Владимир Саксонов - Меркурий в петлице Страница 4

— Для меня есть что-нибудь?

Рита положила перед ним на прилавок конверты с марками. Пересчитав сдачу и поблагодарив, покупатель исчез.

— Так я вас буду ждать вместе с Гешкой в кафе.

— Мне в школу, — заявил Гешка, и Сергей чуть не стукнул его по выпуклому затылку. Рита ответила:

— Хорошо!

Когда они вышли из магазина, Гешка сказал:

— “Колумба” я у него купил.

— У кого? — не понял Сергей.

— У того, в шляпе. Сейчас спрошу у Риты Августовны, как его зовут. — Гешка повернулся было к дверям магазина, но Сергей ухватил его за рукав куртки:

— Не надо…

Прежде чем войти в кафе, Сергей быстро оглядел себя в большое зеркало, причесал густые, встрепанные ветром волосы и вошел в зал. Сидя за столиком, он нетерпеливо поглядывал на двери, ждал Риту.

Рита быстро прошла через зал, села рядом и сразу спросила:

— Гешка что-нибудь натворил?

— Да. — Сергей замялся. — Что вы будете есть? Любите хлебный суп? И взбитые сливки?

— Хорошо. Помолчали.

— Вы увлекаетесь марками? — начал Сергей.

— Да, очень, — ответила она. — Отец научил меня читать их. Он был настоящим коллекционером.

— А есть не настоящие?

— Есть. Некоторые собирают марки по узкому признаку — считают рубчики перфорации — зубчики, понимаете? Или на одной из марок какой-то серии не отпечаталась, например, какая-нибудь буква… Редкая марка. Вот ее и ищут… Но это не настоящие филателисты.

— А настоящие?

— Настоящие читают: марка всегда кусочек истории страны. Иллюстрированная история… — Рита задумалась. — Вы видели первою послереволюционную марку?

— Не приходилось.

— На ней — перечеркнутая красными стрелами эмблема Временного правительства. Дата — январь 1918 года и надпись “Совет рабочих и солдатских депутатов”. У молодого государства еще не было своего герба, да и лишних средств, чтобы печатать новые марки. А посмотрите на выпуски последних лет: спутники, покорители космоса, “Семилетка в действии”… Разве это не сама история?..

— Хорошо вы об этом говорите, — сказал Сергей — А бывают и курьезные истории, правда? Например, марка, на которой Колумб смотрит в подзорную трубу…

— Где вы видели такую марку?

— У Гешки. Он купил ее. За три рубля. Представляете — целый месяц без завтраков!

Официантка поставила перед ними тарелки.

— Да, да… А спекулянты, они и марки не оставляют в покое…

— Такую же марку я видел на иностранном корабле.

— Вы моряк?

— Нет.

Сергей замолчал.

Он так любил разговаривать с Гешкой, глядя в его чистые мальчишеские глаза, ему так легко было с Глаузинем и так свободно в маленьком кафе на углу — именно потому, что во всех этих случаях сама собой исчезала некоторая связанность.

И сейчас, с этой темноглазой девушкой, он тоже чувствовал себя свободно, легко — не хотелось, чтобы стало иначе…

— Я инспектор Рижской таможни, — сказал Сергей.

— О, это, наверно, поинтереснее, чем истории с марками?

— Знаете, как обычно пишут: “Покончив с таможенными формальностями, мы, наконец, сошли на берег”… Красноречивое “наконец”… — Сергей усмехнулся. — А работа интересная. Кстати, хотя нет, это совсем о другом: я знаю, кто продал Гешке марку с Колумбом!..

— Кто?

— Он был сегодня у вас в магазине, когда мы разговаривали. Поклонился вам.

— Неужели Куралюн…

— Он что, страстный коллекционер?

— Как вам сказать, — Рита пожала плечами. — Для меня был постоянным покупателем…

И спохватилась — взглянула на часы.

— Пора? — спросил Сергей.

Она кивнула.

— А если вас интересуют марки, — Рита поднялась, — советую сходить на филателистическую выставку Рыбника. Это здесь, рядом.

— Рита, можно вас попросить пойти туда вместе со мной?

— Почему же, — сказала она. — Завтра после работы.

СНОВА КОЛУМБ

Таможенники сдавали смену.

— Были приняты: греческий теплоход с грузом волокна, — говорил старший наряда, обращаясь к Глаузиню, — норвежский теплоход “Амундсен” — рыба. За рубеж ушли: пароход “Пешт” с грузом пшеницы для Германской Демократической Республики и “Даугава” — с экспонатами для нашей выставки в Рио-де-Жанейро. “Редер” скоро уходит. На подходе — судно из Исландии, польский танкер и шведский лесовоз.

— Так, — сказал Глаузинь. — Задержания есть?

— Одно, незначительное…

— Ну хорошо.

— Счастливого дежурства, товарищи!

Сдавшие смену ушли. Дверь захлопнулась.

Глаузинь достал сигарету, вставил ее в мундштук и хотел что-то сказать, но зазвонил телефон.

Сергей поднял трубку, выслушал, сдвинув брови.

— А сколько марок? Вот как! Спасибо

Положив трубку, повернулся к Глаузиню:

— Это из вытрезвителя. Там ночевал матрос Курт Гауптман с “Редера”. В носке у него оказалось двадцать пять рублей и несколько марок. Не валюта, а почтовые марки.

Глаузинь нахмурился.

— Непонятно. Но советская валюта — видимо, результат контрабанды.

Сергей рассеянно кивнул, думая о марках. Гауптман и Куралюн… Связаны они или нет? И как это выяснить?

— Где он сейчас? — спросил Глаузинь.

— Отпустили.

— Вы пойдете на корабль, Сергей Александрович.

Лицом к лицу с контрабандистом на борту “Редера”! Тут нужны находчивость и твердость. Давая понять Глаузиню, что ему все ясно, Сергей сказал:

— Пойду и потребую штраф в счет незадержанной контрабанды.

— Нет, — Глаузинь покачал головой. — Сначала вы посмотрите таможенную декларацию, заполненную этим матросом, потом спросите у капитана, не давал ли он матросу советских денег.

— Понятно.

— Будьте не просто вежливы, сверхвежливы!

— Они контрабандой занимаются, — сказал Сергей, — а с ними — сверхвежливо…

— Служба! — ответил Глаузинь. И добавил: — Мы с инспектором Красновым подойдем, попозже — оформить отход…

Узнав о причине появления таможенника, капитан приказал вызвать Курта Гауптмана и сидел молча, постукивая по столу ногтями. Сергей только теперь заметил, что они покрыты лаком.

Вошел Гауптман, встал шагах в трех от стола. Безвольно свисающие красные, в ссадинах руки, синяк под глазом, грязная роба… А на лице покорность и затаенное нетерпение: скорей бы отпустили.

— Вот видишь, Курт, — начал капитан. — Я предупреждал тебя, что тут из-за любого пустяка могут быть неприятности… — И улыбнулся Сергею.

— Судя по вашей декларации, — Сергей обращался к матросу, — советской валюты у вас не было?

— Нет.

— Вы не давали ему советских денег, господин капитан?

— Нет, не давал.

Розовощекий, сочувствующе кивнув Гауптману, добавил:

— Но я предупреждал его, что здесь не Ливерпуль. Помнишь, Курт, как славно погулял ты в Ливерпуле? И ведь никаких неприятностей не было! А здесь — сам видишь…

— Простите господин капитан, — сказал Сергей. — Мне необходимо задать матросу несколько вопросов… А потом я с удовольствием послушаю, как работают таможенники в Ливерпуле.

Розовощекий опять улыбнулся — на этот раз явно натянуто, опять забарабанил по столу.

Сергей ясно понимал, кто сейчас настоящий его противник: не юнец матрос, единственной радостью которого была, наверное, бутылка водки, а этот, с маникюром.

Сергей взглянул на Гауптмана.

— Что вы продали в городе?

— Жевательную резинку, блок сигарет, зажигалки, — в хриплом голосе матроса звучала та же покорность, что была написана на лице. Но, вспомнив, наверное, подзуживания капитана, матрос закончил развязнее: — Это все, господин инспектор!

“О марках я спрошу потом, — подумал Сергей. — Сверхвежливо… И послушаю, что вы скажете — ты и твой капитан”.

— Вот бумага. Напишите здесь, пожалуйста, что вы, Курт Гауптман, матрос теплохода “Редер”, продали в Риге столько-то предметов на такую-то сумму, — услышал Сергей свой спокойный голос и добавил жестче: — Таково правило.

Взяв бумагу, Гауптман вышел: он не смел сесть за стол в этом салоне.

— Кофе, коньяк? — капитан повернулся к Сергею.

— Благодарю вас. Если не возражаете, я хотел бы сначала закончить дело, — Сергей улыбнулся. “Можно подумать, что у нас с ним конкурс улыбок…” — А как вашему старшему штурману, господин капитан, понравилось на улице Вальню?

— На улице Вальню? — удивился розовощекий.

— Там филателистический магазин. Он ведь хотел обменяться марками…

— О! Можете себе представить, — капитан приподнял белесые брови. — Он потерял свой альбом. В Риге нас преследуют неприятности!

Появился Гауптман, застрял на пороге.

— Потерял свои марки? — переспросил Сергей и, принимая бумагу, посмотрел на Гауптмана, потом на капитана. — Весьма сочувствую.