома ходил, это я к тому, что не все же преподаватели старославянского языка в трусах дома ходят! Открывает он дверь, а там — она! Он-то, конечно, знал о страсти девушки, но выпендривался: дескать, такой я весь из себя интеллектуал. Лариска наша минуту на него глядела, а он, естественно — на нее. А потом он засуетился, спрятаться попытался, как сделали бы, наверное, многие мужики. И за эту самую минуту любовь ее многолетняя улетучилась, улетела, исчезла, как мираж. Вот какова роль трусов в нашей современной жизни!

Мой мобильник абсолютно не работал — батарейки сели. Редактор возмущается, что я вечно не беру с собой зарядного устройства. А ты побегай по городу с целым чемоданом разных причиндалов — я посмотрю на тебя, как ты еще и зарядку туда засунешь. Потыкав в кнопочки, я поняла, что он замолк навеки — во всяком случае, пока я не включу его в сеть. Я сошла по крутейшему трапу с достоинством одетого человека. Внизу я обнаружила, что пахнет чем-то вкусным и сунула нос за еще одну дверь.

— Наташа! — окликнул меня человек с рупором, на этот раз он был без него. — На борту — происшествие. Но событие событием, а обед, как вы знаете, по расписанию. Мы пьем чай! Присоединяйтесь! Заодно расскажу, что произошло и дам вам, наконец, тапочки.

— А на этом судне, кроме чая, ничего нет? — ответила я на приглашение, входя в кают-компанию.

— Почему же нет? Здесь трехразовое питание, как в санатории, — ответил командир. — Но по какой-то нелепой случайности именно сегодня обед запаздывает.

В каюте было не слишком много народу — они украдкой бросали на меня взгляды, стараясь не привлекать внимания. Что, в общем-то, понятно: матросы видели меня либо мокрой, как курица, либо страшной, как привидение. Вестовой налил чаю в стеклянный стакан и принес его на чайном блюдечке, пододвинув блюдо с печеньем, которое стояло на столе. Я поняла, как я голодна, но виду не показала и стала степенно жевать печенье. Вскоре блюдо опустело, но я вовремя сделала вид, что я тут ни при чем.

— Давайте знакомиться! Я — Дмитрий Перов.

— Неужели, вы думаете, что я до сих пор вас не знаю? Только интересно, почему вы нам все время в рупор кричите?

— Это только с вами. Я так понял, что вы журналисты.

«Странная логика, — подумала я. — Может, я не уловила некое течение общественной мысли и теперь принято журналистам кричать в ухо?!»

— Мне приходилось встречаться с людьми вашей профессии, — продолжил Перов. — Мне кажется, они понимают события, как бы это мягко выразиться, своеобразно.

Я еще не решила, смеяться ли мне вообще. Мне отчаянно хотелось есть. Мне слишком долго пришлось бегать в простыне. Я устала от избытка впечатлений. Ему хорошо шутить, когда он на своем корабле, а мне еще добираться до Москвы надо. И, наконец, здесь недавно было совершено убийство.

— Это вы о том, что мы пишем? Это не всегда зависит от конкретного журналиста. То обстановка требует именно такого освещения событий, то редактор, то…