Виктор Мясников - Нас научили Страница 4

Твердый шарик нестерпимо вдавился в затылок. Надо было сдвинуть голову, чтобы умереть спокойно. Он попробовал пошевелиться, и с мимолетным ужасом понял, что просыпается. Теперь следовало сбросить с себя человека, вросшего тупым коленом в грудь, всадить в него автоматную очередь, а самому умереть уже потом. Это справедливо.

Плотнее притискивая подбородок к прорванной шее, окончательно приходя в себя, Постников кулаком отпихнул собаку и шепотом обозвал заразой.

В лиловом утренеющем небе вздрагивала запоздалая звезда.

Закрыв глаза, несколько раз напряг и резко расслабил остывшее тело. Холода сделалось меньше.

Тугая тишина придавила шероховатые земляные звуки. Когда снова открыл глаза - на тонком колышке у головы хохлилась маленькая сова и глядела ему прямо в лицо. Потом сова развернула мягкие крылья и, с бесшумной легкостью скользнув над лицом, обмахнула лоб сквознячком, и он почувствовал ресницами гладкие перышки. С детским отчаяньем запищала мышь. Сова села обратно, удерживая клювом бархатный обвислый комочек.

"Плохо", - думал Постников, смыкая припухшие веки. Незнакомый мрачный зверек - суеверие - куснул меж лопаток. Тревожно заныло у сердца. Неуютное нытье расползлось к животу. "Убьют сегодня, что ли?" - неловко попробовал себя ободрить. А тревога крепла, вздувала грудь и звонко лопнула собачьим лаем...

Лаяла собака. Сырое эхо вязло в кустах. Скорее чувствуя отдаленный топот, чем слыша его, Постников выкатился из-под смятого брезента, щелкнул планкой предохранителя. Лихорадящее предвкушение схватки мгновенно разгорячило, сделало его упругим и сильным.

- Не стрелять, - почему-то шепотом осадил свое ничего не соображающее войско. - Быстро собрались! Не уйдет... Давай, мужики, живо, живо...

И уже тянул на плечи перекрученные лямки вещмешка.

Собака билась на поводке, как пойманная щука. Сапоги рвали спутанную траву, тонкие встречные ветки секли лицо. В пересохших гортанях, словно обсыпанных колючим песком, скрипел и терся скомканный воздух.

Слабосильный рассвет обозначился справа.

Сердце тупым частым маятником хлестало в грудь, автомат подпрыгивал от этих ударов. Задерживая дыхание, чувствуя закипающий пульс в висках, Постников с облегчением слыша далекий треск и топанье - значит, не сейчас, значит, невидимый враг бежит, сбивая дыхалку, чтобы не смог целиться, чтобы глаза захлебнулись мутью, а руки тряслись от напряжения и усталости.

Впереди дерганой марионеткой, боком выпрыгивал Тукташев, мотаясь на поводке, выкрикивая что-то хриплое. Потом он упал, и собака, заходясь сиплым лаем, рывками проволокла несколько шагов его плоское тело со сбившимся горбом вещмешка. Набежавший Постников рухнул рядом, вжимая полыхающее лицо в растоптанную ледяную росу. Тоже зашелся надрывным лающим кашлем. В легкие словно всыпали горсть патефонных иголок и натолкали бритвенных лезвий. Обрывки богохульной поморской матерщины пенились в глотке, как в издыхающем огнетушителе.

Притопал Понтрягин, трудно дыша, опустился на корточки, навалился на автомат, упертый меж колен. Собака затихла, слабо поскуливая и взбалтывая хвостом, с блестящего языка срывались длинные липкие капли.

Враг ушел.

Стало почти светло.

Скорым шагом, мокрые от тяжелой росы, они продолжали преследование.

Наконец Постников увидел ЕГО. Просторная луговина с придавленной наволглой травой сверкала в низких настильных лучах едва высунувшегося солнца, как ледяная. Эту ненужную красоту перечеркивала темная полоса сбитой росы, и там, на неразличимом за далью конце этой неровной линии, возникала и пропадала фигурка человека.

Облепленный сырым холодным обмундированием, Постников показался себе голым, маленьким, незащищенным, брошенным посреди открытого пространства. Но рукоять саперной лопатки мерно лупила по бедру, нахлестывая его, словно лошадь. И он рысил, ожидая выстрелов, готовый тут же ответить огнем.

Река открылась неожиданно, и они залегли в лужи меж кочек, зорко вглядываясь в непроницаемую черноту того берега. Оказаться в воде под пулями не улыбалось; и Постников повел их вверх по течению. Пригибаясь, перебежали мысок.

Бурая, как отработанное машинное масло, река катилась споро, бесшумно раскручивая мелкие воронки. Метров тридцать всего, прикинул Постников, вобрал воздуха и первый шагнул вперед - за топкий береговой урез. Вода, фыркая, хлынула в отяжелевшие сапоги, дыхание перехватило, и он понял, что не может идти в этот ледяной поток. Тут же сообразил, что мешкать опасно, и злым шепотом скомандовал:

- За мной.

Тукташев таким же шепотом откликнулся:

- Я не умею.

- Хватайся за ошейник, собака вытащит. Понтрягин, подстрахуй.

Через несколько шагов, стоя по грудь в воде, трудно удерживаясь против течения, обернулся. Понтрягин забрел по пояс и замер с автоматом перед грудью. Тукташева не было, только полая пилотка, враскачку, словно игрушечная лодочка, уносилась водой. Потом возникло темное лицо, раскрытый рот с оскаленными белыми зубами с хлюпаньем хватанул воздуха. Всплывший мешок придерживал солдата на поверхности. Собака выплывала обратно, течением её волокло к нагромождению деревьев, прибитых к берегу ещё в паводок, к раскачивающимся на ободранных ветках мертвым клочьям травы.

Постников бросил автомат за спину и резко оттолкнулся. Свинцовые сапоги и полные магазины потянули ко дну, но он несколькими яростными взмахами настиг Тукташева и ухватил за плечо, скомкав плотную пластину погона. Тут же у другого плеча вынырнул Понтрягин, тоже с автоматом за спиной и всплывающим вещмешком, и они вдвоем потянули Тукташева к берегу, тяжко ворочая непослушными ногами.

Краем глаза Постников видел, как собаку затягивало под завал. Молча, ощеря клыки, она выпрыгивала из воды, колотя лапами по веткам. Потом опрокинулась на спину и исчезла. Гроздь пузырей полопалась, течение подхватило белесые, как слюна, растекающиеся хлопья...

Их вынесло на середину, протащило поворотом, и за мыском, вырвавшись со стрежня, они поймали, наконец, ногами дно, поволокли икающего, обеспамятевшего Тукташева на узкую покатую отмель. И тут до Постникова дошло, что ТОТ переправился где-то в этом месте, и, если ждет, им - хана. Он резко кинулся в сторону, взбурлив воду, сделал зигзаг, попытался отпрыгнуть, но получился только большой шаг, а не прыжок. Выбросился на отмель, некрасиво перекатился, вывалявшись в песке, и обмер - прямо перед носом красовался крупный, рубчатыми уголками, глубоко вдавленный след резинового сапога.

Еще не веря, что след не ТОГО, он медленно поднялся, отряхивая колени и вешая автомат на плечо, сунул руку во внутренний карман и, размотав полиэтилен, сгоняя мелкие капли, извлек из военного билета карточку ориентировки, которую и так знал наизусть. "Рост ниже среднего". Так и есть - не за тем рванули. Не мог ОН оставить след больше и глубже, чем Постников.

- Э-э-э, собак пропал! - заголосил Тукташев, давясь рыданиями, икотой, судорожно вздрагивая всем телом и лязгая зубами.

- Молчи, - пихнул его Понтрягин, тоже трясясь от холода

- Автомат! - взвился Постников. - Где автомат?! В бога, душу, святой крест и в мать пречисту богородицу! Ты же автомат утопил, зараза! Ты же под трибунал, гад!..

Тукташев не ревел - выл, хватал горстями грязный серый песок и в отчаянии размазывал по лицу, валялся в корчах и, наверное, проклинал их за то, что не дали утонуть.

Постников, мертвея лицом, с резко проведенными складками вокруг рта, с наморщенным горестно лбом, сидел рядом. Ведь это он приказал бросить пост, гнал три часа непонятно за кем. Из-за него погибла собака, утоплено оружие, на полк навешено ЧП. И пацан сядет. А "вэвэшнику" влететь на зону - лучше сразу в петлю, изнохратит блатата, в дерьмо замесит.

- Э-э-э, - выл Тукташев, причитая по-узбекски.

- Ты, кончай выть, - вполголоса унимал его Понтрягин, озираясь. Автомат плясал у него в руках, и он сам плясал в ознобе.

- Э-э-э, - не успокаивался Тукташев. - Где деньгам брать? Капитан говорил сто писят рублей. Где деньгам?

- Че ревешь? Замолчи! - заводился Понтрягин. - У вас, узбеков, полно денег.

- Нет деньгам! Папа умер, мама болной. Нет деньгам!..

Постников вытащил расквашенную пачку "Астры", сжал в кулаке, так что брызнула коричневая жижа, отшвырнул.

- Отряд, слушай мою команду! Строиться!

Резкий повелительный голос все расставил по местам, вернул в нормальное армейское состояние. Всхлипывающий Тукташев сутуло поднялся возле Понтрягина. Оба мокрые, грязные, без пилоток.

- Рядовой Тукташев! Всю одежду сполоснуть, отжать, развесить на кусты, вести наблюдение, ждать распоряжений. Рядовой Понтрягин, раздеться и за мной. - И уже спокойно добавил: - Чуток поныряем...

Осклизлое переплетение веток и коряжин выстилало дно. Постникову казалось, что он шарит в каких-то окоченелых кишках.

Сплавлялись по течению вниз головой, срывая ногти о сучки, он чувствовал, как замедляются удары сердца, а затылок наливается звонкой тяжестью.