Издательство «Развлечение» - Последняя победа Мутушими Страница 4

— Выслушай меня! Я соглашаюсь стать твоей женой, Пиоку, если ты освободишь принца и его белокожего спутника и позаботишься, чтобы они в безопасности добрались до Токио.

Пиоку закрыл лицо руками и молчал.

Наконец он тряхнул головой и сказал:

— Если бы ты сказала мне это год назад, то осчастливила бы меня, Талика! Я был бы рабом твоим и с радостью пожертвовал бы для тебя жизнью! Теперь поздно! Страстная любовь моя к тебе угасла, и в душе моей остался лишь отблеск ее, не горящий уже, а только тлеющий. Но если бы даже любовь моя была еще жива, то ты и сама знаешь, что такой ценой я не мог бы принять твоего дара. Ты требуешь, чтобы я предал своего повелителя! Но если я это сделаю, то должен умереть! Бесчестным я жить не хочу и не могу!

Пиоку обратился снова к Лаките.

— Прежде чем произнести свой приговор, подумай, что ты хочешь сделать! Я родной сын твой, но ты никогда не любила меня материнской любовью! Ты любила не меня, а вот его, — продолжал он, указывая на Тен-Итси, — его ты вскормила и вспоила, ему ты расточала ласки и нежности, а я должен был стоять в стороне и томиться тоской по материнской любви! Теперь ты требуешь жизни моей! Ты знаешь, что я должен умереть, если нарушу клятву, данную моему повелителю Мутушими!

— Делай то, что приказывает тебе твоя мать, — произнесла Лакита, — ты знал, что этим предательством ты нанесешь мне ужасную рану! Зачем ты поспешил с исполнением данного тебе бароном приказа? Каким образом ты очутился здесь раньше беглецов, которые ведь шли ко мне прямым путем? Принц Тен-Итси явился ко мне, зная, что может верить моей преданности. Еще раз повторяю: делай то, что я тебе приказываю! Освободи принца и его друзей, служи им и оставайся верен до самой смерти!

— Ты произносишь мой смертный приговор, — простонал Пиоку.

— Нет, — вдруг воскликнул Ник Картер, — я не хочу спасения такой ценой! Пусть Пиоку исполнит свой долг согласно своей клятве. А мы уже должны будем сами о себе позаботиться.

— Не принуждай его, няня, — вмешался и Тен-Итси, — я не хочу, чтобы сын твой умер из-за меня!

— Тогда я сама наложу на себя руки! — крикнула Лакита. — Когда меня вызвали ко двору твоего державного отца, принц, твоя мать лежала на смертном одре и у изголовья ее одра стоял ангел смерти. Я видела его, мрачного посланника богов, но я видела также мольбу в глазах твоей матери. Умирая, она протянула мне руку и угасающим голосом умоляла меня заменить тебе родную мать. А я поклялась нашими предками, покоем душ моих родителей и собственным счастьем моим. То, в чем я поклялась твоей матери, что дало ей возможность умереть с улыбкой счастья и спокойствия на устах, то и составляет задачу всей моей жизни. Вели бичевать меня насмерть, вели растерзать меня раскаленными щипцами, но не уговаривай меня нарушать клятву, данную твоей матери.

Не дожидаясь ответа Тен-Итси, она обратилась к своему сыну:

— Пиоку, есть у человека двоякого рода обязанности: верность и повиновение! Когда то и другое приходит в столкновение, то ты должен склониться на сторону того, кто имеет больше прав на тебя. Я — мать твоя! Все свои обязательства ты можешь погасить, но матери ты никогда не сумеешь воздать всего того, что она сделала тебе. Вот почему ты должен повиноваться мне, сын мой! И ты повинуешься! Слышишь?

Пиоку тяжело вздохнул. Он медленно приблизился к ней, склонился на одно колено и коснулся губами краев ее одежды.

— Твой сын повинуется тебе, — глухо проговорил он, — прощай навсегда. В последний раз я вижу тебя. С восходом солнца меня в живых уже не будет. Уста мои не раскроются больше и не произнесут этого священного слова «мать»! Прощай! Твой сын повинуется тебе, и он сумеет уничтожить позор, которым он заклеймил свою честь! Прощай!

Старуха Лакита, как жрица, подняла обе руки и благословила своего сына.

Когда Пиоку встал, лицо его было безжизненно. Он как-то сразу осунулся.

Точно ходячий автомат, он подошел к пленникам и разрезал веревки. Затем он созвал свору собак и собрался уйти.

— Твои гости голодны и хотят пить, — сказал он, тщательно избегая смотреть на свою мать, — дай им есть и пить. Но посоветуй им торопиться, они до рассвета должны успеть уйти далеко отсюда.

— Но ведь мы не хотим бежать! — воскликнул Ник Картер.

Пиоку в недоумении взглянул на него.

— Нет, мы бежать не хотим, — повторил Ник Картер, — три моих друга еще томятся в доме Мутушими. Либо мы освободим их, либо мы погибнем.

— Ты рассуждаешь как дитя или же как повелитель мира, — возразил Пиоку, — помни — каждая минута дорога! Нет времени на пустую болтовню. Скажи мне, чего тебе нужно, и я буду служить тебе и принцу, чем могу.

— Проводи нас, — ответил Ник Картер, — к дому Мутушими. Позаботься, чтобы мы проникли туда незамеченными и в такое место, откуда мы могли бы оказать сопротивление барону и его клевретам.

— Я знаю такое место.

— Укажи нам его, укажи нам темницу, где томятся пленники, и, прежде всего, дай нам оружие. Вот все, что нам нужно от тебя. Само собой разумеется, что ты не выдашь нас барону.

— Да, это само собой разумеется, — с равнодушным видом ответил Пиоку, — я во второй раз не сделаюсь предателем. А Талика останется здесь, что ли?

— О нет, — взмолилась Талика, — я прошу вас, возьмите и меня с собой! Не бойтесь, что я буду мешать вам. Я могу вынести всевозможные трудности, а если дело дойдет до открытого столкновения, то я сумею стрелять из ружья не хуже вас.

Ник Картер сначала не соглашался. Но ему пришлось исполнить ее желание, так как она заявила, что все равно последует за своими друзьями даже без их согласия.

Старуха Лакита пригласила трех беглецов в дом, чтобы накормить, напоить их и переменить одежду. Тен-Итси взял один из костюмов своего молочного брата, который ему пришелся по размеру, так как Пиоку был почти одинакового с ним роста.

Ник Картер не пожелал переодеваться.

— Моя одежда почти уже высохла, — проговорил он, — мне уже столько раз приходилось не снимать одежды, пропитанной насквозь не то что водой, а гораздо менее приятными жидкостями. Дело не в этом: меня грызет беспокойство. Какая-то невидимая сила влечет меня назад к дому Мутушими, и я чувствую, что наши друзья подвержены страшной опасности.

Он вздохнул с облегчением, когда увидел, что Пиоку выводит из конюшни четырех сильных лошадей и седлает их. При этом он обратил внимание на то, что Пиоку несколько раз провел большим пальцем по лезвию своей кривой сабли как бы для того, чтобы убедиться, хорошо ли она отточена.

Спустя несколько минут все сели на коней.

Пиоку ни на кого не обращал внимания.

Тен-Итси привязал Талику к седлу, так как она все еще не окрепла и с трудом держалась верхом. Это было тем более необходимо, что путь шел через трясину, где нельзя было ехать рядом, а только гуськом.

Прощание с Лакитой было очень трогательное.

Она вела себя по отношению к Тен-Итси как-то особенно, точно он не от мира сего. Когда он сел на коня, она еще раз подошла к нему и коснулась губами края его одежды. На Ника Картера она почти не обращала внимания.

Мать с сыном не сказали ни единого слова. Они точно умерли друг для друга.

Пиоку ехал во главе отряда, за ним ехал Ник Картер, затем Талика, и Тен-Итси замыкал шествие.

Беглецы направились тем же путем, каким явились к дому Лакиты, но только гораздо быстрее.

В Японии последний час до рассвета особенно темен. Так было и в эту ночь после того, как зашла луна и звезды скрылись за облаками. Густая мгла покрывала всю местность.

Надо было поражаться уверенности Пиоку, который, несмотря на темноту, не сбивался с пути.

Стоило ему свернуть в сторону хотя бы на один шаг, и все они завязли бы в болоте.

Но он не изменил обещанию, данному своей матери и, по-видимому, ему даже в голову не приходила мысль о предательстве.

Часа два ехали они по мягкой почве в непроницаемой мгле.

Вдруг Пиоку остановил коня и спустился на землю, но не сбоку, а сзади, так что очутился позади своего коня.

— Сидите, — шепнул он беглецам, — твердая почва здесь не шире туловища лошади. Я предоставлю себя теперь чутью моей лошади: она лучше меня знает дорогу и не раз уже вывозила меня отсюда.

На востоке тем временем занялся рассвет.

При других обстоятельствах Ник Картер, страстный любитель конского спорта, стал бы внимательно следить за конем Пиоку, шедшим вперед с опущенной вниз головой, как бы отыскивая дорогу. Но в данную минуту он проклинал задержку и медленное передвижение.

Наконец над далеким лесом поднялась огненная полоса, точно столб.

— Солнце всходит, — проговорил он.

— Нет, это не солнце, — возразил Пиоку, — это свет от освещенной электричеством стеклянной крыши одного из помещений дома Мутушими. Там свет зажигается только тогда, когда барон наказывает или пытает кого-нибудь.