Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира Страница 40

– Я же иняз закончила, – сообщила Люба буднично, как будто сообщала, что в бухгалтерии лесничества ей выдали премию, и еще раз свернула ткань и опять погладила. – Я очень хорошо училась, на бюджете, конечно, тогда это было еще возможно. В аспирантуру поступила. Подрабатывала репетиторством. У нас все девчонки репетиторами подрабатывали. Маме помогала. Я вообще хорошо тогда жила… Интересно и… свободно. Я, правда, не понимала, как хорошо я жила, только потом… поняла.

Плетнев, которому надоела мелодрама и хотелось, чтобы все это побыстрее закончилось, открыл было рот, но Элли сильно ущипнула его за руку.

Он закрыл рот и посмотрел на свою руку.

– Постепенно меня стали приглашать к богатым людям. По-настоящему богатым, понимаете? Я была хорошим репетитором, и мне нравилось учить, и детям нравилось у меня учиться! И я… я… сделала ужасную глупость.

– С кем у вас был роман? С отцом семейства? С сыном хозяев?

– Откуда вы узнали?!

Плетнев хотел сказать, что из мировой литературы и мирового кинематографа, и еще, что ничто не ново под луной, а история-то банальна до глупости, но Люба смотрела на него с таким ужасом, что ничего этого говорить он не стал.

– Я просто догадался, Люба. Все совсем не так страшно, как вам кажется.

– Не страшно?! Вам, может быть, и не страшно, потому что вы никогда…

– Нет, не никогда, – перебил Алексей Александрович. – Я тоже однажды влюбился в неподходящего человека. И все это кончилось мерзко.

Элли взглянула на него внимательно и грустно.

– Мерзко, – повторила Люба и сморщилась. – Вот именно. Он учился в Англии, приезжал на каникулы, и я его любила. И он меня любил.

– То есть не отец, а сын. Хорошо хоть так.

Но она уже не слушала его.

– Мы в кино ходили, он меня из общежития встречал, и нам интересно было просто разговаривать друг с другом! Это же так редко бывает, когда интересно разговаривать! И весело, и легко. Мы долго встречались, и семья у него такая чудесная, приветливая, они мне на праздники всегда подарочки какие-то дарили, и я их берегла! И сестренка его, с которой я занималась, лапочка, правда!.. И мне казалось, что родители у него простые, нормальные, подумаешь, богатые!.. Молодцы, что богатые, значит, правильно живут и работают!.. Мы с ним даже в Суздаль ездили, и там было так красиво! Осень, костры и очень много листьев под ногами, как в кино. Я, честное слово, вообще не думала его на себе женить, правда не думала!..

– Когда выяснилось, что вы беременны, вас выгнали. Да?

Люба спихнула с коленей ткань, которая упала и разлетелась по всему полу.

– Нет. Он испугался, наверное, очень и рассказал обо всем родителям. Меня вызвали… на допрос. Допрашивали недолго, да я и не отпиралась. – Люба улыбнулась и потянула с пола ткань. – Он на допросе не присутствовал. Зато присутствовал такой здоровый дядька, начальник охраны. Я его хорошо знала, я же у них долго работала!

– Специально обученный, – пробормотал Плетнев, но Люба не обратила на него внимания.

– Мне сказали, что я должна немедленно исчезнуть из их жизни и из Москвы навсегда. И показали пленку, на которой снято, как я вынимаю что-то из хозяйского сейфа. Я не знаю, как они это все сделали, но как-то сделали. Мать заявила, что у нее пропало какое-то очень дорогое украшение, на сто миллионов или на двести, и украла его я. Вот доказательства. Володя об этом уже знает, ему первому показали. И он пришел в такой ужас, что сразу же улетел в Англию или еще куда-то. Просто чтобы больше меня не видеть. Он же не знал, что я воровка «на доверии» и все это время подбиралась к драгоценностям его семьи. Этот дядька, главный охранник, сказал, что пленка или диск будут у них на тот случай, если я стану жаловаться или предъявлять претензии. И если он еще хоть раз в жизни обо мне услышит, это украшение найдут у меня и тогда посадят. Всерьез и надолго.

Люба опять свернула ткань и опять развернула.

– Меня вывели за ворота и отпустили на все четыре стороны. Я потом долго шла. Меня от метро на машине возили, иначе никак не добраться, а тогда не повезли, конечно. Я несколько часов шла.

Элли тоже взяла со стола какую-то тряпку и стала сворачивать, глядя себе на руки.

Плетнев тряпку отобрал и бросил.

– Вот и все дела. Я на следующий день хотела таблеток наглотаться… Но ребенка стало очень жалко. Я собралась и поехала к маме. И стала тут жить. Потом Игорь родился, я на работу пошла.

Люба посмотрела по сторонам, как будто просыпаясь и не сразу узнавая привычное.

Вот комната. Вот герани на окне. Вот цветной половичок и швейная машинка. Вот ковровый диван, а на нем какие-то люди.

– Я думала, здесь никто и никогда не узнает. А она откуда-то узнала и сказала, что если я не оставлю Федора в покое, она найдет тех людей, скажет, что я опять соблазнила неподходящего человека, и они дадут делу ход. Да еще Тереза Васильевна свое кольцо у меня нашла! А я не брала ничего ни тогда, ни сейчас, понимаете?!

– Я стараюсь.

– Федору ничего этого я рассказать не могла, я просто просила его оставить меня в покое. А он все равно не унимался. И вот какая опять получилась… мерзость.

Плетнев встал, походил по половичку, заглянул за занавески и в крошечную комнатуху с двумя кроватками по стенам.

– И вы снова решили бежать. Продать дом и уехать. Только теперь вам ехать некуда. Убежище у вас было именно здесь, но и оно вас не спасло.

– Нет, – уныло согласилась Люба. – Не спасло. И Федор в историю попал.

– Тащите вашу мяту, – распорядился Плетнев, которому вдруг стало легко. – Ставьте чайник. Или что вы ставите? Самовар? А лучше пойдемте все к Нателле, у нее есть лепешки с сыром. И вообще много чего есть.

– Я не поняла, – отчетливо и спокойно выговорила Элли. – Объясни мне, Алеша. Кто эта «она», которая обещала тебя посадить, Люба? И кто возвел напраслину на Федора? И за что?

– Ну, конечно, Женька! – сказал Плетнев. – Которая все время врет и собирается поступить в модели! Мне еще Николай Степанович говорил, что она врет! – Тут он подумал и добавил: – Не Гумилев, а егерь. И все это никакая не трагедия, а глупость.

Он походил по комнате, взял со стола кусок ткани, стал было сворачивать, рассердился и бросил.

– Ей совершенно нечем заняться. Она девушка видная, фигуристая, а спроса на нее никакого!.. Из мужиков один Федор Еременко, и тот почему-то интересуется престарелой матерью-одиночкой, а на нее не обращает внимания.

Тут Люба вдруг засмеялась – весело, от души. Плетнев мельком ей улыбнулся.

– Она была уверена, что заполучить Федора ничего не стоит, и чем больше он сопротивлялся, тем больше она злилась. Нет, как это так? Она молода и прекрасна, у нее бюст из лифчика выпадает, и она каждую минуту готова на все, а он в ее сторону не смотрит даже, а продолжает починять Любе крышу и покупать мороженое ее мальчишке! Соперницу требовалось устранить. Откуда она узнала о той истории, непонятно, но мы ее спросим, и она нам расскажет. Федору пригрозила, что обвинит его в изнасиловании – как это сделать, с утра до ночи объясняют по телевизору, и все умные девочки знают, что это очень легко. Их разговор с Федором в кустах я и подслушал. Она всем говорила, что Люба ворует в домах, где убирает, но никто особенно не верил, потому что ничего не пропадало, и пришлось устроить так, чтобы пропало. Один раз вроде даже пропало, но никто ничего не заметил.

– У кого пропало? Кто не заметил?

– У вас, конечно!

Элли вытаращила на него глаза, и он чуть не завыл.

– У нас ничего не пропадало, Алеша!

– Косынка, – сообщил Плетнев. – И не смотри на меня!

– Какая косынка?

– С надписью «Международный форум ЦЕРН» и какой-то год. Двухтысячный, по-моему. Эту косынку носит дочь «газпрома».

– Я не обращала внимания.

– Еще бы! Это сувенирная штука, цена ей грош, зато очень красивая. Привезти ее мог только человек, который участвовал в этом самом форуме. ЦЕРН – Объединенный центр ядерных исследований в Женеве, и из всех соседей в таких форумах участвовал только твой отец. Ты мне говорила, что он физик. «Газпром» сказала, что косынку подарил маме Маратик, а у него она откуда взялась? Он ее или сам украл, но он никогда у вас не бывал, или ему отдала Женька, которой не сразу пришло в голову, что надо не только украсть, но и сделать так, чтобы подумали на Любу. И косынка не наделала никакого шума! Вы ничего не заметили, естественно. Тут она сообразила, что пропасть должно нечто ценное и у правильных людей, которые поднимут шум на весь мир. Ну, и пропало! У «газпрома»… да что же я все забываю, как ее…

– Тереза Васильевна.

– Она мне и сказала, что Женя накануне приходила к Маратику, и они слушали музыку из телефона. Телефон Маратика на месте, а два других исчезли. Женя взяла то, что лежало близко, – какое-то барахло из шкатулки и два телефона, а третий остался у Маратика, они же по нему музыку слушали!.. Подложила кольцо Любе и привела сюда «газпром». Мне Валюшка сказала, что кольцо именно Женя увидела. То есть все сложилось прекрасно. Люба воровка, ее разоблачили, и Федор теперь в полном Женином распоряжении. Она пришла к нему, совершенно уверенная, что победила, а он ее выгнал. Я видел, как она выскочила из его калитки. Вся в слезах. Должно быть, после этого она и написала заявление об изнасиловании. По крайней мере, дома ее какое-то время не было. Витюшка сказал мне, что они все уехали. Дядя Паша с тетей Нюрой к бабке в Павельцево, Иришка на работе, а Женька незнамо где.